Михалыч (за обедом в столовой):
— Отчего же не понять Валеру! Он человек преданный Элэл, а Вдовина он… сам знаешь… Разбродец у нас кое-какой еще есть, это от растерянности, что ли, но чем жестче давление — тем больше сплоченности, опять же сам знаешь… Да ты видел, что произошло! Молчал бы уж… Нам и без тебя ясно, что Валера со своими требованиями не помогает нашему делу. Ну и Захар бы не рассыпался, если б дал согласие на какие-то твои предложения. А Назаров… Мы это все понимаем. Но тебе давить на нас нельзя. Давить у Элэл вообще не принято. Ну, а тем более ты! Знаешь ведь, кто ты, с нашей точки зрения… Не твое дело! Даже заговаривать ни о чем таком тебе не следует… Да! Обозлились мы на Вдовина, а работает это против тебя… Конечно, если жаждешь скандала — валяй, еще услышишь…
Герасим принимал все это как непонимание, как несправедливость…
Ему отказывали в дружбе, в сотрудничестве, просто в человеческих отношениях!
Это едва не начинало уже менять его представление о самом себе…
Но у него были чистые намерения, и он говорил о них искренне!
Обиженный, уходил в старый свой отдел.
Саня:
— Сочувствую! И готов помочь. Только скажи чем. Совет, содействие — что хочешь. Расчеты, о которых ты просил, закончу к понедельнику, сразу тебе отдам. Располагай мной…
Вдовин:
— Ничего, ничего, держись! Это только на первых порах так. Все переменится. Почему? Да просто потому, что вечно так продолжаться не может! Поддерживай со мной постоянный контакт. В любом конфликте я выступлю на твоей стороне, в этом ты можешь быть уверен! Все будет решаться в твою пользу, Герасим. Я тебе палочка-выручалочка… А с ребятами ты там почетче, не мямли. И не жди, что они станут тебя на руках носить. Ты пошел гуда дело делать или в поисках бескорыстной любви? Расстраиваешься из-за каких-то сантиментов! Да они не понимают собственных интересов. Не созрели… Ты меня и тогда удивил, помнишь, прибежал чуть не ночью, отказываться из-за Якова Фомича… Не забывай, мы — нужные люди. Важно, что мы время от времени выдаем на-гора нечто существенное. Этим все оправдано. А какие у тебя случались сложные ситуации, пока ты добывал результат, — никого не интересует. Никому в голову не придет спрашивать: «А не обиделся ли кто-нибудь, когда вы получили это?» Тут такие цели, что побочных вопросов не возникает… А критика просто невозможна, Запомни это, запомни!..
Герасим решил: его аргументами должны быть конкретные дела.
Начал с кобальтовой установки. Она была нужна всем. Валере, Захару, Михалычу, Назарову; Герасиму тоже. Сооружение ее затянулось, а в последние месяцы Вдовин явно затормозил там работы.
Удалось!
Решило, правда, то, что установка требовалась для Герасима. Но это были детали. Главное — Вдовин обещал; в экспериментальном блоке началось оживление: опять появились монтажники со всем своим хозяйством.
Дальше у Герасима было намечено — добиться денег для работы на реакторе, в этом Вдовин отказывал Захару; протолкнуть в печать статью Михалыча, Вдовин задержал ее у себя; раздобыть лаборантские ставки для Валериной темы…
И тут — все замерзло.
Ничего у него не получалось!
Вдовин добродушно смеялся, хлопал его по плечу, подмигивал:
— Да, да, я понимаю!
Герасим приходил еще раз, еще…
— Да, да, авторитет надо зарабатывать, конечно, я понимаю!
Когда Вдовин уехал в командировку к Свирскому, Герасим договорился с главным бухгалтером о деньгах, отправил в журнал другие экземпляры статьи Михалыча со своим отзывом и занял у Сани лаборантов до конца квартала.
Он не брал на себя роль лидера!
Но хотел доказать свое.
Вернулся Вдовин. Вскоре Герасим узнал, что фонды оказались срочно нужны для чего-то другого, статью возвратили со многими замечаниями анонимного рецензента, лаборантов послали на сельскохозяйственные работы.
Все произошло как-то само собой, для всего были объективные причины, Герасим не был никоим образом затронут, Вдовин не сказал ему ни слова.
Герасим сам отправился к Вдовину.
— Да ты что? — сказал ему Вдовин. — Я тебя для этого туда посадил?..
Столбов перебросил тумблер.
Что безотказно, так это связь, будто самое важное в производстве — чтобы он получал плохие известия без задержки!
— Ты в курсе?
— Главный, мне вчера…
— Я не о вчерашнем. Я о сегодняшнем. Давай сюда немедленно, слышишь?
Вчера…
Сегодня…
Вчера, получив телеграмму, — из санатория в аэропорт, к утру долетел, за полчаса до смены был в диспетчерской и тут узнал о второй аварии, ночной!
В динамике щелкнуло.
— Главный, у меня…
— Знаю. Сделал? Лично проверь.
— Только вот еще с тем…
— Сделай, как я тебе сказал. И будь готов.
— А когда…
— Можешь никому не докладывать, но сделай обязательно.
— Мне бы…
— Знаю. Делай.
