Знаменательный факт: еще при жизни Горького в Москве прошел слух о его скорой, неизбежной смерти. Секретарь тогдашнего Союза писателей, философ Павел Юдин, о котором говорили, будто он был «лучшим философом среди сотрудников НКВД и лучшим энкавэдэшником среди философов», заявил знакомым, что пролетарский классик скоро умрет. Это произошло 31 мая. А Горький заболел аккурат в первый день июня. Утечка секретной информации, сенсационное предвидение или глупая оговорка «под банкой»? Скорее всего, приговор старому писателю был кремлевским Хозяином уже вынесен, Сталину оставалось только определиться с датой его исполнения.
Поначалу к Горькому приставили семнадцать (!) врачей. Но после визитов Сталина в Горки, где «буревестнику революции» становилось только хуже, большинство эскулапов в одночасье убрали. Значительную часть времени рядом с ним оставалась только акушерка Олимпиада Черткова («Начал я жить с акушеркой и кончаю жить с акушеркой», – шутил про нее Горький). Она периодически вкалывала писателю, которого – как сама «солнышко Липа» (горьковское прозвище) признается потом – искренне, по-бабьи, любила, лошадиные дозы камфоры. Бывало так, что – как выяснится позднее – больной получал до сорока уколов камфоры в сутки! С советским энтузиазмом происходило это и перед каждым из визитов в Горки Сталина. Получив такой допинг, Горький на время оживлялся, вставал с постели и занимал место в кресле для увлеченной беседы с гостем с большевистского Олимпа. Даже выпивал!.. Казалось, будто он идет на поправку. Однако потом, когда высокий визитер исчезал, мигом «сдувался» и чувствовал себя еще хуже, превращался в живой труп.
Заметки на полях
Не был ли отравлен писатель именно камфорой? Она ведь в больших дозах тоже может стать ядом. Маленькая справка: в 1983 году Управление США по контролю за качеством пищевых продуктов, медикаментов и косметических средств (FDA) установило, что концентрация камфоры в медицинских продуктах не должна превышать 11 процентов, не больше. При пероральном[44] приеме камфора легко всасывается. Значительные ее количества поглощаются слизистыми оболочками при вдыхании, а также кожей. Обычно симптомы проявляются в интервале от 5 до 90 минут после приема токсичной дозы. То же самое, только быстрее, происходит в организме и после камфорных инъекций… Но внезапно может начаться постиктальная депрессия[45], а за ней и кома может наступить. Не исключена и смерть от угнетения дыхания. Ничего себе эффективный метод лечения выбрала для своего кумира «солнышко Липа»!
«8 июня 6 часов вечера. Состояние Алексея Максимовича настолько ухудшилось, что врачи, потерявшие надежду, предупредили нас, что близкий конец неизбежен, – вспоминала вдова писателя Екатерина Пешкова. – Алексей Максимович – в кресле с закрытыми глазами, с поникшей головой, опираясь то на одну, то на другую руку, прижатую к виску, и опираясь локтем на ручку кресла.
Пульс еле заметный, неровный, дыханье слабело, лицо и уши и конечности рук посинели. Через некоторое время, как вошли мы, началась икота, беспокойные движенья руками, которыми он точно что-то отодвигал или снимал что-то…»
Казалось бы, вот он – конец. Но в Горках горьковских заполошенно сообщают о скором приезде Сталина, и акушерка Черткова вновь обильно колет классику камфору, после которой Алексей Максимович оживает, словно птица-феникс. Всё его пребывание в Горках-10 это хроника отложенной смерти. Словно бы Горький никак не решался уйти в мир иной без персонального соизволения Сталина. Об этом скажет и Мария Закревская-Будберг, бывшая гражданская жена Горького в эмиграции, сохранившая с ним на всю жизнь близкие отношения: «Умирал он, в сущности, 8-го, и если бы не посещение Сталина, вряд ли вернулся к жизни».
16 июня все воспряли: писатель почувствовал себя гораздо лучше. «Кризис миновал!» – поспешли отрапортовать врачи. Но уже на следующий день состояние «буревестника революции» сделалось критическим. Горький принялся задыхаться, пульс его начал бешено скакать, губы посинели… Через сутки великого писателя не стало.
Засуетилась охрана. Явились энкавэдэшники, примчался Ягода. Он сразу приказал изъять все бумаги и опечатать все комнаты. Заявил семье, что тело Горького будет кремировано. Позднее урна с прахом по постановлению Политбюро ЦК ВКП(б) будет захоронена не на Новодевичьем кладбище, где писатель просил предать его земле рядом с сыном Максимом, а в кремлевской стене. Даже часть праха из траурной урны, как просила Екатерина Пешкова, семье не отдали. Сказали обтекаемо, но более чем понятно: «Нет решения».
