– Ничего, уйдем, надежа-государь! Где наша не пропадала, – твердил он упрямо сквозь стиснутые до крови зубы.
Вдруг конь под Пугачевым подогнул передние ноги и с маху, на всем скаку рухнул на землю. Емельян Иванович перекувыркнулся через голову коня, распластался во весь рост на пыльной дороге. Тут же проворно вскочил на ноги и, прихрамывая, как заяц метнулся в ближайший проулок. Затравленно озираясь по сторонам, искал лазейку для спасения, но не находил. Машинально потянул из ножен острую казачью шашку.
Конные крестьяне во главе с Косовым и стражники с помощником бурмистра, издав оглушительный победный клич, рванули коней вслед за спешенным Пугачевым. На Гришку Рублева уже мало обращали внимания. У него был реальный шанс ускакать, оставив батюшку-царя на произвол судьбы. Как-никак, своя рубашка ближе к телу. Велик был соблазн так и поступить, но сдерживало обещание, данное перед тем казакам и атаману Атарову – хранить и оберегать царя как зеницу ока. Да и кто он без батюшки? Простой разбойник с большой дороги?.. Ветер в чистом поле?.. Тать в ночи, рыскающий по чужим амбарам?.. А с царем он – воин, государственный человек, телохранитель его величества. Все равно что ангел-хранитель… И что скажут его товарищи по ватаге? «Так-то ты, Гришуха, собачий сын, надежу-государя оборонял? Сам ускакал, а батюшку Петра Федоровича Третьего на произвол судьбы кинул!»
Гришка Рублев, сам не ведая, как это вышло, машинально крутнул коня в обратную сторону, вмиг подлетел к хромавшему вдоль невысокого тына Пугачеву, спрыгнул с коня на землю.
– Садись, надежа-государь, на конь, спасайся шибче, я этих чертей пока попридержу.
С этими словами Рублев вскинул ружьишко и метким выстрелом наповал сразил набегавшего на них переднего всадника. Стал спешно перезаряжать ружье.
– Ну, спаси Христос, Гриша, раб мой верный! – со звоном кинув в ножны шашку, радостно поблагодарил Пугачев; кошкой прыгнул в седло, резко взмахнул нагайкой и, по-татарски гикнув, был таков. Только пыль заклубилась черным облаком в конце переулка.
– С Богом, государь, не поминай лихом! – крикнул на прощание Рублев, бегло осенил двуперстием ускакавшего Пугачева и снова выстрелил в набегающую лаву всадников. Отбросил бесполезное уже ружье, сорвал с плеча пику, на которую тут же напоролся широкой грудью дюжий чернобородый стражник. Бросив и пику, Гришка отскочил к тыну и потянул из стареньких потертых ножен шашку, чтобы подороже продать свою жизнь.
Погоня, потеряв несколько человек, поспешно отхлынула, разделилась на два рукава. Крестьяне со стражниками стали издали стрелять в мятежного казака из ружей. На пятом выстреле Гришка Рублев сильно покачнулся и, выронив ярко блеснувшую на солнце шашку, стал медленно оседать на дорогу. Подлетевшие преследователи ударами тяжелых сучковатых дубин быстро уложили его на землю. Проехались конями по распростертому в пыли, окровавленному телу. Помощник бурмистра, разогнав мужиков, соскочил с коня. Велел тащить задержанного в слободскую канцелярию.
– Поздно очухался, ваше благородие, – цинично хмыкнул Степан Косов, – преставился окаянный каторжник. Баста! И Емельку Пугача из-за него упустили.
Глава 27Началось!
Тем временем слухи о появлении на Яике царя, Петра Федоровича Третьего, вовсю разгуливали по Яицкому городку. Казак Алексей Чучков, как и обещал Пугачеву, поведал обо всем, что знал, своему верному приятелю Денису Караваеву. Попросил сообщить еще кое-кому из казаков непослушной, войсковой стороны. Самым надежным, конечно. Денис Караваев, недолго думая, остановил свой выбор на Максиме Шигаеве, известном в городке казаке, принимавшем активное участие в прошлогодней январской заварушке, когда были убиты царский генерал Траубенберг и атаман Тамбовцев.
Независимо от Алексея Чучкова в городок приехал из степи Григорий Закладнов, которому рассказал о явившемся на Таловом умете царе его младший брат Ефрем. Закладнов повстречал на базаре Ивана Зарубина по прозвищу Чика, которого все знали за отчаянного драчуна, вечного смутьяна и выпивоху. Чику неоднократно драли плетьми на городском майдане, но он не унимался и продолжал куролесить.
Он уже бывал раньше на Таловом умете у Ереминой Курицы и слышал от него о загадочном человеке, выдававшем себя за именитого купца Емельяна Ивановича Пугачева. Но дело с купцом явно было нечисто, а Зарубин-Чика в таких делах был дока, всегда держал нос по ветру: не загорится ли где на Яике какая-нибудь смута, на которые нюх у отчаянного казака был собачий. Он принимал деятельное участие в прошлогоднем возмущении и лишь чудом избежал плетей и Сибири. Сейчас, едва услыхав от Гришки Закладнова о Петре Федоровиче, скрывающемся на умете у Ереминой Курицы, Чика враз загорелся и вызвался ехать к батюшке депутатом от Яицкого войска.
