Яицкое казачество в православные церкви на службу почти не ходило, почитало своих раскольничьих церковных руководителей – старцев да игуменов. Правительство ничего поделать с казаками не могло, церковное православное руководство – тоже. Так и оставили их до поры до времени вне официальной православной церкви, как магометан, иудеев и лютеран.
Денис Пьянов вышел их встречать в накинутом на сутулые плечи овчинном нагольном полушубке.
– Что за человек с тобой едет? – спрашивал он у Филиппова, помогая распрягать лошадей возле конюшни.
– А это, Денис Степанович, благодетель наш и всего войска Яицкого, – загадочно обронил Семен Филиппов. – Обещает каждому семейству по двенадцать рублев выплатить на переселение на Кубань в Туретчину. Право слово… Да он и сам тебе, думаю, все обстоятельно обскажет. Слушай его.
Пугачев за трапезой и верно открыл Пьянову свои намерения относительно яицких казаков.
– А почто печешься о нас, грешных, мил человек? – подозрительно поинтересовался Пьянов. – Тебе-то в том какая выгода? Почто деньгами соришь без счету? Это какая же сумма выйдет, ежели по двенадцати рублей да на все войско?..
– А это уж, батюшка, не твоя забота – чужие деньги считать, – лукаво ответствовал Пугачев и замял разговор…
Помолчали, продолжая трапезничать. Престарелая жена Пьянова Аграфена и взрослая, но еще не замужняя дочка прислуживали за столом.
– Слух идет, в Царицыне городе свергнутый ампиратор Петр Федорович Третий объявился, – хлебая жирный наваристый борщ расписной узорчатой деревянной ложкой, сообщил сотрапезникам Денис Пьянов. – Правда аль нет, не слыхал, Емельян, не знаю, как тебя по батюшке?
– Молод я еще по батюшке меня величать, – скромно сказал Пугачев. – А вот с детства нарекли мне второе имя… – Он испытующе взглянул в глаза Пьянова и медленно докончил: – Петром меня домашние звали, как ныне здравствующего ампиратора Петра Федоровича, который – истинно! – от смерти в Петербурге спасся и живой-невредимый вновь в Царицыном городе объявился. Правда твоя, Денис Степанович.
– А еще казаки сказывают, что будто взяли ампиратора в Царицыне и в железные колодки забили, – продолжил Денис Пьянов. – Правда аль нет, не знаешь?
– Брехня, Петру Федоровичу снова Господь помог от Катькиных катов спастись и на свободу вырваться, – сказал Пугачев. – Караульный солдат Федот Рябчиков помог ему из-под стражи уйти.
– А ты откель знаешь? – недоверчиво глянул на него Пьянов.
– А я и есть ампиратор Петр Федорович Третий собственной персоной! – неожиданно признался Пугачев, чем поверг обоих сотрапезников в немалое замешательство.
– Ваше величество, отец родной!.. – вскочил с места Семен Филиппов и хотел уж повалиться в ноги самозваному императору, но Пугачев его удержал.
Денис Пьянов с испугом глянул в лицо Емельяна, недоверчиво покрутил головой.
– Что смотришь, батюшка? – с подозрением вопросил Пугачев. – Никак сомневаешься в сказанном?
– Упаси Бог, ваше величество, – затряс головой Денис Степанович. – Любопытно просто, как тебе удалось из Петербурга от нечестивой царицы Екатерины уйтить? Небось, верные люди сыскались, пособили?
– Пришла гвардия, подкупленная Катькой, и заарестовала меня во дворце, – заученно заговорил Пугачев. – Однако нашелся один верный человек, капитан Маслов с солдатами. Он меня отпустил и принял заместо меня мученическую смерть от рук Гришки и Алешки Орловых, Катькиных хахалей. Они его заместо меня замучили, а я в это время ушел в Польшу, потом – в Царьград и Египет. Из Египта пошел в Индию, а оттель – к вам на Яик, прослышав про ваши нужды и великий разор…
Глава 18Арест Пугачева
Белая заснеженная степь раскинулась до самого горизонта. Среди осеннего увядшего сухого бурьяна узкой змейкой вилась дорога. По укатанной крестьянскими санями дороге шел Пугачев с котомкой через плечо. После предательства Семена Филиппова, который донес о нем управителю Малыковской волости Позднякову, Емельян бежал в степь и теперь решил пробираться тайно в Казань. Записку, написанную игуменом Филаретом и адресованную казанскому купцу Василию Щолокову, он предусмотрительно уничтожил. Но адрес запомнил хорошо, на память он пока не жаловался.
Несмотря на горечь испытаний, Емельян духом не падал и даже что-то тихо напевал на ходу. Впереди показался неглубокий степной овраг, неподалеку на камне сидела женщина.
Продолжая напевать, Пугачев подошел к женщине, по виду казачке. Женщина плакала.
– О чем слезы льешь, красавица? Обидел тебя кто, лапушка? Скажи мне, не таи горя на сердце.
Пугачев подсел к казачке, участливо заглянул в глаза.
– Как же мне не плакать, мил человек? – запричитала она пуще прежнего. – Вот уж пятый месяц пошел, как забрали мово муженька за убийство проклятого генерала Траубенберга, да и отослали куда-то в крепость Оренбургскую. Моченьки моей больше нету. Извелась вся с ребятишками, их у меня шестеро – мал-мала меньше.
