— Ну, хватит, наплясались вдоволь, молодцы! Отдохните немного, — сказала Софья Захаровна, когда музыка кончилась. — Альбом, что ли, полистайте с фотографиями.
— У меня есть старинный альбом. Мне его подарила Серафима Григорьевна. Хочешь посмотреть? — спросила Аня Лину.
— Старинный? А из какого века?
— Там есть фотографии из девятнадцатого века, но в основном из двадцатого.
— Давай посмотрим.
— Пойду-ка я поставлю чайник, — сказала Мария Владимировна и пошла на кухню.
— И в самом деле, давайте еще по чашке выпьем. Я забыла о конфетах. Лина, тебе нравится «Вечерний звон» с лесным орехом? — спросила Люба и резко поднялась с кресла.
— Я к шоколаду равнодушна, — Лина оторвалась от альбома, взглянула на Любу и громко вскрикнула.
Люба с гримасой боли на побелевшем лице, держась одной рукой за сердце, медленно опускалась в кресло.
Люба лежала на кровати и слабым голосом извинялась:
— Испортила вам вечер. Так замечательно девочки танцевали…
— Прекратите, Любовь Антоновна! Вам нельзя много говорить, — с добродушной строгостью возразила Софья Захаровна, сидевшая на стуле напротив кровати. — Все было хорошо. Чудесно, что девочки подружились. А вам надо серьезно заняться своим организмом.
— Вот я о том же, — закивала расстроенная Мария Владимировна. — Чтобы в понедельник шла к кардиологу, поняла? Слышала, что врач со скорой сказал? Немедленно сделать кардиограмму.
— Ладно, мама. Сделаю. Анюта, что ты приуныла? Все уже позади…
Аня стояла за спиной Марии Владимировны, положив руки на спинку стула. Ее лицо, и без того бледное, осунулось, под глазами легли темные круги, на щеках блестели полоски от высохших слез.
— Анечка, подойди ко мне, — позвала Люба.
Девочка нерешительно приблизилась к кровати, присела на корточки в изголовье. Люба провела рукой по ее волосам:
— Какая ты у меня талантливая!
Девочка всхлипнула, спрятала лицо в ладони.
Софья Захаровна встала, подняла Аню за предплечья, прижала к себе:
— Мария Владимировна, у вас есть валерьянка или пустырник?
— Есть, есть. Я сейчас.
Лина тоже подошла к Ане, но проявлять сочувствие в этом возрасте трудно, поэтому она ограничилась приглашением:
— Ань, ты завтра придешь к нам? Я тебя с Марусей познакомлю.
— Конечно придет, — ответила за Аню Софья Захаровна. — Любовь Антоновна, вы не возражаете?
— Зачем же мне возражать? Наоборот, я — за.
— Ну, вот и прекрасно. Придется нам плюнуть на диету и испечь кекс с изюмом. Да, Лина?
— Ура! Наконец-то! Знаешь, какая вкуснятина? — дотронулась до Аниной руки Лина.
Аня улыбнулась и посмотрела на Любу, а та как будто звала ее взглядом. Девочка подошла к кровати и присела на краешек, рядом с Любой. Софья Захаровна незаметно подтолкнула Лину к двери. В коридоре она, приложив палец к губам, махнула Марии Владимировне, мол, не надо никакой валерьянки. Втроем они зашли в большую комнату и сели за стол.
На следующий день с утра пораньше примчался Владислав. Мария Владимировна втайне от Любы рассказала ему о сердечном приступе и, хотя сделала это весьма осторожно, не драматизируя обстоятельств, напугала внука основательно. Люба растрогалась, глядя на взволнованное лицо сына, вихрем залетевшего в комнату. Она не успевала отвечать на его вопросы: «Мам, ты как? Тебе лучше? Что сказал врач?». Значит, не все потеряно, подумалось ей, душа у парня проснулась. Видно, и ей нужно было время, чтобы вырасти и стать чуткой к чужой боли.
— Ты хоть завтракал сегодня? А то пойдем чаю попьем с пирогами, — ласково потрепала она сына за плечо.
— Бабушкиными? Да никак с рыбой? Это мы завсегда, это мы с превеликим нашим удовольствием. Правда, Аня? — улыбнулся он стоявшей в сторонке девочке. Аня засмеялась, и словно солнцем осветило комнату.
Ах, как славно посидеть за чайным столом с самыми любимыми, самыми родными и ненаглядными людьми! И почему редки эти минуты? Подумаешь, делов-то — собраться всем вместе под родительской крышей, тут и повода особого не надо, ан нет! Не выходит. Дела, видите ли, заботы душат, прохода не дают. Ни вздохнуть, как говорится, ни… Или просто настроение не то: сборная проиграла, машину стукнули, начальник обругал… Да мало ли причин у современного — нервного, затюканного прогрессом, предприимчивого, рвущего на ходу подметки — человека для того, чтобы нажать кнопку на мобильнике и с холодной ленцой пробубнить: «Извини, сегодня не могу, давай как-нибудь в другой раз».
Они пили чай, ели вкусную бабушкину стряпню и неспешно разговаривали обо всем на свете. Бабушка снова вспоминала детство, но в этот раз свое собственное. Аня и Владислав с интересом слушали ее, а Люба была немного рассеянна. Один вопрос мешал наслаждаться семейной беседой, но задать его сыну при всех она не решалась. Когда наконец собралась, ее опередила Мария Владимировна:
— Владик, а папа чем занят? Как у него дела?