– Добро, Чика, поезжай с Богом, да подбери себе в напарники еще кого-нибудь из нашенских, войсковой руки казаков. Понадежней, – внимательно выслушав его речи, согласно кивнул головой Закладнов. – А я покель в городке поживу, еще кой с кем покалякаю, да делишки свои обделаю, чай с полгода уже в степу пропадаю, как бирюк, света белого не видючи… Зарос весь, поовшивел… Да и семейство без меня соскучилось.
– Бывай здоров, Гришуха, все сполню, как ты велел. Будь спокоен, – заверил приятеля веселый зубоскал Чика.
– Будешь с казаками на Таловый умет править, первым делом отыщи в степи неподалеку нашу землянку, – напутствовал его Григорий Закладнов. – Тамо брат мой младший обитает, Ефрем… Он сведет вас с самим государем. Он у батюшки не последний человек с Евлампием Атаровым, ватажным атаманом ихним.
Расставшись с Закладновым, Иван Зарубин тут же направился к своему закадычному дружку Тимохе Мясникову, дом которого располагался на самом берегу Яика. Тимоха во дворе смолил перевернутую вверх днищем лодку.
– Бог в помощь, Тимофей, – поздоровался Чика, входя во двор, и скорчил таинственную гримасу. – Ты не шибко занятый?
– А что надоть? – заинтригованно вопросил Мясников.
– Разговор до тебя имеется дюже серьезный, – уклончиво проговорил Зарубин. – Пройдем в хату, что ли, либо в сарай. На улице негоже об том толковать.
Мясников проворно встал, бросив в чан с растопленной смолой палку, на конце которой была намотана пакля, так называемый квач. Провел друга в сарай для кизяков, стоявший в дальнем конце двора, у заплота. Войдя в сыроватую, резко пахнувшую слежавшейся прелью, прохладу, плотно прикрыл за собой заскрипевшую несмазанными петлями дверь.
– Валяй, рассказывай, Чика, что за дело у тебя до меня? Да покороче. Вишь, ялик конопатить надо.
Зарубин уселся на кучу крупных кизячных кирпичей, не спеша потянул из кармана чекменя расшитый цветными шерстяными нитками кисет, достал из-за пазухи глиняную трубку. Мясников тоже извлек на свет свою старенькую, потертую носогрейку, потянулся к кисету Зарубина за табачком. Казаки смачно задымили.
– Ты слыхал, небось, Тимофей, про купца залетного Емельяна Пугачева, который в прошлом году на Таловый умет к Ереминой Курице набегал и грозился все наше войско Яицкое на Кубань к некрасовцам увести? – издалека начал Зарубин.
– Ну-у, был такой шум, – кивнул головой Мясников. – По двенадцати рублей дорожных на семью обещано было… Токмо где тот купец со своими денежками?.. Опять, как ни крути, обман!
– Ты погоди, не горячись, – остановил его Иван Зарубин. – Донос в тот раз был на купца Пугачева. Схватили его гдей-то в Мечетной слободе и в казанский острог упрятали… Я едва Дениса Пьянова упредить успел, у которого оный купец в Яицком городке гостевал одно время. Так вот, слухай, Тимоха, что сказывать тебе буду. – Чика вскочил на ноги, в волнении схватил приятеля за плечо. – Я надысь на базаре Гришку Закладнова встретил, и сообщил он мне великую новость: снова прошлогодний купец на Таловом умете объявился. Токмо не купец энто вовсе, а спасшийся от погибели в Петербурге истинный государь-ампиратор Петр Федорович Третий, во как!
– Да ну?! – вскочил в свою очередь Тимоха Мясников. – Неужто доподлинный царь-батюшка?
– Я его еще не видал, – признался Зарубин, – мне Закладной посоветовал подобрать кое-кого из нашенских казаков да съездить на Таловый умет на погляденье царю… Поедешь со мной, Тимоха?
– Конечно, Чика! Об чем разговор.
– А ялик же как?
– Да пропади он пропадом…
Не дремала и старшинская сторона. К полудню слухи о появлении в крае самозваного императора достигли коменданта Яицкой крепости полковника Симонова. Он тут же принял надлежащие меры. В степь в разных направлениях были снаряжены конные казачьи команды для розыска и поимки оного злодея и его сообщников. Возглавил поиски смутьянов бывший войсковой атаман, а теперь полковник Мартемьян Бородин.
По улицам городка, в толпе на базарах, в церквях шныряли комендантские соглядатаи из казаков послушной стороны, прислушивались к уличным вольным разговорам, выискивали крамолу и нужные коменданту Симонову сведения о скрывающемся самозванце. Подозрительных казаков непослушной, войсковой стороны тут же хватали, вязали и волокли в крепость, в тюрьму при городской канцелярии.
Казаки в городке глухо роптали и с угрозой сжимали кулаки, а кое-кто и кривые татарские кинжалы:
– Вот ужо будет вам, комендантские злыдни, как придет царь-батюшка в городок!..
– Какой царь-батюшка, каторжное ваше отродье?! – злобно огрызались в ответ богатенькие, старшинской стороны, казаки. – У нас государыня императрица Екатерина Алексеевна на престоле… А ну вяжи зачинщиков и крикунов!
– Мы все зачинщики с прошлого году… Всех не перевяжете, куркули, псы комендантские!
Дело иной раз доходило до рукоприкладства. Богатеньких втихаря подкарауливали в глухом переулке втроем или вшестером, предварительно накинув на голову, чтобы никого не признал, старый дырявый зипун, и потчевали от души кулаками, а то и дубинами. Вышибали напрочь зубы, отбивали печенки, походя опустошали от денег карманы. По городку расползалась яростная гражданская междоусобица, дотла сжигающая