Янек взял свой телефон и вышел с ним из комнаты. Но пока он набирал номер тетки Габрыси, зазвонил телефон Марты, и он тут же вернулся в комнату, с волнением вглядываясь в лицо женщины, пытаясь прочитать по ее выражению новости. И когда увидел облегчение в ее глазах – чуть сам не расплакался…
– Будет жить, – шепнула Марта побелевшими губами. – Весь поломанный, места живого нет – но жить будет…
И разрыдалась в голос – она долго держалась, не позволяла себе.
– Павел… – раздался тихий шепот Габриэлы. – Ты плачешь. Что с Павлом?
– Я плачу от радости, милая, – Марта склонилась над девушкой и с огромной нежностью поцеловала ее в лоб. – Он будет жить. И ты тоже. Через минуту приедет доктор, он тебя полечит – и ты вернешься домой.
– Хорошо, – согласилась Габриэла и снова провалилась в беспамятство.
Без молчаливой дружбы Павла Буковый Дворик казался Габриэле пустым и скучным. Каждый день она навещала Павла в больнице, до работы или после, и радовалась, глядя, как он постепенно выздоравливает, хотя выздоравливал он, как ей казалось, очень медленно.
– Ковыляешь, прямо как я, – сказала она в шутку месяц спустя, глядя на его попытки передвигаться по больничному коридору на костылях. – А ведь у тебя ноги равной длины.
– Авной, – вдруг повторил он за ней, и она чуть с ума от радости не сошла, слыша его пока еще хриплый голос.
– Ну а раз они у тебя одинаковые, так ты мог бы двигать ими как-то более… ритмично, – продолжала она подтрунивать над ним, чтобы не подать виду, как страшно ей смотреть на покрытое синяками лицо друга, забинтованные ребра, ноги и руки в гипсе.
Он в ответ засмеялся, но тут же ойкнул – сломанные ребра протестовали против резких движений острой болью.
– Ррррр. Рррритмично. Повтори, – Габриэла была безжалостна к нему.
– Ллллл. Литмитно, – повторял он послушно, хотя голосовые связки пока еще были не в ладу с некоторыми согласными. Просто для Габриэлы он был готов звезды с неба достать. И научиться снова говорить.
Рано или поздно в палату входила хмурая, словно грозовая туча, пани Жозефина – и визиту Габриэлы тут же наступал конец. Даже если девушка собиралась побыть еще, а Павел протестовал, мать его была непреклонна.
– Попрошу вас выйти, – говорила она, не глядя на Габриэлу, как будто сам вид девушки наполнял ее отвращением. – И завтра попрошу вас не приходить – Павлику нужно отдыхать.
Он возражал, качал головой, но пока он еще не был в состоянии противостоять матери по-настоящему. Пока нет.
Габрыся вежливо отвечала:
– Ну, до встречи, коллега. Завтра после обеда приду.
И возвращалась на следующий день. После обеда.
– Как твоя квартира? – спросил Павел несколько недель спустя.
Он еще иногда пропускал или путал согласные, но говорил уже вполне понятно, а голос приобрел приятное уху, низкое звучание.
– А, – махнула рукой Габриэла. – Тебя ждет. Ну то есть – ремонта.
– Я выхожу на следующей неделе. И сразу же начнем красить.
– Нет, сначала ты поедешь домой – отдыхать.
– Наотдыхался уже, – ответил он с новой, непривычной решительностью.
Габриэле эта решительность очень нравилась. Жозефина уже не прогоняла ее как шелудивого пса, потому что стоило ей только попробовать – Павел тут же вставал на защиту девушки.
Сразу же после выхода из больницы он приступил к работе.
В Буковом Дворике его встретили как героя. Да он ведь и был героем на самом деле – с риском для собственной жизни спас Габриэлу.
Девушки-волонтерки, которые за возможность кататься на лошадях ухаживали за животными и следили за чистотой в денниках, влюбленно пялились на симпатичного блондина, а конюшенные, до этого относящиеся к нему с некоторым пренебрежением, теперь стремились к дружбе с ним. Марта, готовая сделать для парня абсолютно все, подняла ему зарплату, но сделала это по-хитрому: на счет Жозефины она перечисляла ту же сумму, что и раньше, а вот всю прибавку выдавала Павлу на руки лично. Он принимал эти деньги со странным выражением на лице: то ли радости, то ли тревоги – ведь много лет он уже не держал в руках настоящих денег.
И только двое не испытывали от всего этого того счастья, что и остальные.
Пани Жозефина чувствовала, что абсолютная власть, которую до сих пор она имела над сыном, утекает у нее из рук, и для нее это представляло собой угрозу, хотя она сама бы не смогла сформулировать, чего именно опасается. Павел по-прежнему являл собой образец спокойствия и вежливости. Все такой же тихий, робкий и открытый. Он выказывал к ней почтение, позволял ей привозить и увозить его, делал покупки, отчитываясь до последней копейки, и не выходил из дома даже в газетный киоск. И все же среди всей этой благостной картины он стал иногда показывать характер, выпускать коготки. Особенно когда дело касалось Габриэлы. Жозефина скрежетала зубами от злости при одном упоминании имени этой девушки. Это все из-за нее! Из-за этой калеки, рыжей прошмандовки, Павлик чуть не убился, и сейчас она уводит мальчика совсем не на ту дорогу, подальше от матери. И дальше будет только хуже! Жозефина была в этом абсолютно уверена. Если радикально не вмешаться и не влезть между этими двоими – она потеряет сына! Нужно действовать решительно и смело. Нужно войти в доверие к этой девке, подождать подходящего момента и – выложить ей все, всю правду о Павлике! Вот как!
