цы, есть в здешних краях человек такой, отставной солдат Степан Оболяев… И за то добро, что мы вам сделали, пожаловали вы нас щедро полуштофом водки от своих барских щедрот…
– Рябиновой? – все вспомнив, радостно вскрикнул прапорщик (звали его Михаил Александрович Шванвич).
– Точно, рябиновкой, как сейчас помню! – обрадовался и Пугачев. – Кучер еще ваш жмотился, отговаривал не давать, жаловался, что и сам, мол, выпил бы… Ан мы с Филипповым, верно, выпили тот полуштоф в шинке за ваше здоровье! И еще добавили…
– Как же ты так, дружище… Покойным императором назвался?.. В государственном воровстве уличен… – растерянно произнес Шванвич.
Прапорщику было жалко неразумного мужика, к тому же оказавшему ему услугу. И вот сейчас, собственной рукой, он должен препроводить его на виселицу (самозванцам меньшего наказания не присуждали!).
– Бес попутал, ваше благородие, – смиренно покаялся Пугачев. – Вы уж замолвите за меня, грешного, словечко перед комендантом.
– Да что я могу? – в растерянности вскрикнул прапорщик.
Тут сподвижники Пугачева, видя, что никчемный разговор сильно затянулся, грубо прервали речь своего вожака и потребовали препроводить их к коменданту Варфоломееву.
Тот встретил приезжих у крыльца канцелярии, осведомился, кто руководит отрядом. Командиром назвался Дмитрий Лысов, которого не знали в крепости. К нему подъехали Максим Горшков и Иван Фофанов, придерживавшие связанного Пугачева. Капитан Варфоломеев пригласил их в канцелярию, туда же прошли оба прапорщика и хромой престарелый поручик. Урядник Максимыч с несколькими гарнизонными казаками стали разводить приезжих по избам и определять на постой. Двух татар, Аманыча и Барына Мустаева, приехавших с Лысовым, отправили к соплеменникам, крепостным служилым татарам. Ими командовал крещеный татарин Идыркей.
Аманыч с Мустаевым быстро столковались со своими. Шныряя из избы в избу, из юрты в юрту, они вскоре подговорили всех мусульман пристать к бачке-осударю, Петру Федоровичу Третьему. Те ждали только условленного сигнала к выступлению, который должен был подать Митька Лысов. Непосвященным оставался один Идыркей, потому что комендант вызвал его в канцелярию.
Пугачева заперли в чулане, возле которого на часах встали Максим Горшков с Ванькой Почиталиным. Как писарских дел мастера, они не годились к драке, и Лысов нарочно назначил их в караул. Сам он с Фофановым присутствовали на совещании, которое оперативно устроил Варфоломеев ввиду такого необычного случая. Никогда еще за всю долгую службу в степных гарнизонах не приходилось бывалому армейскому капитану встречать самозванцев, претендовавших на российский престол.
Между тем Тимоха Мясников и трубач Назарка обрабатывали за церковью урядника Максимыча, а точнее Василия Максимовича Скоробогатова, открывая ему глаза на предстоящие события. Того долго уговаривать не пришлось. Едва услыхав, что привезенный в крепость пленник и есть настоящий император Петр Федорович, урядник сразу же дал согласие присягнуть государю и пустился подбивать на бунт своих подчиненных – гарнизонных казаков. То же самое проделывали по избам и остальные пугачевцы, так что к вечеру почти все яицкие казаки из гарнизона были на стороне Пугачева. Присоединился к заговорщикам и Борис Атаров.
Дело оставалось за малым: ночью связать по избам коменданта и трех офицеров, перебить охрану у ворот и впустить в форпост остальных повстанцев во главе с Иваном Зарубиным, которые довершат начатое, расправившись с солдатней.
Но так гладко не получилось. У ворот караульные не дремали, несли службу зорко, и как только двое пугачевцев попытались на них наброситься, подняли сполох. Сразу же по всей крепости загремели выстрелы. Гарнизонные казаки и татары, приняв это за сигнал к началу восстания, дружно схватились за ружья и сайдаки и веселыми толпами вывалили на улицу. Урядник Максимыч с Тимохой Мясниковым и горнистом Назаркой смело повели их на штурм канцелярии.
Вместе со всеми казаками бежал и Борис Атаров. Он успел один раз выстрелить из ружья в темноту на площади и взялся за шашку. С другой стороны комендантскую избу окружали, дико визжа и натягивая луки, татары, которых вели пугачевцы Аман Закиров и Барын Мустаев.
Гарнизонные офицеры всполошились. Капитан Варфоломеев поднял солдат в ружье и послал одного офицера к воротам, где находилась единственная крепостная пушка. Ее необходимо было спешно развернуть внутрь форпоста и стрелять по взбунтовавшимся казакам и татарам. В это время крепостные солдаты под сердитые окрики капралов уже выстраивались на площади во фрунт, готовили ружья к бою.
Видя, что план внезапного захвата крепости провалился, Дмитрий Лысов в отчаянии выхватил пистолет и выстрелил почти в упор в капитана Варфоломеева. Тот упал, обливаясь кровью. Из канцелярии на подмогу Лысову выскочили Пугачев с Горшковым и Почиталиным. От их метких выстрелов пали еще один офицер – престарелый хромой поручик – и два капрала. Через площадь к ним на подмогу бежало более двух десятков повстанцев во главе с Иваном Фофановым, которые яростно кричали солдатам:
– Братцы, не стреляй, сам император Петр Федорович в крепости! Бросай ружья, вяжи ахвицеров!
