Прошел день, еще ночь, еще день. Потом смена света и тьмы замельтешила неразличимой серой вереницей, время понеслось над «горней» обителью без счета, ритма, смысла.
Давно уж тут не было Мелкого Беса, никто из людей не поднимался и не спускался по крутой дороге, и сама эта дорога заросла травой и колючим кустарником. Суеверные люди в пастушьих селеньях пугали детей своих глупыми сказками о страшном, лютом господаре, его грешной подруге, о сатанинских искушениях, драконах, упырях и вурдалаках.
Ничто в природе не подтверждало страшных сказок. Лишь иногда пастухи видели в лунном свете над серым замком быструю летучую тень, великоватую для ночной птицы. И тогда вдруг замолкали сверчки, и нежный голос пел над пустыми пространствами колыбельную песню. Она одна в этих нищих краях напоминала о вечной молодости, неиссякаемой любви, неутомимой радости, за которые, как знать, — может и стоило б заложить душу?
Глава 411584СибирьКакой простор!
Биркин был доволен. Ему все удалось. Он выполнил царское задание. Более того, теперь стряпчий контролировал все царство Сибирское! Он не имел боярства, как Болховской, дворянства, как Глухов, священства, как Варсонофий. Он имел больше. Он держал в своей руке ниточки, протянувшиеся к дальним татарским улусам, к охотничьим заимкам, к степным пастбищам, рыбным ловлям. И к сотням людей — хитрых, наивных, жадных, беспечных, коварных, продажных и обыкновенных. На картах Биркина теперь очень точно были отмечены залежи самоцветного камня, болота с пятнами нафты, выходы самородного золота и железной руды.
Оставалось только брать все это и использовать на славу государю, на пользу себе.
А вот и Андерсен вернулся с половиной отряда, но с картами Оби и желанием служить в Сибири бессменно.
Теперь Биркин справедливо надеялся на царскую милость. Гонец ускакал в Москву, обратно ожидался со дня на день. Беспокоило стряпчего только одно — государево здоровье. Безумные, бредовые помысла Ивана Васильевича могли сломать повелителя, сбить с адекватной оценки этого чуда — Земли Сибирской.
Но, ведь, и «птичье дело» сделано? Яйцо отправлено, доставлено, принято с удовлетворением.
Но Птица пока здесь. Вдруг государь осерчает? Давно пора было Птицу забрать и отослать в Москву. А вдруг Птица — не та? В общем, не поймешь, как лучше поступить. Но забрать Птицу следует немедля. Целее будет. Ермака нет, бандитов его тоже. Безносый со своим татарином на охоте. Птица у девчонки.
Тем же вечером Биркин прихватил большой мешок и без помех проскользнул в Искерский дворец. Медленно поднялся по лестнице на второй этаж, остерегаясь нечаянного скрипа. Замер в углу с видом на дверь Айслу. Долго слушал тишину. Девчонка была одна, ходила по комнате, пела по-татарски, разговаривала сама с собой. Птица щебетала в ответ.
Наконец все стихло. «Спит» — подумал Биркин. Он подошел к двери, мягко переступая татарскими сапожками, тронул дверь. Открыто.
Дверь подалась без скрипа, обнажила лунную комнатку с девушкой на кровати и Птицей в клетке на столе. Обе спали. Биркин шагнул внутрь, приблизился к столу, опустил мешок на клетку. И вдруг Птица затрепетала крыльями, заорала визгливо, пронзительно: «Карраулл! Крестовозздвижженье! Крестовозздвижженье!» И сразу из углов клети поднялись две огромные тени, тяжко забухали в пол. Одна обхватила стряпчего со спины, накрыв его лысину широкой бородой, другая встала в лунном свете и глянула в лицо Биркину. «Безносый!». Биркин дернулся, но задний держал крепко, до хруста в ребрах. Стало трудно дышать, кричать не получалось. Да и что кричать? «Караул«?, «Крестовоздвиженье»? На эти крики тут давно никто внимания не обращает.
В глазах темнело, но Биркин успел увидеть, как безносый стащил с лица черную повязку, ощерился страшным, нечеловеческим, серым лицом.
«Но почему у него нос детский? Розовый, маленький, как у младенца? Вот тебе и «Безносый»...», — подумал Биркин, умирая.
Богдан вытер нож об одежду убитого.
— Пора нам, Ермолай, уходить.
— Пора. Эй, царевна, вставай, собирайся.
Айслу вскочила, забегала, потащила из сундука готовый узел. Богдан подхватил клетку, пошептал что-то. Через несколько мгновений три человека уже спускались к реке. Ветер дул низовой, западный. На поверхности Иртыша прыгали лунные барашки, белый парус наполнился свежим воздухом и полетел на восток, против течения, против движения планет, против хода времени. К новой земле, к вечной любви, к бесконечной молодости.
Утром искерская стража обнаружила труп государева человека Якова Биркина с перерезанным горлом. Убийцы похитили также татарскую девушку и комнатную птицу сгинувшего в тайге казака Боронбоша. Впрочем, птица могла и улететь. На пристани, там где воры срезали канат одномачтовой чайки, валялась красивая птичья клетка, очень может быть, что золотая. Среди зевак, столпившихся у дворца, переминался гонец из Москвы. Он так и не успел передать Биркину устную, тайную инструкцию «покойного» государя насчет Птицы.
