ел задохнуться газами на берегу моря), представил своеобразную позицию в «Естественной истории», крупнейшем энциклопедическом произведении античности в тридцати семи (!) томах. Он осуждал магию и при этом распространялся о пользе амулетов и необходимости изучения животворных трав. Неспроста титанический труд Гая Плиния Старшего активно использовался магами Средневековья в их бестиариях[26].
Изучение высшей магии было привиллегией исключительно высших слоев римского общества, весьма стратифицированного. Для привилегированных сословий ограничений в магической практике с ее экспериментами не было.
Как бы то ни было, слово veneficium, означающее на латыни и «отравление», и «колдовство», которое впервые прозвучало на судебном процессе, на века отметило большую римскую историю ядов. Наказано было более ста матрон-отравительниц. Двадцать из них приговорили публично выпить ту самую отраву, которую они представляли как «безобидное целебное средство». Первыми были Корнелия и Сергия, упорно стоявшие на том, что они давали своим мужьям не яд, а лекарство. Едва женщины выпили этот «медикамент», как тут же скончались у всех на глазах. Экзекуция была настолько душераздирающей, что надолго защитила Рим от практики массовых отравлений. Однако спустя полтора столетия в Вечном городе вновь вспыхнули страсти, связанные с venena – ядами.
В 180 году до н. э. власти заметили, что резко выросла смертность, вызванная странными обстоятельствами, – люди умирали в результате отравлений. Возникли подозрения о преступном заговоре: ведь значительную часть погибших составляли персоны весьма известные, причастные к политическим кругам. Преторы, высшие судебные лица, начали расследование и вскоре обнаружили виновных. Истинные мотивы преступников история не называет. Возможно, это был результат вакханалий, традицию которых привезли с Востока с сопутствующим ей злоупотреблением магическими снадобьями с наркотическим эффектом. Возможно, в городе действовала хорошо организованная банда злодеев, специализирующихся на применении ядов с целью завладеть чужим добром… С подачи следствия осуждено было около трех тысяч человек. Особо заметных людей среди них не было, за исключением, пожалуй, одной известной персоны.
Ее звали Кварта Гостилия. Она отравила своего мужа, консула Гая Кальпурния Пизона, героя войны в Испании и правителя Лигурии, через два месяца после его очередного избрания. Когда городской префект прислал своих вигилов (полицейских), чтобы арестовать матрону, Гостилия была как неживая, ни на что не реагировала. Она была подавлена, уничтожена: замысел провалился из-за того, что на нее донесла ее собственная семья! А ведь она старалась не для себя – для сына.
Дело в том, что матрона обещала Квинту, своему сыну от первого брака с претором Гнеем Фульвием Флакком: «Всего через два месяца ты станешь консулом». Опрометчивая декларация! Особенно после его недавнего поражения на консульских выборах. Правда, по их результатам Квинт Фульвий Флакк стал суффектом – заместителем при отчиме-консуле. Слабое успокоение: теперь молодому человеку предстояло долго ждать, чтобы или испытать судьбу на следующих выборах, или… Существенная деталь: согласно правилам магистратуры, если консул скоропостижно умирал во время исполнения мандата, на его место садился суффект и исполнял консульские обязанности до новых выборов.
И тогда предприимчивая Кварта Гостилия решила внести коррективы в политическую систему Рима и насилием обеспечить сыну желанную должность. Она замыслила убить своего мужа-консула, и тогда бы вакантное место после смерти Гая Кальпурния Пизона мог бы занять его пасынок. Матрона отравила супруга, но преждевременная кончина политика вызвала подозрение у его родни. Семья знаменитого консула, выходца из влиятельного плебейского рода Кальпурниев, обратилась за поддержкой в полицию. Гостилию казнили, по римскому обычаю, ее же собственные родственники. Задушили в присутствии свидетелей: dura lex sed lex.
Но погибла она не напрасно: после осуждения Гостилии ее сын Квинт, согласно тем же самым непререкаемым римским законам, все-таки стал консулом. Впрочем, его самоотверженная мать так никогда об этом и не узнала. Вот такая материнская жертва под флером ядов…
Заметки на полях
Суров был закон в Риме, полицейском государстве. Но он упорно не замечал массовых отравлений граждан, не подпадавших ни под какой закон…
Дело в том, что в Риме много веков использовали для городского водопровода трубы из… свинца! Конечно, это приводило к болезням и родовым травмам, но римлян это отнюдь не смущало. Есть мнение, что массовое отравление свинцом, от которого страдали граждане сначала республики, а потом – империи, стало причиной медленной умственной и физической деградации населения столицы. Прежде всего – знати. И в самом деле, последние герои поздней Римской империи, включая императоров, вовсе не были уроженцами Вечного города. Напротив – испанцами и африканцами, иллирийцами и сирийцами…
На рубеже тысячелетий отравления превратились в Риме в будничную примету жизни. Они происходили и от ядовитых растений и фруктов, обильно завозимых в метрополию с завоеванного легионерами Востока, и от сильно действующих лекарств, широко продаваемых и ошибочно принимаемых… Страшнее другое: отравления массовые – отчаянные, от безысходности и, можно сказать, организованные. В таких масштабах, когда погибали если не тысячи, то многие сотни людей.
