— Если не убивал, разберутся да отпустят, — добавил он, пытаясь старых моих успокоить.
— Собраться-то можно? — только и спросил я у него.
— Собирайся, — бросив взгляд на бабушку, разрешил Скородод. — Только, Христом Богом тебя прошу, Егорка, не дури.
Испуганно глядя на меня, Зина торопливо метнулась в дом и выскочила с кувшином, слила мне из него теплой воды — руки и лицо обмыл. Вытерся полотенцем и пошел переодеваться…
— Деду про золото и оружие расскажете, — пока переодевался, торопливо инструктировал братьев.
Мы никому про трофеи контрабандные еще не говорили, только про купца Варханова, типа нанятых им китайцев и Маркела рассказали. Всех предупредили, чтобы настороже были. Обо всем остальном же решили до времени умолчать: не знают, значит даже случайно не проговорятся, да и при случае отреагируют правильно, если вдруг кто расспрашивать их будет про караван контрабандистов и уж тем более про великокняжеское семейство. Но сейчас молчать, только вредить, веселые времена наступают, так что дед должен знать: у нас есть средства начать новую жизнь, затрофееного золота нашей семье надолго хватит, где бы мы не обосновались.
— Пусть сам с бабушкой говорит, но что бы там и как дальше не пошло, все наши должны быть готовы в любой момент сняться и уйти отсюда. Самое ценное загрузите в «комоды», заполнив все свои ящики, остальное, если что, и бросить можно.
— К даурам пойдем? — спросил Хрисан.
— Да, — кивнул я. — Перезимуем там, а по весне в Америку переберемся.
— А потом?
— Потом и решим, — отмахнулся от Петра вместо меня Хрисан.
— Есть у меня мысль и на потом, в Америке мы точно не останемся, ну ее… — оборвал я сам себя. — Сейчас действительно не время, Петь. Гриш, у двери постой.
Тот без слов выглянул наружу и кивнул мне:
— Никого нет.
Я тут же сдернул с шеи «комод» и принялся его своими вещами загружать, не особо разбирая, нужные они или нет. Вскоре любая мелочь может пригодиться.
— Егор!
Закрыв «ящик», «комод» снова на шею повесил…
— Тут я! Иду, — крикнув, успокоил я фельдфебеля, и снова на братьев посмотрел. — Деду, если что, поможете бабушку уговорить, упирайте на то, что спокойной жизни нам тут уже не будет, с такими-то обвинениями. Ну и объясните ей, если все плохо будет, решат на меня того офицера повесить, то я в любом случае сбегу, не смогут они меня удержать. Зато вместо меня вас могут арестовать, вот на это и упирайте. Все, время, нужно идти, а то фельдфебель сейчас сам сюда притопает.
Спустился вниз одетый в свои старые одежды, нечего новые вещи по околоткам таскать. Ну и Скородод, окинув меня взглядом, ни к чему не придрался. Не прощаясь, направился на выход со двора, солдаты же за моей спиной пристроились, взяв в коробочку. Хорошо хоть оружием в спину не тыкали: увидев, что я сопротивления не оказываю, они его вообще за спину закинули.
— Егорка, — не выдержала бабушка, всхлипнула, обняв меня, когда мы со двора вышли, время прощаться настало.
— Все нормально будет, ба, — прошептал я ей на ухо. — Братья вам с дедом все расскажут, ты главное не спорь, уходить нам придется отсюда.
Больше поговорить нам не дали, снова фельдфебель голос подал, поторапливая, уже сидя верхом на лошади. Осмелел в присутствии казаков. Он оказывается не сам с солдатами приехал к нам, пятерка смутно знакомых казаков их сопровождала. Видимо очень я опасный преступник, раз столько народу для моего задержания прислали.
Обнявшись со всеми, приняв от Дашки узелок с продуктами, который сестры, пока я переодевался, мне быстренько собрали, запрыгнул на телегу к уже расположившимся там солдатам, отправились в Никольское.
«Хорошо хоть мимо церкви не поехали», — промелькнула у меня мысль.
Народу на улице хватало, дождь лить прекратил, солнышко чуть пригрело, вот и выползли люди из домов. А тут зрелище такое, многим хорошо знакомого Овича «кудысь везут» под охраной. Я с солдатами на телеге, двигались следом за важно восседающем на лошади фельдфебелем, ну и казаки в хвосте нашей колоны пристроились. Так что увидь все это батюшка, вот бы обрадовался, молебен бы благодарственный устроил, наконец-то за ведьмино семейство власти взялись. Очень уж он нас, «прислужников дьявольских», не любил.
Привезли меня к казармам, что, впрочем, не удивительно, раз я «офицера убил», но определили не на гауптвахту, а в какой-то непонятный сарай, уже наполовину народом заполненный. В основном китайцами, но и несколько русских бородатых лиц заметил, мне незнакомых.
— О, еще один китаеза, — хрипло рассмеялся один из бородатых при виде меня. — Ну что на пороге замер? Падай, пока место есть, долго нам тут сидеть, пока ротмистр Двизов из поездки не вернется и с нами не разберется.