Поисков и погонь снаряжать не стали. Некого было послать, кроме татар. А с татар какой сыск? Поэтому никто живой не увидел полета казачьей чайки на просторах Иртыша и в узких изгибах Тары — длинной, тонкой речки, уходящей в самый центр Сибирской земли. И потом никто из приходивших в земли, заселенные русскими, не рассказывал о богатыре Ермолае и его красавице-жене, о странном обветренном человеке с розовым носом и большой Птицей на плече. Никто не показал пути к построенному ими городу, никто не позавидовал их воле, счастью и любви.
Эпилог IСибирь1584-1585Иногда они возвращаются
Собственно, почему «иногда»? Это Маня с Ваней иногда вылетают из своего трансильванского гнезда. И иногда в него возвращаются. Это Мелкий Бес и Бес Большой иногда покидают Москву (правда, все реже и реже), а потом иногда в ней объявляются в самый подходящий момент.
А эти наши, возвращаются всегда! Как их не провожай.
Осенью 1584 года Болховской и Глухов не удержали своих подданных. Они думали, что вот, сейчас передушим казаков, разрешим татарам брагу парить, пообещаем ускоренные курсы огнестрельного боя, и порядок! Татары выстроятся в регулярные ряды и последуют под дудочку отца Варсонофия в крестную ишимскую иордань. Фигу! Раньше надо было крестить. «Огнем и мечем». А теперь нехристи, возвращаясь с Увата, не захотели останавливаться, когда поп им на дороге попался. Не «восприяли» в полной мере русские народные приметы и предрассудки. Снесли честную главу батюшке Варсонофию и закинули в Иртыш без мумификации. Им это ни к чему было. У них свой поп имелся. Причем сразу святой, без выслуги лет. Святой Порфирий. Они с ним уже договорились на всякий страховой случай — насчет головы и прочих мощей. За это Порфирий всего-то и затребовал, что пожизненное бражное довольствие.
Лавина татарских всадников очистила Искер от пришлых людей в единый день. Церковь, достроенную, но не освященную, спалили на всякий случай и собрались скакать на Тобольск, но хлынул ливень. Пришлось пережидать почти неделю, потом стало ясно, что пешего пути в этом году больше не будет, и нужно брать Тобольскую крепость с воды.
Пока собрали и настроили лодки, пока доплыли до места, пока окружили по лесным хлябям тобольский частокол, оказалось, что гнездо опустело. Люди белого царя ушли из Сибири. Болховской и Глухов, предупрежденные об Искерском погроме, увели остатки крепостного войска на Кукуй. Но и здесь сидеть не решились. Беспокойство от московских новостей холодило спины. Остановились «покорители Сибири» только в Перми. Здесь зимовали, ели, пили, но уже без былого радушия со стороны хозяев.
В зиму 1584-1585 годов в Сибири не осталось ни единого государева человечка.
С весны 1585 года началась вторая волна русской экспансии. Ее сопровождал крестовый поход, активное строительство православных храмов, столицу держали теперь в новой Тобольской крепости.
Что думали себе начальники «русской» Сибири, пересиживая правление Федора, воцарение Годунова, Смутное московское время? Какие планы вспыхивали в их головах? Не знает никто.
Эпилог II1584-1825Москва, ПетербургСентиментальная династия
Пленный Маметкул и в Москве оказался храбрым воином. Он дослужился в наших войсках до чина воеводы, что соответствует нынешнему чину генерала, и воевал со шведами, отличаясь мужеством и тактическим искусством. Легкий был парень!
Царь Федор Иоаннович, напротив, оказался человеком тяжким, особенно в мыслительном отношении. Бесы его не донимали, им просто некуда было входить. Федя правил 13 лет под чутким оком Бориса Годунова и стал невольным свидетелем странных событий, не умещающихся в его голове и на этой страничке. Нам следовало бы вернуться в те 13 лет и обнаружить-таки след завещания Грозного, оставленного младшему сыну. Должен же был Иван рассказать малышу свою любимую сказку о Русских Птицах? Должен был записать рецепт вечной молодости? Ведь искали же что-то люди Годунова и Шуйского в Угличском дворце царевича, прежде чем горло ему перерезать?
Была, была бумага!
Ее пробирался спрятать под стрехой Большого дворца наш юный царь Григорий I Отрепьев. Но сорвался и разбился.
Ее искал в Костромских болотах и монастырях польско-казачий спецназ в 1613 году. Но бородатый, ермаковидный мужик отвел искателей, куда следует.
Ее прятали в царских сокровищницах и кабинетных архивах потомки любимой жены Ивана Грозного Насти Романовой.
По ней пытались жить самые романтические представители заклятого рода.
Самым читающим из наших принцев был, как известно, несчастный Алексей Петрович. Он одной только Библии шесть изданий на 3-4 языках изучил. А светской и прочей всякой литературы он к досаде отца перешерстил без счету. И подхватил же где-то среди развратных страниц птичью бациллу! А то с чего бы он предпринимал сначала одиночный рейд в поисках уединенного места на границах востока и запада, а потом — парное бегство от верховной власти с подходящей беспородной бабой? Все Алексей точно по нашей схеме делал. Но выдан был Европой, пытан, казнен.