Глава 18. Московский яд для Наполеона (Эпизод второй)
Спросите: «А как же русский яд? Неужели пропал без следа?» Не так все просто. Он пригодился императору, но службы своей достойно не сослужил.
11 апреля 1814 года, через пять дней после отречения, когда уже во дворце Фонтенбло начались сборы к выезду смещенного императора на остров Эльбу, Наполеон простился с Арманом де Коленкуром и ушел в свои апартаменты. Там достал походный несессер, с которым никогда не расставался, и вынул «русский пузырек», пролежавший полтора года. Открыл – и выпил залпом концентрат опиума!
Отрешенный от власти император, испытывая страшные мучения, оперся о ломберный столик, который с грохотом упал. На шум прибежал де Коленкур, к счастью, находившийся недалеко. Он стремглав бросился к Наполеону, приняв приступ за болезненные желудочные колики, которые изредка случались и раньше. Кинулся звать доктора, но Бонапарт попытался удержать де Коленкура. Однако он все равно вырвался и разбудил Ювана, того самого эскулапа, который под Малоярославцем, выполняя приказ императора, изготовил для него яд. Юван увидел на столе открытый пузырек в форме дольки чеснока и все понял:
– Как вы могли, сир?!..
– Яд слаб, – сквозь боль выдавил из себя Наполеон, – или он выдохся, разложился… Дайте мне немедленно нового опиума!.. Быстрее! Какая боль!..
Юван взмахнул руками, словно отталкивая кого-то от себя, и – прочь-прочь! – бросился к двери:
– Простите меня, сир… Я уже стал преступником один раз. Этого больше не повторится…
– Предатели, кругом предатели! – Наполеон корчился от боли.
– Я достану противоядие для вас, сир! – крикнул де Коленкур.
– Не смейте! Я должен умереть… Я хочу…
Бонапарт мучился несколько часов. У него вырвалось среди страшных конвульсий:
– Как трудно умирать! Как прекрасно было бы погибнуть на поле битвы! Почему я не был убит в Арси-сюр-Об!..
«Русский яд» оказался не смертельным. Больше Наполеон попыток самоубийства не повторял и о покушении на свою жизнь не вспоминал.
Но отрава из Малоярославца нет-нет, да и напоминала о себе. У Бонапарта участились нестерпимые желудочные колики, сопровождаемые тягучей головной болью, а порой и головокружением. Такой сильный приступ случился у него и 15 июня 1815 года. В Бельгии, недалеко от деревни Ватерлоо. Последняя битва императора завершилась его разгромом – даже без участия русских войск. А низвергнутого властителя Европы семь лет спустя все-таки достал яд. Другой – английский.
Углубляться в историю об отравлении Наполеона на острове Святой Елены, думаю, не стоит. Смысла нет. Во-первых, англичане – высокомерные, циничные и уверенные в своей безнаказанности – могли отравить в пустыне океана кого угодно, а не только беззащитного, одинокого, брошенного всеми Бонапарта. А во-вторых, сомневаться сегодня в том, что Наполеон был отравлен, это все равно что отрицать, что планета Земля является частью Солнечной системы. Окончательно явным это стало благодаря… волосам!
Началом разоблачения, затерявшегося в веках, как часто случается, послужила книга. В 1955 году во Франции были изданы мемуары Луи Маршана, преданного слуги Бонапарта. Они пылились где-то на стеллажах архивов, пока ученые не снизошли до них и не дали им свет. В этих воспоминаниях месье Маршан безыскусно описывал день за днем будни Наполеона на острове Святой Елены и упомянул вскользь, что император дарил друзьям на память пряди своих волос… Замечу, такова древняя традиция разных народов, сохранили ее до XIX века и корсиканцы. По распространенным среди горцев представлениям, волосы, подаренные мужчиной, – это глубокий символ. Ибо они – носитель жизненной мощи: растут, как верили раньше, даже после смерти их обладателя. А по библейскому преданию о герое Самсоне, именно волосы были вместилищем его титанической силы и неотразимой мужественности.
И вот совершенно случайно эти мемуары попали на глаза шведскому врачу Стену Форшвуду, историку-любителю. Он залпом прочел книгу и сопоставил с тем, что изучал о бонапартистской эпохе прежде. Там, в частности, сообщалось, что – по весьма популярной версии – Наполеон умер от отравления мышьяком. Гипотеза требовала подтверждений. И швед, ухватившись за историю с волосами, решил все проверить сам.
Заметки на полях
Проявление симптомов отравления мышьяком зависит от типа поражающего агента, его дозировки и продолжительности периода поступления яда в организм. Львиная доля отравлений имеет симптомы поражения желудочно-кишечного тракта. Плюс слабость, боли в конечностях, судороги, кашель… И еще: обезвоживание, плохая работа почек, аритмия, гипотония… Употребляя мышьяк вместе с пищей, человек не предупреждает отравление организма, а лишь оттягивает время появления симптомов интоксикации. Это как раз и есть случай Наполеона, которого медленно и упорно травили.