Кремация исключала эксгумацию тела. И никто из разом явившихся многочисленных казенных лиц не обратил внимания на странный факт и официально не зафиксировал его. Симптомы заболевания, поразившего Алексея Максимовича, одновременно наблюдались и у некоторых членов обслуживающего персонала усадьбы в Горках-10. Все они ели одну и ту же пищу, которую готовили в столовой при даче, все они дышали одним и тем же воздухом… Не удивительно, что по Москве поползли слухи об отравленных продуктах и о якобы пропитанных ядом обоях особняка, в котором поселили Горького. Абсурдные измышления? Не так-то все просто: примерно в это время активизировали их «научные работы» мастера по ядам в токсикологической лаборатории НКВД. Ягода, не чувствовавший, как кремлевские тучи неумолимо сгущаются над его головой, лично руководил службой отравлений и из кожи вон лез, чтобы доказать Хозяину свою пригодность.
Впрочем, оставлять свидетелей Сталин обыкновения не имел. Хозяин жил по принципу: «Нет человека – нет проблемы». На третьем Московском процессе в 1938 году обвиняемый Генрих Ягода раскрыл планы «правотроцкистских» заговорщиков, «намеревавшихся свергнуть Сталина и захватить власть». Якобы возглавлял заговор Лев Троцкий, который, учитывая высокий авторитет Горького в СССР и за рубежом, решил отдалить писателя от Сталина. Когда же это сделать не удалось, Ягоде поручили ликвидировать Алексея Максимовича. Показания свергнутого шефа НКВД дополнил врач-терапевт Дмитрий Плетнев: «Ягода мне заявил, что я должен помочь ему в физическом устранении некоторых политических руководителей страны. Он прямо предложил мне воспользоваться своим положением лечащего врача у В.В. Куйбышева и А.М. Горького и ускорить их смерть путем применения неправильных методов лечения».
Трое лечащих врачей Горького – И.И. Ходоровский, Л.Г. Левин и Д.Д. Плетнев – были арестованы по делу «антисоветского правотроцкистского блока». Ходоровский вскоре скончался в тюрьме. А Левин и Плетнев уже в марте 1938-го предстали перед судом. Доктора Казаков, Левин и Плетнев, проводившие лечение писателя, поначалу утверждали: «Здесь медицина неповинна», но затем все равно чистосердечно признали «заведомо вредительское лечение». Сознались, что, «применив умышленно неправильное лечение и использовав не соответствующие данному заболеванию лекарства», стали виновниками гибели Горького. 11 марта суд приговорил Левина к расстрелу, а Плетнева, ставшего во Владимирском централе паралитиком, – к 25 годам заключения.
Во время третьего Московского судебного процесса 1938 года Лев Троцкий, находившийся за рубежом с 1929 года, на страницах западных газет пытался доказать абсурдность обвинений, выдвинутых большевистским режимом против него. Но при этом легендарный нарком, превратившийся в политического беженца, считал отравление Горького фактом вполне вероятным. В своей книге «Сталин» Троцкий обвинит в смерти Горького «Каина-Джугашвили»: «Горький, имевший влияние как внутри страны, так и за границей, представлял собой серьезную опасность, а главное, он не мог согласиться с тем уничтожением старых большевиков, которое подготовлял Сталин… Заставить его молчать нечего было и думать; арестовать, выслать или даже „ликвидировать“ было еще менее приемлемо. Оставалось одно – ускорить его кончину при посредстве ядов Ягоды, „не проливая крови“».
Заметки на полях
«Где маузер оказывался почему-то неудобен, Сталин прибегал к яду. На знаменитых московских процессах раскрылось с несомненностью, что в распоряжении Сталина имеется богатая лаборатория ядов и штат медиков, которые под видом лечения устраняют неугодных Сталину лиц. Врачи точно называли те лекарства, которыми они пользовались в таких пропорциях, в таких условиях, когда они из целебных средств превращались в средства убийства. Это делалось тем легче, что большевикам, особенно ответственным большевикам, врачи назначаются Центральным Комитетом партии, т. е. Сталиным. Таинственно погиб в свое время Фрунзе, ставший после меня во главе Красной армии, таинственно погибла жена Сталина Аллилуева; об отравлении говорили в связи со смертью Орджоникидзе, затем Максима Горького…
Небольшое число хорошо посвященных людей, и я в том числе, всегда подозревали, что Сталин содействовал ускорению смерти Ленина… Речь шла, разумеется, об обращении Ленина к Сталину за ядом.
…С какого именно времени лаборатория ядов вошла в административную систему Сталина? Этого я не знаю. Может быть, именно Ленин своей просьбой натолкнул Сталина на мысль, что при соответствующих уловиях яд может быть очень действенным средством для устранения препятствий… Смерть Ленина могла произойти и нормальным путем, но могла быть и ускорена. Факт таков, что она наступила внезапно, после периода медленного улучшения.
…Остается самый главный вопрос: было ли тело Ленина подвергнуто обследованию? Вряд ли кто-либо потребовал этого.
Можно зайти дальше в подозрениях и поставить вопрос о том, действительно ли Ленин обращался к Сталину за ядом. Не была ли вся эта комбинация выдумана для того, чтобы заранее установить свое алиби? Опасности проверки не было ни малейшей: никому из нас не могло, разумеется, прийти в голову допрашивать Ленина, действительно ли он пытался через Сталина добыть яд. Зато в случае, если бы яд в трупе оказался обнаружен, объяснений искать не пришлось бы: Политюро было в свое время извещено, что Ленин искал смерти…»