А другой персоной, которую не радовала популярность Павла в Буковом Дворике, была сама Габриэла – предмет опасений пани Жозефины. Если бы она призналась кому-либо – приятельницам или даже тете, что страдает, ее бы подняли на смех. Сейчас, когда Павел так геройски спас ей жизнь, взбунтовался с ее подачи против матери и завел друзей повсюду, где только мог, – ведь она должна была бы радоваться за него и гордиться им, скача от радости. Ну да, скакать… скакать-то она и не могла – могла только ковылять от радости. А вообще ей было совсем не радостно. Она вдруг поняла со всей отчетливостью и с ужасом, что влюбилась в Павла Добровольского. Почему с ужасом? Потому что она оставалась, как и была, уродливой, а вот он в глазах женщин и девушек сильно вырос, да к тому же еще и заговорил! И теперь уже ничего, никакое несчастье Габриэлу с Павлом не объединяло!
Павел же на новых подружек внимания не обращал. По-прежнему сопровождал Габриэлу на прогулках по лесу, по лугам и полям. По-прежнему ему было приятно ехать плечом к плечу с ней. По-прежнему носил для нее седла и ведра с овсом. Только ему, простому парню, совершенно неискушенному в любовных играх с девушками, казалось, что ничего, абсолютно ничего между ними не изменилось, что ВООБЩЕ ничего не изменилось, потому что свою возросшую популярность и интерес со стороны влюбленных в него девушек он попросту не замечал!
А Габрыся чахла и мучилась с каждым днем все сильнее.
– Божееее, – плакала она, оставшись одна. – Пожалей меня! Я знаю, что ты не можешь вылечить мою ногу – ну так вылечи хотя бы меня саму, избавь меня от этого чувства!
Что делать? Что делать? – спрашивала она себе, трясясь от зависти, глядя на тех красивых, стройных, полноценных девушек, которые крутились теперь около Павла. И в качестве мести устраивала им такие галопы во время конных прогулок, что они буквально падали с лошадей, когда возвращались.
В один прекрасный день появилась на Буковом Дворике Веронка, дочь войта, объект ненависти всех остальных девушек с Габриэлой во главе.
Потому что Веронка была красивая.
С самого первого дня Веронка поставила себе цель захомутать Павла Добровольского, о героическом поступке которого уже ходили по окрестностям легенды. А теперь она увидела его собственными глазами, да еще при каких обстоятельствах! Он как раз возвращался с прогулки, ведя за собой шеренгу амазонок. В седле он сидел как влитой, крутого жеребца удерживал одной рукой, а в другой руке держал охапку цветущего жасмина.
– Это мне? – Веронка тут же нарисовалась рядом с мужчиной, который легко, словно эльф, спрыгнул с коня на землю.
Он с сомнением посмотрел на жасмин в своей руке. Он нарвал его для Габриэлы, но врожденная деликатность не позволила ему грубо ответить незнакомой девушке: нет, дура, это для другой.
И он отдал букет Веронке.
Наблюдавшая за всем этим из-за угла Габриэла почувствовала острую боль. И от отчаяния после работы она отправилась к… гадалке.
С бьющимся сердцем Габриэла вошла в темную комнату, посредине которой стоял круглый столик, накрытый тканью с какими-то магическими символами.
– Садись, деточка, садись, – цыганка показала на удобное глубокое кресло напротив себя, но Габриэла будто не заметила этого жеста, не сводя глаз с гадалки. Длинные, блестящие, черные волосы, золотые кольца в ушах, цветастый платок и длинная, в пол, широкая цветная юбка в складку – таких ярких особ не каждый день встретишь!
Цыганке пришлось повторить свое приглашение более твердым тоном, чтобы вырвать клиентку из состояния полного обалдения.
– Знаешь, с чем пришла? – спросила цыганка, вглядываясь в Габрысю с таким вниманием, будто собиралась потом написать ее портрет по памяти.
Девушка торопливо кивнула и полезла в сумочку. Вынула и положила на стол несколько банкнот.
Гадалка рассмеялась:
– Ну, это потом, на десерт! Хотя мне приятно, что ты ценишь мои услуги так высоко. Я имела в виду другое: знаешь ли ты точно, с какой проблемой ко мне пришла?
– Знаю. Он меня…
– Тссс. Дай-ка я сама посмотрю, – прервала ее цыганка.
Габриэла послушно умолкла. Она послушно перетасовала карты, как сказала ей цыганка, сняла верхние левой рукой и вся отдалась на волю магии.
– Так-так-так! – воскликнула колдунья. – А ведь ты у нас везучая!
Габриэла чуть с кресла не упала. Она? Везучая?! Ха-ха-ха! Она с трудом удержалась, чтобы не расхохотаться.
– Смотри, дорогая. Вот Червовый Король, прекрасный человек, мало таких, у тебя с ним любовь будет.
– Но у меня уже любовь есть, – осмелилась вмешаться Габриэла.