Он был инженером, он принадлежал своей отрасли, он был главным инженером, и все, что происходило на комбинате, касалось его лично. Он платил каждый день, такова была его работа; платил за ошибки главка, директора, проектировщиков, своих замов, рядовых инженеров, своих рабочих, за свои собственные ошибки, платил не глядя, не считая, привык к этому и готов был платить и дальше.
Динамик:
— Главный…
— Ну?
— В гармошку смяло…
— Замени и снова.
— А куда…
— Сбросишь.
— Без очистки? А савчуковские?..
— Я сказал — сбросишь!
Этот сосед по столу, который вызвался поймать такси, его любезность, его помощь, ничего не скажешь, такая нужная; а потом его вопрос, на прощанье, — отчего предприятия размещаются там, где они производительнее, а не там, где они не вредили бы природе! И его приятель, который помог поставить чемодан в багажник, а затем спросил, уже протягивая Столбову руку, почему люди едут в отпуск в Крым, в Кижи, в Бухару и не спешат осматривать химические комбинаты!.. Вот и там настигла его эта орава, суетящаяся вокруг комбината… научники, — кормятся за его счет, а пользы ни хрена… контролеры разные, мешающие работать… да все кому не лень. Для них он был монстром, нечистью, нахалом, выскочкой, врагом природы и человечества, неучем, технократом, исчадием ада… А кушать, граждане, вы иногда хотите? А голыми бегать не желаете? А кто все это будет вам делать и где?.. Он помчался на комбинат, а они остались в Ялте; надели красивые рубашки, не без его волокна, и отправились любоваться закатом!..
Первый слева тумблер.
— Бориса мне.
— Главный, это я, Галина, а Бориса нет…
— Где?
— Он в больнице, Главный… и состояние еще тяжелое…
— Ты мне будешь нужна.
— Главный, вы бы его уговорили перейти в инспекцию, что ли, нельзя ему больше на комбинате, он просто не выдержит…
— Я тебя вызову.
Опять динамик:
— Главный…
— Это ты? Чтобы к вечеру был акт. Я сегодня должен подписать.
— Да тут вот…
— Ну, до двенадцати завтра.
— Там должна была блокировка сработать, как же она могла не сработать…
— Тогда не я, тогда директор будет подписывать, понял?
Второй тумблер слева.
— Машину мне к двум. И апельсины или что там. Побольше… В больницу.
Посмотрел на электрические часы над пультом; сверил со своими.
Оглядел пустую диспетчерскую — всех выгнал, чтоб не было суеты; прошелся, встал у окна.
Дед, наладчик, первый его специалист, сидел внизу на скамейке и курил.
Плавление, варка, гидрирование, добавление щелочи и кислоты, подача водорода, нагрев, перекачка в промежуточные емкости, загрузка катализатора, окисление, ректификация, промывка, сушка, перемешивание, резка, полимеризация, обработка сероуглеродом, фильтрация, удаление воздуха, отбеливание, высаживание из раствора… все остановилось, все!
Эстакада, как засохший ствол, и на ответвлениях трубопроводов от нее, — цеха гроздьями мертвых плодов…
Снова голос в динамике:
— Главный, здесь осталось на полчаса, заканчиваем…
— Знаю.
— Будем опробовать, Главный, и…
— Сообщишь.
Стоял перед пультом…
Главный, Главный, Главный! Это слово заменяло его имя, его отчество и фамилию. Главный, Главный! Будто он запускает не комбинат, а космическую ракету. Главный! Иногда ему вправду казалось, что он запускает свой комбинат, как космическую ракету.
В лепешку разбиться, костьми лечь, только пусть пойдет это дело, пойдет, наконец пойдет… Его комбинат, его, его! Он был главным инженером; его дело находилось в его власти, ему принадлежало, он направлял его своей рукой; он был главным инженером и гордился тем, что ему удавалось сделать.
Звонок.
Снял трубку.
Что ж, главк благодарит его, желает ему успеха… Плюс непременный совет быть осторожным со стоками… Если же придется сбросить без очистки, штраф ему компенсируют, как в прошлый раз… Еще благодарность и еще пожелания.
Положил трубку. Стоял, смотрел прямо перед собой.
Он был инженером. Он принадлежал своей отрасли.
Он отдавал ей себя и взамен получал уверенность, что он — часть огромного, мощного, всеобъемлющего, набирающего скорость механизма…
Внезапно руки его поднялись, остановились в воздухе, пальцы сжались в кулаки, затем кулаки с силой опустились на пульт, и следом будто всего притянула его к пульту эта же самая тяжесть, он склонил плечи и согнулся, и замер так, словно прикованный намертво или намертво приковавший себя за собранные в кулаки свои руки к пульту диспетчерской своего комбината.
…Он был инженером, он принадлежал своей отрасли, он отдавал ей себя всего, чтобы взамен получить уверенность, что он — часть огромного, мощного, набирающего скорость механизма.
Отчего же его отрасль поступала с ним так, почему этот огромный, мощный, всеобъемлющий, набирающий скорость механизм отбрасывал его своей растущей центробежной силой куда-то на самый край, на обочину, подальше, прочь от себя, словно стал стыдиться его, Столбова?
Все явственнее становилось видно, ощутимо новое для него, неожиданное, чуждое, неестественное для него состояние, к которому он неотвратимо приближался, в которое постепенно, однако заметно был втягиваем, к которому начинала уже складываться и привычка…