– А как оценивает возможности самозванца губернатор Рейнсдорп? Хватит у него собственных воинских сил справиться с мятежниками, или нужны дополнительные команды?
– Иван Андреевич о сикурсе ничего не пишет, – ответила Екатерина. – Да ведь и откуда ему взяться? Все войска – на юге, на турецком театре военных действий. Опытные генералы – тоже… Вы сами все это прекрасно знаете: война длится уже пятый год, а виктории все нет и нет. Турки отчаянно сопротивляются, изыскивают резервы, и в этом году, я думаю, победы тоже отнюдь не предвидится.
– Тем не менее подмогу Рейнсдорпу послать нужно, – высказал свое мнение граф Чернышев.
– Да где взять солдат, Захар Григорьевич? – встрепенулась императрица.
– Какую-то часть можно выделить из резервов, направляемых в действующую армию, – ответил тот. – Остальное – в соседних губерниях. В Москве у князя Волконского можно наскрести солдат и пушек, у губернатора Брандта в Казани, в Сибирской губернии у генерала Чичерина.
– Оголять прилегающие к Оренбургу, очагу мятежа, районы? – покрутил головой, не соглашаясь с Чернышевым, Григорий Орлов.
Президент Военной коллегии снисходительно взглянул на него, красноречиво давая этим понять, что сомневается в компетенции собеседника.
– Милейший князь Григорий Григорьевич, но ведь Москва отстоит довольно далеко от Оренбургского края, а Сибирь – тем паче… И не задушив возмущение черни в зародыше, мы тем самым и создадим угрозу для соседних губерний.
– Я с вами вполне согласна, Захар Григорьевич, – сказала Екатерина и погрозила пальчиком фавориту. – А вы, князь, должны прислушиваться к компетентному мнению руководителей государства Российского, интересы которого мы все здесь отстаиваем и блюдем…
«Блядям!» – мысленно передразнил любовницу пристыженный Григорий Орлов и сердито насупился.
– Господа, какие еще есть мнения? – обратилась императрица к собравшимся, желая выслушать всех. Она всегда руководствовалась русской поговоркой: один ум хорошо, а два – лучше.
Поднялся генерал-прокурор Сената князь Александр Вяземский.
– Я думаю, ваше величество, нужно направить в район вспыхнувшего мятежа ваши императорские рескрипты с разоблачением преступника Пугачева как вора и самозванца. Чтобы простой народ знал, кто он есть на самом деле, и веры ему не давал. А в церквях обязать духовенство во всеуслышанье провозглашать анафему самозванцу. Сие должно подействовать на наш богобоязненный народ и отвратить его от преступников.
– Очень хорошо, Александр Алексеевич, – отозвалась Екатерина. Мельком взглянула на своего фаворита, примолкшего с краю стола. – Любезный Григорий Григорьевич, возьми, пожалуйста, эти полезные мысли на заметку, чтобы вовне не затерялись. Будешь на время моим личным секретарем.
Григорий Орлов молча повиновался.
Высказал свои соображения и Никита Панин:
– А еще не мешало бы, ваше императорское величество, прозондировать наших ближайших соседей: пруссаков, французов, да и британцев, – через их послов на предмет причастности этих государств к беспорядкам в Оренбургской губернии…
– На что вы намекаете, Никита Иванович? – встрепенулась императрица.
– Я не намекаю, ваше величество, но думаю, что кое-кому из соседей – особенно туркам и полячишкам – была бы весьма выгодна смута внутри Российского государства, – продолжил свою мысль Панин. – Этим они бы отвлекли часть наших сил с основного театра военных действий и поставили бы нас в очень затруднительное положение… Что касается до французов, то они, как вам, надеюсь, известно, только прикидываются нашими друзьями; в действительности же суть наши всегдашние конкуренты на мировом торговом рынке и в европейской политике. А Пруссия с Великобританией вообще наши недавние противники в Семилетней войне. Тем более что Пруссия, наиболее потерпевшая от русской армии, несмотря на миролюбивые заверения короля Фридриха, так и остается скрытым врагом России.
Екатерина, не любившая негативных речей о Фридрихе Втором, нахмурилась.
– Любезный Никита Иванович, не могли бы вы не приписывать королю Прусскому Фридриху собственных домыслов и фантасмагорий? Союзный договор, опрометчиво подписанный с ним моим покойным муженьком, я расторгла, так что же еще вам надо? Чтобы я обвинила короля в оренбургских беспорядках?
– Что вы, ваше величество… Я этого не говорил, – смешался Никита Панин.
Тайный советник Василий Шкурин предложил создать в Казани Тайную экспедицию по поимке Пугачева и его сподвижников, и эта идея весьма понравилась Екатерине. Она обожала сыск и все загадочное и скрытное… Секретных агентов под черной полумаской, с итальянским кинжалом под длинным плащом.
Григорий Орлов, чтобы не ударить лицом в грязь, тоже придумал дельный ход: направить в район восстания верных людей, лучше всего из яицких казаков, чтобы те вошли в доверие к Пугачеву и в нужный момент схватили и выдали властям. Он даже сообщил, что к его младшему брату Алексею уже являлось четверо челобитчиков от войска по делу о прошлогоднем восстании, и он знает, где их сыскать.
