– Ну, так поезжайте, спросите, – кивнул Кузьма Фофанов. – А офицеров с комендантом не слушайте, а вяжите их, вражин, веревками и выдавайте на суд государю.
Оренбургские казаки вернулись в крепость и доложили обо всем Падурову. Тот, поняв, что настала решительная минута, поспешил к бригадиру Билову с предложением сделать вылазку и отогнать пугачевцев от крепости. В это время их толпы опять усеяли в степи весь горизонт. Барон согласился.
Крепостные ворота со скрипом отворились, и полторы сотни оренбургских казаков во главе с бравым сотником Тимофеем Падуровым стройными рядами выехали в поле. Здесь они перестроились в широкую лаву, взяли на перевес пики. Сотник подал зычную команду выступать, и вся масса всадников стремительно сорвалась с места в галоп.
«Хорошо идут!» – с удовольствием подумал полковник Елагин, смотря на атаку оренбуржцев в подзорную трубу. Он, конечно, не мог слышать, что кричал своим казакам лихой оренбургский сотник.
А Падуров, резко кинув в ножны кривую татарскую саблю, которой он перед тем воинственно размахивал, неожиданно скомандовал:
– Казаки, стой! Отставить атаку.
Оренбуржцы в недоумении придержали коней, опустили пики. Удивились и пугачевцы, готовые уже ринуться навстречу неприятельской лаве и сшибиться с ней в безжалостной сабельной рубке.
Тимофей Падуров выехал в голову своего отряда, торжественно провозгласил:
– Казаки, кто хочет служить государю Петру Федоровичу Третьему, – арш за мной! – И, не оглядываясь, устремился к маячившим впереди пугачевским всадникам. Все оренбургские казаки, не сговариваясь, как один поскакали вслед за своим командиром.
На крепостном валу ахнули. По солдатским рядам ветром пронеслось грозное слово: «Измена!» Елагин, грубо выругавшись, велел канонирам дать залп в спину перебежчикам, но было уже поздно. Оренбуржцы выехали из сектора обстрела и обретались уже на нейтральной территории. Их с радостью встречали бросившиеся навстречу пугачевцы.
Падурова подвели к Емельяну Ивановичу.
– Ваше величество, команда оренбургских казаков в сто пятьдесят сабель переходит на вашу сторону и готова служить верой и правдой! – припав на одно колено и прижав правую руку к сердцу, поклонился Тимофей Падуров. – Прикажите, государь, быть в первых рядах на приступе!
– Молодец, сотник! – довольно произнес Пугачев. – Верю тебе, за то, что воевал против, прощаю… Будь отныне моим верным полковником, принимай полк!
– Слушаюсь, ваше императорское величество! – с воодушевлением произнес Падуров. – Прикажите – умру!..
– Жить надо, полковник Падуров! – поправил его Емельян Иванович. – Жить и побеждать Катькиных енералов!
Отпустив оренбуржца, Пугачев призвал ближайших сподвижников. Подъехали Иван Зарубин, походный атаман Андрей Овчинников, Максим Шигаев, полковник Митька Лысов, командир илецких казаков Творогов, начальник артиллерии Чумаков, есаул Витошнов. Все спешились и расположились кружком на ковре, предупредительно расстеленном на траве Идоркой и Давилиным.
– Как будем крепость брать, други? – спросил Емельян Иванович. – Не сдается, вишь… Крепкий орешек.
Митька Лысов с Чикой лукаво переглянулись – уже успели с утра слегка поддать… в обозе. Чика кивнул кудлатой, нечесаной башкой, и Митька выставил на ковер четверть. Атаманы довольно заулыбались, взглянули вопросительно на батюшку.
– Ни в коем разе, детушки, – затряс отрицательно головой Емельян Иванович. – После боя – сам Бог велел, а перед – ни-ни!.. Митька, опять как свинья нарезался? Спрячь ее сейчас же с глаз, от греха подальше.
– Как скажешь, надежа, – пожал плечами Лысов и с сожалением убрал водку.
Атаман Андрей Овчинников счел нужным перейти непосредственно к делу:
– Ваше величество, нужно изменить направление главного удара. Неча распылять силы на всю крепость, как делали допреж того, пойдем в одном месте. С восточной стороны, откуда нас не ждут…
– Верно рассуждаешь, Андрей Афанасьевич, – согласился Пугачев. – Токмо одновременно нужно вдарить и с запада. И поведет эту часть армии есаул Витошнов. Он вояка опытный, на войне с басурманами бывал, справится.
– А почему не я?! – вскинулся обидчивый Ванька Зарубин. – Не привечаешь, государь, верного друга.
