Ушел куда-то, а потом зовет меня, пошли, мол, на «опытную площадку». Пришли в котельную к Семенычу, а там два стола колченогих стоят в двух метрах друг от друга. На одном — инструмент слесарный, железяки разные, на другом — стопка бумаги, письменные принадлежности, гитара, кисточки с красками, еще что-то в этом роде. Короче, Петрович мне приказывает: встань, посмотри поочередно на эти предметы, закрой глаза, подумай хорошенько, а потом иди к тому столу, который тебя позовет.
— Интересно. И что, позвали?
— Ага. На обед. Виктор Степанович, из соседней комнаты. Нет, ничего из этого эксперимента не получилось. Видно, не те предметы были подобраны.
— Да уж. Набор неполный. К примеру, не было кирпича или черепицы.
— Черепицы?
— Ну да. В коттеджном строительстве черепица просто незаменима.
— Хм. Любовь Антоновна, так вы хотите сказать…
— Нет, нет. Это я к слову. Просто пример…
Игорь хотел еще о чем-то спросить, но зазвенел звонок на обед. В библиотеку вошел Всеволод Петрович:
— Так, и где объявление? О! Какая красота! Игорь Алексеич, да ты художник-оформитель! Дизайнер, по-современному. Мастерство, как говорится, не пропьешь. Где мы его разместим? В вестибюле? Любовь Антоновна, у вас тут, наверняка, кнопки имеются или липкая лента.
Мужчины пошли вешать объявление, а Люба еще задержалась в библиотеке. Снова ее нервы были взбудоражены. Их разговор с Игорем слегка коснулся главного и пресекся на критической точке. Игорь первый дернул за нитку, еще немного, и ей пришлось бы разматывать весь клубок. Но готова ли она к этому? Ее терзали сомнения.
В столовой разговор вертелся вокруг предстоящей конференции. Всеволод Петрович захватывающе рассказывал биографию Чехова, о дружбе писателя с Левитаном, а Люба исподтишка наблюдала за Игорем. Ведь когда-то творчество Левитана было излюбленным примером в его монологах о русском пейзаже. Игорь молча ел, внимательно слушая старика. По собравшимся складкам на его лбу и возникавшему временами выражению отрешенности Люба поняла, что он пытается что-то вспомнить. «Значит, не все потеряно, — с затаенной радостью подумала она. — На эту тему я еще сама с ним заговорю. Как только представится удобный случай».
После обеда она зашла к себе, в гостевую комнату, взяла мобильник и набрала номер Владислава. Сын ответил не сразу. Каким-то тусклым голосом он произнес:
— Слушаю.
— Владик, это я! Здравствуй!
— Здравствуй. Что-то случилось?
— Случилось. Ты где сейчас?
— В офисе. А что?
— Один?
— Да. Так что стряслось-то?
— Папа нашелся. Понимаешь? Он жив и практически здоров. Только…
— Постой! То есть как — нашелся?! А кто его нашел? Где?!
Ее оглушил, ставший вдруг громким, взволнованный голос сына.
— Мы с бабушкой увидели его по телевизору, в программе: «Жди меня».
— А где он сейчас? Дома?
— Нет. В интернате для престарелых, в Сергино. Я сейчас здесь, с ним. Владик, все объяснения потом. Это разговор не для телефона. Понимаешь? Я буду ждать тебя здесь. Когда ты приедешь?
— Сегодня. Я сейчас же выезжаю.
— Постой! Надо заехать домой, захватить его одежду и свидетельство о рождении.
— Хорошо, я заеду.
— Владик!
Люба помолчала, потом все же сказала то, чего так не хотелось говорить:
— Владик, ты пока Стелле не сообщай об отце, ладно? Потом, когда встретишься со мной, мы с тобой обо все поговорим и тогда…
— Ладно, мама. Я не скажу.
— И еще… Ты не мог бы заехать к нам и взять для меня пару платьев и блузку, а то мне не во что переодеться.
— Хорошо, сделаю.
— Владик, ты перезвони мне, когда будешь в Сергино. Я выйду, встречу тебя. Ну, пока!
Люба еще посидела немного, затем тяжело вздохнула и поспешила в библиотеку — скоро должны появиться Аня с Дашей.
Прошлым вечером Люба нашла среди старых журналов, пылившихся на верхней полке, несколько номеров с приложениями по вязанию. Ей очень понравились модели джемперов со сложным рисунком. Сразу же подумалось об Ане. Почему-то сердце обдавало горячей волной, когда она думала об этой девочке. Странно! Уж, кажется, все до последней клеточки заполнено Игорем. Места нет даже для самой себя. Однако неисчерпаемы глубины души!
Но пришла одна Даша. С порога затараторила:
— Аня не может прийти. Ей директор срочный заказ дала. Надо кому-то там на день рождения жилет связать.
— И что, часто такие заказы бывают? — спросила Люба, расстроенная этой новостью.
— Ага. Ей многие заказывают. Она классно вяжет, как в магазине, не отличишь.
— А уроки она успевает делать? И погулять еще ведь надо.
— Да кого там! На улицу ее не вытащишь. Ей бы все сидеть со своим крючком и спицами. Как бабка сидит — и все вяжет, вяжет. Она даже на дискотеку не ходит. Скажите, а что надо делать? Мне быстрей надо, а то не успею на репетицию.
— Если не успеешь, то иди. Потом как-нибудь придете с Аней.
— Ладно, я пойду. А Анька еще не скоро освободится. До свиданья!