– Возьми, женщина. – Пугачев вынул из-за пазухи и подал ей несколько серебряных монет.
– Спаси Христос, батюшка! – поблагодарила его казачка. – Да скажи хоть, как звать тебя, величать, за кого Господу молиться прикажешь? Как имя твое?
– Имя? – вздрогнул вдруг Пугачев. – А имя мое Петр, матушка…
– Как апостола, значит, – с благодарной улыбкой покивала головой казачка.
Пугачев, приложив ладонь к глазам, начал с тревогой всматриваться в даль.
– Однако, кто-то скачет сюда шибко уж очень. Ан схоронюсь от греха подальше. – Пугачев проворно бросился в овраг. Казачка направилась дальше по пустой дороге.
Женщину нагнали три конных драгуна в синих плащах с красным подбоем и черных треугольных шляпах. Один из них, старший по чину, перегородил ей конем путь.
– Стой, ведьма! Не видала, никто тут по степи не шляется?
Драгунский урядник придерживал разгоряченного коня, зло смотря на казачку. Двое других, заметив следы, оставленные в снегу беглецом, подъехали к краю оврага.
– Ну, отвечай, чего молчишь? Воды в рот набрала? – снова крикнул урядник.
– Ой, светы мои, да откедова ж я знаю, кто вам нужен-то. По степи много народу хаживает, – робко ответила казачка.
– Пугачева Емельку сыскать нам велено!
– Пугачева? – удивленно переспросила женщина и бросила испуганный взгляд в сторону оврага.
Этого было достаточно старшему из драгун.
– Ребята, он тамо-тка в овраге! Полезайте вниз, я эту шельму постерегу.
– Ой, светы мои, нет его там! Нету! – запричитала вдруг женщина, порываясь последовать вслед кинувшимся к оврагу спешенным драгунам.
Драгунский урядник, перехватил уздечки их коней, резко ожег казачку по спине плеткой.
– Молчи, дура! Поорешь еще мне.
В овраге раздались грубая брань и звуки отчаянной борьбы. Через некоторое время на дорогу вытолкнули связанного Пугачева.
Женщина оторопело уставилась ему в глаза.
– Спасибо, жинка! За все тебе мой поклон, – выплевывая кровь из разбитого рта, сказал тяжело дышавший пленник.
Сзади его грубо подтолкнули драгуны.
– Нет-нет, не думай про меня худо, мил человек, прошу тебя! Не я тебя выдала, – взвизгнула казачка и бросилась Емельяну в ноги.
– Пошла! – рыкнул на нее урядник и, еще раз с силой огрев плеткой, скомандовал своим солдатам: – Вяжи его к седлу, подлюгу. Пущай побегает следом… Но пошла, проклятая, – замахнулся он на лошадь.
Топот копыт вскоре затих. Женщина, не поднимая головы, лежала на дороге.
Арестованного Пугачева в тот же день доставили в канцелярию управителя Малыковской волости Позднякова, жестоко били батогами, сняли первый допрос и бросили до утра в темницу. Камера в подземной тюрьме была переполнена. Здесь содержались и яицкие казаки, схваченные за прошлогоднее январское возмущение и убийство генерала фон Траубенберга, и шалившие в степи немирные татары, и беглые гарнизонные инвалиды, и мужики из барских имений, не выплатившие вовремя недоимок, и просто разбойники с большой дороги.
Люди лежали вповалку на длинных сплошных нарах, так что Пугачев еле отыскал свободное место почти возле самой параши, с трудом втиснувшись между двумя худыми и грязными, изголодавшимися на скудной тюремной пайке босяками. Лег он на живот, потому что вся спина его была исполосована кровавыми рубцами от ударов батогов и к ней было больно притронуться.
– За что попал в острог, мил человек? – поинтересовался один из босяков, сосед Пугачева. – По виду гляжу, человек ты мабудь не здешний, на простого мужика не похож… За что сидишь, дядя?
– А страдаю я, братия, по поклепному делу за крест, да за бороду, – кратко ответствовал Емельян, не желая распространятся о настоящих причинах своего заточения. – Придерживаюсь истинной православной веры, с самим игуменом Филаретом, праведником и заступником нашим, знакомство имел. Он обо мне знает.
– А-а, стало быть, ты раскольник, – разочарованно протянул спрашивавший. – Вашего брата тут много обретается, почитай каждый третий.
– Вот и хорошо, будет с кем словом перемолвиться о делах духовных, душеспасительные беседы вести, – сказал Пугачев и, поднявшись с места, расстелил на грязном, заплеванном полу зипун, упал на колени и стал молиться, отвешивая поклоны и истово осеняя себя двуперстым раскольничьим крестом. В свое время он заприметил, как молился игумен Филарет, и сейчас по-обезьяньи его копировал. Когда, окончив молитву, хотел вернуться на свое место, оно было уже занято. Там, развалясь, лежал рябой, нахального вида оборванец с рваными ноздрями и выжженным на лбу клеймом «Вор».
– Тебе чего надо, милейший? Ты почто здесь лег? – сухо осведомился Емельян, внутренне готовясь к драке. Он понимал, что так просто непрошенный визитер не уступит.
– Пшел отсюда, скотина! – презрительно глянул на него клейменый босяк. – Я здесь еще до твоего поселился, место пригрел. На допрос в канцелярию меня выдергивали… А теперь вот пришел.