– Ты, Чика, уже пьян с утра, а Андрей Иванович – при деле… К тому же ни капли спиртного в рот не берет, – строго урезонил Пугачев. – Тут дело нужно делать, а не в бирюльки играться, казаки. Итак, объясняю диспозицию…
Степан Атаров со своими был с восточной стороны крепости. Андрей Овчинников скрытно провел полк по за буграми, чтобы не достала вражеская артиллерия. В лощине спешились, отдали лошадей коноводам. Пешим строем стали выдвигаться на передний рубеж. Здесь уже было полно государева войска: илецкие казаки полковника Творогова, бывшие гарнизонные солдаты Шванвича, мужики с копьями и вилами, татары. Канониры Федора Чумакова подвезли несколько пушек, стали наводить на крепость. Появился государь.
– Детушки, верные мои казаки, на штурм! Марш! Марш! – зычно провозгласил он, махнув зажатой в руке перчаткой.
Многосотенное, колышущееся, как море, воинство с громким визгом обрушилось на Татищеву. Пугачевцы бежали как очумелые, стараясь быстрее преодолеть простреливаемое пушками пространство, каждую минуту ожидая предательского свиста ядра. И ядра вскоре засвистели над их головами. На крепостном валу грозно загромыхало, как будто само небо рассердилось на повстанцев, посылая грозу. Чугунные раскаленные шары насквозь прошили яростно набегавшую на крепость орущую толпу, оставляя узкие просеки из поваленных тел.
Атаров бежал что есть духу, не замечая ничего вокруг, зачем-то крепко сжимая бесполезное в такой сутолоке ружье. Тут и там падали люди, но остальные продолжали бежать, подбадриваемые возгласами командиров, а главное – примером самого батюшки, скакавшего на белом коне посередине толпы. Когда до рва и вала оставалось совсем немного, пушки ударили картечью, а солдаты из-за частокола дружно дали меткий залп из ружей. Передние ряды атакующих смешались, множество было убито наповал или ранено. Пугачевцы как будто наткнулись на непреступную стену из огня и, не сумев ее преодолеть, стремительно отхлынули в степь, рассыпались группами и в одиночку по всему полю.
К Пугачеву подлетел на взмыленном коне атаман Овчинников. Крикнул, тяжело переводя дух:
– Государь, так мы всех людей зазря под стенами положим… Надо поджигать крепость. Видел, почти у самого вала стога сена? Прикажи пустить красного петуха!
– Давай, Афанасьич, жги их к ядреной фене! – согласился Пугачев. – Да пошли гонца к Витошнову, скажи, чтоб то же самое делал, людей понапрасну не гробил.
Через несколько минут стога возле крепости запылали. Огромными факелами пламя взметнулось в небо. Ветер, дувший со стороны степи, направлял языки огня на крепостные стены, выхватывал целые кострища и легко перебрасывал их за крепостной частокол. Охапки пылающего сена носились в воздухе, падая на соломенные крыши домов, те, в свою очередь, загорались. Вскоре во многих местах пылал частокол на валу, внутри загорались избы.
Не выдержав жестокого жара, солдаты бежали с вала, канониры побросали пушки и тоже ретировались. Начали рваться артиллерийские заряды. В крепости обезумевшие от ужаса жители метались между горящими домами, пытались спасать имущество. Крепкая оборона в одночасье рухнула.
Ободренные успехом, ликующие толпы пугачевцев вновь устремились на приступ, беспрепятственно достигли рва и переброшенного через него мостка, стали карабкаться на вал, разбирать и ломать многочисленные рогатки. Вскоре мятежники были уже внутри крепости. Солдаты, почти не оказав никакого сопротивления, сдались. Их, как стадо баранов, выгнали безоружных в поле. Полковника Елагина и бригадира Билова, пробовавших защищаться, зарубили.
Впереди своих толп на белом горячем коне мчался в бой Пугачев. Азарт баталии возбуждал его, пьянил разум, распалял в жилах кровь. Емельян размахивал острой саблей и яростно бросался в самые опасные места сечи. Он не боялся ни ядра, ни пули, как будто специально искал смерти. Потому что лучше смерть в бою, чем рабство и унижение – это он знал твердо, испытал на собственной шкуре в острогах, закованный в кандалы. И неважно, что будет завтра – сегодня он должен победить или умереть. И другого пути не было. И выбора – тоже.
С падением самой сильной на всей Верхне-Яицкой дистанции Татищевой фортеции путь на Оренбург был открыт. Началась великая крестьянская война под предводительством Емельяна Ивановича Пугачева, положившая конец вольностям Яицкого казачьего войска, переименованного Екатериной II после подавления восстания в Уральское. Но об этом – в следующей книге.
1999–2010 гг.