Даша убежала, а на Любу навалилась непонятная тоска. Тишина библиотеки и одиночество давили на нее так сильно, что зазвенело в ушах, а к горлу подступила дурнота. «Еще немного и я задохнусь. Надо на воздух», — решила Люба.
Закрыв библиотеку, она вышла в парк. Шум листвы, сухая теплынь солнечного дня и чистая синева высокого неба успокоили ее, развеяли тоску, и она вдруг направилась в центр города, в знакомый уже универсам.
— Подскажите, девушка, какие нитки подойдут для макраме? — обратилась Люба к молоденькой продавщице.
— Для макраме? Ну, насколько я знаю, для него лучше шелковая тесьма или веревка подойдет. Хотя вот эта толстая искусственная пряжа тоже неплохо смотрится. Она у нас четырех цветов, очень красиво будет в изделии.
— Тогда я возьму четыре разных мотка.
Обогнув парк, Люба прошла по узкой улочке с одноэтажными домами каких-нибудь сто метров, и оказалась у других его ворот, с противоположной стороны от интерната для престарелых. Она вошла в калитку и направилась к зданию, темно-розовые стены которого виднелись сквозь кусты сирени.
На асфальтированной площадке возле крыльца стояли скамейки. На их спинках, упираясь ногами в сиденья, разместилось несколько подростков. Они пили пиво из одной на всех бутылки, передавая ее по очереди друг другу, и хохотали во все горло. Люба, проходя мимо, услышала отборный мат из уст какой-то девчонки. Голос показался ей знакомым. Она оглянулась на веселую компанию и узнала в темноволосой девочке, сидящей к ней спиной, Дашу. Люба приостановилась в нерешительности: подойти к юнцам и прочитать мораль или же поговорить с Дашей наедине потом, например, завтра в библиотеке? Благоразумие победило, и Люба, отложив серьезный разговор на другое время, вошла в здание.
В полутемном вестибюле, переходящем в длинный коридор, было пусто. Люба пошла наугад прямо по коридору. Вдруг одна из дверей распахнулась, из нее выбежала девочка, едва не сбив с ног Любу.
— Ой, я нечаянно!
— Погоди, я хочу спросить тебя!
— ?
— Ты знаешь Аню Перевалову?
— Ага. Она в другом здании.
— А где это? Ты не могла бы проводить меня?
— Пойдемте.
Девочка шла вприпрыжку, размахивая руками и вертя головой. Люба расспрашивала ее о жизни в интернате, и она охотно отвечала. Когда они дошли до корпуса, где жила Аня, Люба отпустила свою провожатую, от души поблагодарив ее и пожелав успехов в учебе, а затем постучала в дверь спальни. Ей не ответили, а может, она не расслышала слабый Анин голосок? Люба приоткрыла дверь и увидела Аню. Девочка сидела на кровати и вязала крючком что-то ажурное из бледно-сиреневого мохера. Она подняла голову, и Любу вновь, как и в первый раз, больно задели бледность и недетская озабоченность Аниного лица.
— Здравствуй, Аня!
— Здравствуйте.
— Ты одна здесь? Остальные, наверное, гуляют?
— Да.
— А я пришла навестить тебя. Не помешаю тебе?
— Нет.
Ее односложные ответы и тихий, невыразительный голос озадачили Любу. Что за этим кроется — просто стеснительность или нежелание впускать в свой мир чужого человека? Люба замешкалась, не зная, с чего начать разговор. А девочка исподлобья, выжидающе смотрела на нее, не выпуская из рук вязания.
— Что ты вяжешь?
— Жилет.
— Рисунок сама придумала?
— Ага.
— Красиво. А я ждала вас с Дашей, думала, придете.
— Мне некогда. Надо успеть к завтрашнему дню.
— Понятно. Это подарок кому-то?
— Угу.
— Ты вяжи, вяжи. Я посмотрю. Я люблю смотреть на рукоделие.
— Нет. Я потом.
— А я, Анечка, тебе тут кое-что принесла, — Люба вынула из пакета мотки пряжи. — Вот, посмотри. Подойдет для макраме?
— Ой, да, подойдет. В самый раз. А вы… Это вам? Вы салфетки хотите?
— Нет, что ты! Мне не надо. Это для тебя. Подарок. Ведь ты недавно занялась макраме? Вот. Это тебе для учебы, для освоения новых узоров.
— Спасибо. — Аня покраснела, опустила глаза, начала теребить угол жилета.
Неожиданно стукнула дверь, и в спальню стремительно вошла крашеная блондинка с грубыми чертами лица. На вид ей было лет сорок-сорок пять.
— Ну что, Анна, дела идут? О! У тебя гости! Добрый день!
— Здравствуйте, — ответила Люба, вставая с кровати.
— Зинаида Егоровна, директор школы-интерната, — представилась блондинка, — а вы, извиняюсь…
— Любовь Антоновна. Я из интерната для престарелых. Мы с Аней в библиотеке познакомились.
— Ну-ну. Я вижу, у тебя тут пряжа какая-то… — она недобро взглянула на Любу. — Смотри, не отвлекайся на постороннее, иначе не успеешь. Мне надо, чтобы завтра в двенадцать все было готово. Я пуговицы принесла. Вот, посмотри.
Она вынула из кармана пакетик с перламутровыми пуговицами в тон к жилету и снова бросила колючий взгляд на Любу:
— Вообще-то к нам в спальни посторонним вход воспрещен. Вам лучше в комнате отдыха побеседовать…
— Извините, я пойду. А ты, Анечка, завтра, в два часа сможешь в библиотеку прийти?