он не простой бродяга и самозванец!
– Надо помочь яицкому царю, – подал голос старший ханский сын султан Ахмет. – Отец, пошли меня с сотней нукеров за Яик в толпу мятежников. Если он настоящий император урусов – это нам зачтется. Царь Петр нас наградит, когда снова возьмет престол!
– А если не возьмет? – усомнился хан. – Если войска разгонят толпу мятежников, и я лишусь своего любимого старшего сына?..
– Степь широка, отец… А кони наши быстры, – беззаботно тряхнул отчаянной головой султан Ахмет.
– Воинскую силу посылать повремени, о, мой повелитель, – сказал один из старейшин, – подожди, что будет дальше. Возьмет мятежник Яицкий городок или нет?..
– Так что, отпустить посольство урусов с миром? – вновь спросил Нурали-хан.
Главный муфтий, поглаживая тонкими стариковскими пальцами длинную бороду, с хитрецой прищурив коварные черные глаза, проговорил:
– Великий хан, позволь Аллаху самому рассудить по совести, как и чему быть: вели яицкому старшине Акутину с людьми засесть в засаде. Человека, называющего себя царем, отправь с проводником по этой дороге. Если Акутин его убьет – это подложный царь, и жалеть не о чем… Если же люди самозванца победят и убьют старшину Акутина с его людьми, – видит всемогущий Аллах, – человек тот настоящий царь, и мы его поддержим!
– Хорошо, – согласился с муфтием Нурали-хан. – Мы так и сделаем… И пусть неверные перебьют друг друга!
В юрту Пугачева от Нурали-хана были присланы щедрые дары: богатая сабля дамасской стали, небольшой топорик-чекан, оправленный в серебро, зеленый шелковый бухарский халат с кроваво-красным подбоем, роскошная соболья шапка с голубым верхом. У входа в юрту, у коновязи, яростно бил копытами в землю кровный арабский жеребец белой масти. Емельян Иванович залюбовался конем и хотел сейчас же вскочить в седло, но Иван Фофанов его остановил, предупредив, что нужно переодеваться: хан ждет их в своем шатре.
Когда казаки во главе с Пугачевым явились пред очами блистательного восточного повелителя, тот был без приближенных. Только писарь Забир и сыновья окружали Нурали-хана. Пугачев через переводчика искренне поблагодарил правителя орды за подарки, пообещал прислать ответные дары из Яицкого городка.
Хан в свою очередь поблагодарил императора Петра Федоровича за внимание к своей скромной особе, назвался его вечным слугой и верным сподвижником, посетовал на засуху в степи и бескормицу, отчего не может помочь Петру Третьему конскими табунами. Людей же обязательно пришлет… в Оренбург… Когда император возьмет его… Сейчас ну никак нельзя – почти все воины его улуса пошли в поход на юг, воевать против коварных разбойников-хивинцев, и будут назад только… к ноябрю… То есть к первым холодам, когда вся жизнь в степи замирает и воины разъезжаются по своим кочевьям. Зато, если императору Петру Федоровичу негде будет переждать холодные месяцы, если, не приведи Аллах, разобьют его войско царицыны генералы, хан всегда рад видеть в своих зимовьях такого почетного гостя!
– Спасибо и на том, – поблагодарил степного правителя Емельян Иванович.
Нурали-хан дал Пугачеву проводника, который в тот же день окольными степными тропами повел отряд пугачевцев на север, к реке Яику. Они ехали долго, не оглядываясь по сторонам, сморенные сентябрьским зноем и кумысом, выпитым в киргизском кочевье на дорожку. Во всем полагались на опытного проводника, как сторожевая собака, буквально вынюхивающего дорогу среди поросших верблюжьей колючкой, бурьяном и чахлым кустарником солончаков.
Кумыс оказался крепок и многим ударил в голову. Так, что когда внезапно из-за ближайших кустов, окаймлявших небольшую возвышенность, раздались первые выстрелы, сомлевшие пугачевцы не сразу опомнились. Половина из них была сразу же выбита из седел, в том числе киргиз-проводник, татарин Ураз Аманов, Иван Фофанов. Остальные встрепенулись, выхватили пистолеты, вскинули ружья и боевые пики – попытались сопротивляться. Емельян Иванович выстрелил из пистолета в засевших в кустах неприятелей, взмахнув подаренной саблей, бодро закричал своим:
– Не трусь, детушки, их мало должно! За мной, в шашки их!
Но оставшиеся в живых казаки оробели. Не видя врага, заметались из стороны в сторону, то и дело напарываясь на меткие выстрелы и падая с коней. Так что вскоре в строю остался один Пугачев да несколько раненых, укрывшихся за крупами своих мертвых коней. Емельян Иванович понял, что дело проиграно: чтобы не попасть в лапы противника, бросил своих людей и, нахлестывая плетью арабского скакуна, поскакал прочь от проклятого места. Вслед ему раздалось несколько ружейных выстрелов, пули сердито прожужжали над самой головой, едва не зацепив шапку. Оставшиеся пугачевцы шумно отреагировали на его бегство, с ожесточением бросили ружья и подняли руки. Старшина Акутин с казаками выскочили из засады и принялись спешно вязать сдавшихся. Их было трое, в том числе раненый в плечо татарин Ураз Аманов.
– Отвоевались, вражины! – злобно замахивались на них плетками богатые казаки из команды Ивана Акутина. – Вот погодите, доставим вас в городок на допрос к коменданту Симонову, не так еще запоете!