– Вот это знатно, любезный Гриша, – похвалила царица. – Передай Алексею Григорьевичу, что я даю свое полное согласие на переговоры с казацкими посланцами. Пусть обещает им что хочет, хоть золотые горы с молочными реками, но чтобы Пугачев был пойман и доставлен в Санкт-Петербург… – Тут Екатерина вспомнила свои эротические сны. – Доставлен в клетке!
– В какой клетке? – переспросил, не поняв, Григорий Орлов.
– В обыкновенной, в коей диких зверей перевозят, – ответила императрица.
Совещание продолжалось. Решено было не только послать резервы Рейнсдорпу из соседних губерний, но и сформировать в Казани особый воинский корпус с пушками и кавалерией, который бы под командой опытного боевого генерала выступил против бунтовщиков и разбил их в открытом сражении. Долго обсуждали список кандидатур на роль начальника экспедиции и остановились, наконец, на генерале Каре, проявившем себя во время недавнего усмирения польских конфедератов.
В Санкт-Петербурге долгое время жили инкогнито четверо яицких казаков: Афанасий Перфильев, Савелий Плотников и два однофамильца – Иван и Петр Герасимовы. Последний был послан челобитчиком по делам войска еще весной прошлого года, но был объявлен Военной коллегией в розыск и скрывался, перебиваясь случайными заработками и не имея средств на обратный проезд на Яик. Причиной подобной опалы послужило убийство взбунтовавшимися казаками генерала Траубенберга и атамана Тамбовцева. Петр Герасимов пытался подать на высочайшее имя прошение с объяснением причин вспыхнувших в Яицком городке беспорядков. Бумагу у него взяли, а самому велели ждать ответа на квартире, где он остановился.
Герасимов – заяц стреляный – заподозрил неладное и в тот же вечер съехал с постоялого двора. Быстро найдя другое жилье, вечером прокрался на старое место и стал внимательно наблюдать из надежного укрытия: что будет? Едва на улице стемнело и зажглись газовые фонари, к гостинице приблизилась небольшая группа полицейских солдат во главе с бравым сержантом, и с ними агент в штатском платье. Полицейские быстро и умело оцепили здание, сержант с двумя солдатами и тайный агент загрохотали подошвами сапог по ступенькам крыльца. Петр Герасимов не стал дожидаться развязки, а благоразумно скрылся. Так, перебираясь из заведения в заведение, и жил до сих пор. Когда закончились собранные казаками на дорогу общественные деньги, стал ночевать где придется – среди бездомных на сенном рынке, в конюшнях знатных господ, нанимаясь на поденную работу, в разбойничьих притонах на окраинах города.
В конце лета на Яике узнали о приговоре мятежным казакам и наложенной на войско высокой денежной контрибуции. Деньги предстояло выплатить немалые, к тому же многие рядовые участники бунта приговаривались к наказанию плетьми и ссылке в Сибирь, в солдатские гарнизоны либо в действующую армию. А солдатчина и лишение казачьего звания было для вольных яицких рыцарей страшнее самой смерти!
Яик снова заволновался, казаки на стихийных, несанкционированных кругах гневно кричали в спину старшинам и правительственным чиновникам:
– Не пойдем в солдаты, хоть убейте на месте! Не дадим брить бороды, лишать нас «отечества»!
Солдаты хватали крикунов и тащили в городскую канцелярию, на расправу к коменданту Симонову. У того под зеленым сукном на столе лежала строжайшая правительственная разнарядка, скольких казаков лишить их дорогого «отечества», как на Яике называли бороды, и под конвоем препроводить на сборные пункты, в действующую Дунайскую армию.
Казаки решили действовать испытанным способом – вновь послать в Санкт-Петербург делегацию с челобитной императрице. Ехать вызвались скрывавшийся в степи от Симонова Афанасий Перфильев – один из активных участников прошлогоднего выступления, – его товарищ, на хуторе которого прятался, казак Иван Герасимов и приехавший к ним из Яицкого городка Савелий Плотников. Он же привез собранные на дорогу деньги – около ста пятидесяти рублей.
Добравшись к концу сентября до столицы, делегаты вначале малость поогляделись в незнакомой городской обстановке, походили по рынкам, столичным кабакам, притонам, послушали, о чем говорит народ. А народ в Питере уже вовсю толковал о вспыхнувшем на Яике новом мятеже, о появившемся там императоре Петре Федоровиче Третьем. Казаки призадумались: стоило ли ехать на край света, в столицу империи, чтобы здесь, вдалеке от родных мест, узнать столь радостное известие!
Бродя по кабакам, наткнулись однажды на земляка, упомянутого выше казака Петра Герасимова. Несказанно обрадовались встрече. Усевшись за свободный стол, заказали штоф водки и закуску.
Герасимов ввел их в курс дела:
– Вы, казаки, зазря сюда пожаловали, вот что я вам доложу, – говорил он, выпивая водку и с аппетитом закусывая. Видно было – наголодался! – К царице с жалобой вас все одно не допустют, сразу заарестуют и в острог упрячут… Долго оставаться здесь тоже нельзя – полицейские ищейки пронюхают. Есть только один выход: обратиться к братьям Орловым. Они сейчас в большой силе. Вдруг помогут?