Солдаты оцепенели в замешательстве, не зная кого слушать. Единственный, оставшийся в строю офицер, прапорщик Шванвич, тоже растерялся и не подавал никаких команд. В это время, визжа и размахивая саблями, на шеренгу солдат набегала жиденькая толпа татар. Солдаты машинально дали залп в гущу атакующего неприятеля, но прапорщик Шванвич взмахнул белым платком и зычно крикнул своим:
– Отставить огонь! Ребята, слушай мою команду: ружья к ноге! Раз-два… На землю положь! Налево – кругом! Три шага назад. Стой. Кругом.
Пугачев с товарищами недоуменно следили за манипуляциями гарнизона. Но поняли, что стрелять те больше не собираются, и потому сами опустили ружья и пистолеты.
Михаил Шванвич быстро приблизился к Пугачеву, отстегнул шпагу, вытащил из чехла пистолет и торжественно вручил самозванцу.
– Ваше величество, гарнизон Бударинского форпоста переходит на вашу сторону!
На этом стычка у канцелярии закончилась. На земле остались лежать убитые капитан Варфоломеев, хромой поручик, капралы, несколько солдат и татар. Стонали раненые, которым местные бабы спешно делали перевязку. По земле стлался пороховой дым от ружейных выстрелов, постепенно рассеиваясь.
У ворот дела обстояли не столь гладко. Последнему оставшемуся в живых офицеру с немногими солдатами удалось развернуть чугунную пушку. Спешно зарядив ее картечью, они пальнули в набегавшую волну взбунтовавшихся казаков. Те – как будто напоролись на огромный огненный кулак – стремительно отхлынули назад. Правда, никого из командиров не задело, но в проулке осталось лежать с дюжину мертвых и покалеченных мятежников. Притихшие крепостные улицы огласились громкими стонами и криками раненых и умирающих.
– Пушку развернули! Теперь к ним не подступишься, – с досадой крикнул своим урядник Максимыч.
Борис Атаров носился среди повстанцев как угорелый: воинственно кричал, с азартом махал обнаженной шашкой, а то – кинув ее в ножны – стрелял в солдат из ружья. Попадал ли, нет в кого – Бог его знает, в сумятице боя разве разглядишь. В ответ по нему тоже стреляли, меткой пулей сбили шапку. Казак в пылу сражения даже не заметил того, хватился только позже, когда все закончилось.
Мясников с Назаркой сетовали, что теперь основные силы во главе с Иваном Зарубиным не смогут войти в крепость, и справляться придется собственными силами.
К воротам на коне подъехал татарин Идыркей. Он только что проснулся и еще не знал, что происходит в крепости. Искал своих людей.
– Взбунтовались твои гололобые, Баймеков, – крикнул ему прапорщик.
Канониры вновь зарядили пушку и выстрелили. Из степи послышался гулкий топот нескольких сот конских копыт и грозный гул голосов. Это приближались основные силы повстанцев, ведомые Зарубиным-Чикой.
– Никак орда из степи прет, господин прапорщик? – тревожно вскрикнул Идыркей.
Солдаты тоже внимательно прислушивались, обреченно покачивали головами. Прапорщик отрядил полтора десятка к частоколу – встречать непрошенных гостей огнем из ружей. Из темноты, со стороны центра крепости, вынырнула еще одна небольшая группа солдат во главе с раненым, с перевязанной головой капралом.
– Ваше благородие, господин прапорщик, капитан Варфоломеев убиты, прапорщик Шванвич изменил, весь гарнизон побросал ружья и передался злодеям, – выпалил старый служака, поминутно морщась от боли и дотрагиваясь до окровавленной марлевой повязки.
Уцелевшие защитники крепости пали духом. Некоторые стали негромко молиться, готовясь к неминучей смерти. Помолился и крещеный татарин Идыркей.
Гул из степи нарастал. Вскоре множество всадников лихо закрутилось перед крепостными воротами. В частокол с силой впилось несколько татарских стрел. Прогремели ружейные выстрелы. Кто-то из гарнизонных солдат на валу упал. Капрал зычно подал команду, и солдаты дали реденький залп в толпу всадников перед воротами. Те смешались, многие попадали на землю, остальные, яростно нахлестывая коней, устремились в темноту, в степь.
Напрасно Иван Зарубин с Михаилом Толкачевым, матерясь, пытались их остановить и бросить на приступ. Среди нападавших быстро распространился нелепый слух, что будто бы царь-батюшка в крепости взят в полон, все его сподвижники перебиты, а им тоже не избежать жестокой кары. Подтверждение было налицо: ворота форпоста на запоре, со стен в них стреляют солдаты, а внутрь крепости картечью бьет пушка, уничтожая остатки заговорщиков.
Ситуация сложилась критическая. Растерялся и сам Пугачев, но тут на помощь пришел офицер Шванвич:
– Государь, прикажи скорее послать людей к восточным воротам, там нет пушки и солдат негусто. Откроешь ворота, и подмога прорвется в крепость!
– Добро, ваше благородие! – гаркнул довольный Пугачев. – Жалую тебя чином полковника! Служи мне верой и правдой, а я тебя не оставлю.