Глава 31Баталия у Яицкого городка
Когда Пугачев, наконец, добрался до своего войска, оно уже было на полпути к Яицкому городку. Соратники, увидев его одного, на взмыленном, загнанном скакуне, заскучали. Иван Зарубин, на правах преемника, первым обратился к предводителю с вопросами:
– Что, ваше императорское величество, неудачна поездка была к Нурали-хану? Где остальные казаки? Никак побили вас косоглазые?
– Поездка удачная, брат Чика, – не согласился Пугачев. – Хан киргизской орды принял нас хорошо, подарками одарил и помощь воинскую посулил, как возьмем Яик и другие вражьи крепости. Токмо на обратном пути солдаты с казаками Симонова-коменданта, собаки, засаду на нас устроили, всех моих людей побили, один я насилу ушел. Хорошо, конь быстрый попался, а то бы беда…
– Я так думаю, государь, нужно теперь в отместку самому коменданту Симонову насолить, – лихо тряхнул смоляным чубом Иван Зарубин. – Даешь Яицкий городок! По бревнышку разнесем, только прикажи, надежа!
– Веди, батько, на городок! – зашумели кругом и казаки. – Даешь супостата Симонова с Матюшкой Бородиным – злыднем на перекладину! Виселица по ним плачет, государь…
– Что ж, я, господа казаки, войско Яицкое, не супротив, – громогласно провозгласил с коня Пугачев. – Ежели такова ваша народная воля, я перечить не стану. На городок, так на городок… Назарка, труби сигнал к выступлению!
Все зашумели одобрительно, быстро выстроились на дороге в походную колонну. Горнист Назар Сыртов просигналил общий сбор. Вперед по дороге, во главе с Екимом Давилиным, проскакала казачья разведка – десяток лихих яицких «лыцарей» из личной охраны государя. За ними – гвардейская полусотня, знаменосцы с зачехленными хоругвями, следом – атаманы и полковники, окружавшие самого Пугачева. А уж потом чуть ли не на версту вытянулось и все пешее и конное царское войско. В конце – скрипящий на всю степь обоз, и замыкающим – отряд служилых татар Барына Мустаева.
Команда Давилина не проехала и двух верст, как повстречала в степи скрипевшую навстречу подводу, в которой сидел долговязый солдат в запыленной треуголке. Ружья при нем не было – только шпага и пистолет. Казаки, размахивая саблями, живо окружили подводу. Служивый, видя, что дело его табак, даже не пытался сопротивляться. Его быстро разоружили, и двое конных грубо погнали назад, на суд к государю. Еким Давилин остался у подводы, расспрашивая извозчика…
Пленника подвели к Пугачеву и велели пасть на колени. Тот послушно исполнил приказание, не надеясь ни на что, окончательно пав духом. Емельян Иванович внимательно на него поглядел.
– Кто таков? Куда едешь? Отвечай живо – перед тобой государь! Слыхал?
– Ничего мне про то не ведомо, ваше величество, – тихим голосом пролепетал пленник. – Знаю только, что допреж того была государыня… А я – простой сержант седьмой легкой полевой команды Дмитрий Кальминский из Яицкого городка. Послан комендантом Симоновым до Астрахани курьером.
– Что за надобность в том? – спросил Пугачев. – В бумагах, верно, про то прописано?.. Есть с тобою, сержант, какой-нибудь документ?
– Нету, государь, со мной никаких бумаг, – качнул головой Кальминский, – а велено мне на словах передать по форпостам тамошним начальникам, чтобы усилили караулы и в пикетах стояли осторожно, потому как есть верные сведения, что киргиз-кайсацкая орда подошла к Яику.
Пугачев решил лишний раз удивить своих сподвижников государственным подходом к делу. Немного поразмыслив для виду, сказал:
– Что ж, сержант, коли так, задерживать тебя не буду. Миссия твоя общему нашему дело зело полезная, иди и служи мне верно!
Кальминский, обрадовавшись, что так легко отделался, проворно поспешил к своей подводе. Возница решительно дернул вожжи, и бричка, пыля, отчаянно загрохотала сбоку дороги, пропуская следовавшие мимо отряды пугачевцев. В это время Еким Давилин, беседовавший с кучером, подъехал к Пугачеву.
– Государь, а ведь сержант тебя обманул, – молвил он, кивая на удаляющуюся повозку. – Мне подводчик все про него обсказал: послан он не в Астрахань, а ловить донского казака Пугачева, то есть тебя, значит, батюшка! – Еким смутился, чувствуя, что сморозил не то, поспешно добавил: – Так они, собаки, твою царскую персону величают!.. И то же самое в пакетах прописано, кои надлежало сержанту Кальминскому раздать начальникам по форпостам.
С этими словами Давилин вытащил из-за пазухи и протянул Пугачеву несколько запечатанных сургучом конвертов.
– Вот, возьми, батюшка, Петр Федорович. Подводчик передал.
Пугачев тут же велел казакам остановить Кальминского и привести обратно. Бумаги протянул секретарю Максиму Горшкову. Тот вскрыл конверты и рассеянно пробежал глазами по строкам.
– Ну, что там? – поторапливал Пугачев.
– Измена, государь! – встряхнул растрепанными листами Горшков. – Приказано тебя ловить, вязать и в Яицкий городок в кандалах доставить.