Еще раз огляделся по сторонам: сплошные стены, только из одного оконца — больше на отдушину похожее, такого оно малого размера — свет внутрь попадает. Ну и воздух, иначе тут бы задохнуться можно было, такое амбре стояло — вонь немытых тел, смешанная с перегаром. Так что я поспешил воспользоваться советом, ведь у пола не так воняло. Найдя свободное место, нагреб соломы под задницу и уселся в темном углу.
На удивление вопросов мне никаких задавать не стали, за что к ним сюда попал. Впрочем, услышав про ротмистра Двизова, стало понятно, что за народ тут собрался. Именно ротмистр занимался разными дебоширами: кому штраф выписывал, кого на работы определял, а кого и дальше уже к судье переправлял. Ну и, судя по виду, что китайцев, что русских, синяки под глазами и уши с губами у некоторых что вареники, понятно, за что они тут сидят. Опять со спиртоносцами подрались, в который уже раз это происходит.
Видимо бородачи и меня за такого китайца спиртом промышляющим приняли, только вот сами китайцы уж точно не ошиблись, поняли, что я не их породы. Только вот говорить об этом ничего не стали: как сидели истуканами, так и продолжили сидеть, только узелок мой с продуктами глазами проводили.
Ну и ладно, никто не пристает и хорошо, мне есть о чем подумать, все планы в какой уже раз придется корректировать.
Вот уже целую неделю в сарае этом думы думаю и такое ощущение возникло, будто про меня все забыли. Только братья каждый день и наведывались, но их я не видел, караульные, передавая мне продукты, говорили, кто приходил. Всем остальным же до меня дела не было: ни тем, кто поручил меня арестовать, ни тем, с кем, как я раньше думал, наша семья в хороших отношениях находится. Ведь ни раз и ни два им помогали: и бабушка, своим ведовским способом их лечила; и я с братьями, выполняя разные всякие заказы, с тайгой связанные; и дед, когда землепроходцам и картографам разным давал разрешение помочь, после беседы с ними. Мы помогали, а вот про нас, когда помощь потребовалась, поспешили все забыть. До такой степени забыли, что меня даже на работы, как остальных сидельцев, не выводили.
«Хороший урок, доказывающий, что и в этом мире — есть семья, и есть все остальные».
И только у меня начало терпение заканчиваться, уже хотелось плюнуть на все и покинуть столь «гостеприимное» место, где только я старожилом и являлся, как обо мне вспомнили.
На восьмой день, во второй половине дня…
— Ович! Давай на выход, к тебе пришли.
Поговорить со мной захотел заместитель штабс-капитана Хованского поручик Лабжинский. Молодой, лет двадцать пять ему, весь такой аккуратный, тщательно причесанный, до синевы выбритый, только тонкие усики под носом. Форма из дорогой ткани… короче, щеголь.
Увидев меня, он даже отшатнулся: то ли я такой страшный, то ли воздуха нюхнул, который я перед собой погнал, выходя из сарая.
— М-да, — окинул он меня взглядом.
Я же замер на пороге, не став приближаться к нему, все же духан от меня сейчас идет не слабый, за восемь то дней успел впитать в себя все ароматы, витающие в сарае. Одно повезло, вовремя я «щёлжуром» озаботился, а то бы еще и чесался, как остальные сидельцы. Разный народ к нам захаживал, вот блох и занесли, ну а в баню нас как-то не спешили выводить, чтобы от них там избавиться. Да что там в баню, за восемь дней моего там пребывания даже солому ни разу не обновляли, было где той мерзости расплодиться. Хорошо хоть оправляться наружу выводили, а то вообще бы угорели.
— Рассказывай! — Справился со своим удивлением Лабжинский, и, если раньше он хотел меня куда-нибудь в сторонку отвести и там расспросить, увидев в это «чудное мгновенье» столь «ужасное виденье», решил на месте со своими вопросами разобраться.
Караульный, хотел было возразить, мол дверь в сарай запереть надо, но передумал, чуть отошел в сторону и уши развесил.
— Что рассказывать? Я сам ничего не знаю, — пожал я плечами. — Приехали, арестовали, ничего толком не объяснив, в сарае этом закрыли. С тех пор и сижу, никому ненужный.
Контрразведчик сделал вид что упрека не заметил. И да, если раньше я как-то не особо задумывался, кто такие Хованский, Лабжинский и еще парочка их сослуживцев, то вот как память Георгия Ковача пробудилась, стал на многое с другого ракурса смотреть. Да и времени хватило мне тут посидеть-подумать обо всем. Так что да, уверен, эти люди именно контрразведкой и занимаются, сначала через них проходят все эти землепроходцы и картографы, прежде чем к нам заявиться.
— Где ты был в день убийства?
— Да какого убийства? — чуть не сорвался я, все же нервишки пошаливают, когда понимаешь, что в любой момент можешь покинуть это поганое место, но продолжаешь сидеть, надеясь, что все рассосется. — Кого и когда я убил, вы можете мне сказать?
Посмотрев на меня долгим пристальным взглядом, поручик все же соизволил мне ответить.
— За день до твоего ареста были убиты подпоручик Буковский Станислав Оскарович и его ординарец старший унтер-офицер Матвеев Анисим Изидорович. Приставленный к подпоручику его семьей, когда тот служить отправился. Обоих застрелили, два выстрела из зарослей, оба смертельные, в голову.