— Как вам сказать? Вроде есть положительные сдвиги. Кое-что он начинает вспоминать и даже не кое-что, а много чего вспомнил…
— Ну слава богу! Значит, в скором времени совсем выздоровеет, — заключила бабушка.
— Тут не все так просто. Понимаете, нет системы. Воспоминания отрывочные, кусками. Иногда я вижу, что он сидит, мучается, как будто из черной дыры пытается вытащить свое прошлое…
— А врачи что говорят?
— На время ссылаются. Мол, со временем все восстановится. А профессор Насонов рассказал такой случай из практики. Потеряла память девушка во время разбойного нападения на их квартиру. Она упала в тяжелый, продолжительный обморок в тот миг, когда бандит поднял руку на ее мать, а перед этим он уже сильным ударом свалил с ног отца. Так вот, профессор пошел на жесткий эксперимент. Он инсценировал подобное нападение на глазах у этой девушки. Новое потрясение возымело положительный эффект. Девушка все вспомнила.
— Клин клином, значит, — задумчиво прокомментировала бабушка.
— Подобный случай описан в книге Ефремова, — вспомнила Люба.
— Ну, не знаю… Уж больно безжалостно по отношению к этой бедняжке. Это ж сколько она натерпелась, несчастная? — покачала головой Мария Владимировна.
— Да, я тоже так думаю, — согласилась Люба.
— А разве все эти таблетки и капельницы лучше? У человека вместо крови какой-то коктейль по жилам течет, — скептически хмыкнул Владислав. — Отец уже десять упаковок выпил, а курс лечения еще до середины не дошел.
— И то верно, — поддакнула Мария Владимировна.
— Не хочешь ли ты сказать, что над отцом будут проводить эксперимент? — насторожилась Люба.
— Нет, ни о чем подобном пока речи не идет, — успокоил ее сын.
— Пока? Значит, это не исключено?
— Мам, тебе вредно волноваться! Уверяю тебя, что без нашего разрешения ничего делать не будут. Поняла?
— Поняла.
— Кстати. Твое здоровье меня волнует не меньше, чем отцовское. Бабушка говорит, что тебе надо пройти срочное обследование.
— Надо, конечно… — нехотя согласилась Люба.
— Та-ак, начинается. «У меня уроки, у меня то, се». Нет уж! Завтра к восьми ноль-ноль я подъезжаю и веду тебя в поликлинику. Все! Никаких возражений! Хочешь, я сейчас же позвоню домой завучу и все объясню?
— Я сама позвоню.
— Честное слово?
— Клянусь.
— Всеми пятерками твоих учеников?
— И двойками тоже.
— Нет, так дело не пойдет. Аня, ты как считаешь: можно такой клятве верить?
— Можно, — рассмеялась Аня.
— Это почему?
— Двойка тоже оценка, — резонно заметила Аня.
— Вот так! Аня права. Пара мне дается большей кровью, чем пятерка. Пятерку я ставлю с легким сердцем, а из-за двойки переживаю.
— Ладно. Уговорили, — поднял ладони Владислав.
— Охо-хо! Юмористы вы мои, доморощенные! — вздохнула бабушка, убирая со стола посуду.
Результаты обследования показали начало серьезной болезни.
— Первый звонок вам был, Любовь Антоновна, — взглянул на Любу поверх очков врач-кардиолог.
— И что теперь? Как жить? — удрученно спросила Люба.
— Без стрессов, — улыбнулся врач.
— Это невозможно. Я же учитель.
— Придется подумать о смене профессии.
— Это тоже невозможно. Я не могу бросить своих семиклассников посреди года.
— А как у вас с юмором?
— С юмором? Да вроде нормально.
— Вот и прекрасно. Смотрите на все с юмором, не впадайте в панику по пустякам, и, я думаю, учебный год доработаете, а там видно будет. Через полгода повторим обследование.
Домой она пошла пешком. Ее взгляд свободно скользил по стенам домов, деревьям, пешеходам, не задерживаясь ни на чем подолгу, а мысли плавно перетекали одна в другую: «Ноябрь, а снега до сих пор еще не было. Какой необыкновенный год! Так тепло, будто бабье лето никак не закончится. Даже трава на газонах кое-где зеленая. Что бы это значило? Как там Игорь? Его, наверное, уже тошнит от лекарств. Надо мне самой поговорить с этим профессором. Пусть не выдумывает никаких экспериментов. Что он им, кролик? Сейчас приду и позвоню Игорю. Нет, по телефону я не увижу его глаз. А вот и станция метро. Пять остановок — и я на месте».
Игорь встретил ее сдержанно. Похоже, он ничего не знал о ее болезни. Она десять раз предупредила Владислава, чтобы тот не проговорился. Значит, сын сдержал слово.
— Пришла узнать, как идут твои дела, — спокойно сказала Люба.
«Странно. Куда пропала моя девичья застенчивость? — подумала она и не преминула подколоть себя. — Должно быть, я стою на краю могилы, и это дает мне право быть циничной».
— Дела идут… — неопределенно ответил Игорь.
— Чем занимаешься? — поинтересовалась она.
— Да разным… — так же уклончиво ответил он.
— Чаем напоишь?
— Да, конечно. На кухне или…
— На кухне.
Они прошли на кухню. Люба на правах гостьи уселась за стол, а Игорь засуетился по хозяйству. Он нарезал ветчину, сыр, достал масло.
— Тебе чай со сливками или с лимоном?
— Со сливками.
Он поставил перед ней чашку с чаем и сел напротив. Люба была голодна, так как утром ничего не ела. Она с удовольствием съела два бутерброда с нежной ветчиной.