В пути Карпа настигли сомнения…
Да, все оказалось просто и ясно. Выходит, мучиться было не из-за чего. День остался незамутненным.
А ведь посмотреть, — просто на этот раз обошлось. Повезло. Образ себя, который составил себе Карп, случаем уцелел…
Ну, а если бы?.. Мог попасться иной дед… или не дед… который говорил бы о себе — и то, что он бы говорил, не было бы ложью… Что тогда?
Что тогда делать с дедом? Что делать с протоколом?
Деда можно отпустить совсем. Протокол можно порвать.
Что делать с собой?
Стал думать о брате Иване…
Сига принесли в ведре с водой. Герасим смотрел, как его подхватили руками, подняли к люку; всплеск, — и сиг поплыл в прозрачной горизонтальной трубе, от одного конца к другому, от того, где стояла Ольга, к тому, у которого был Кемирчек. Повернул; поплыл обратно. Остановился.
— Давай, браток, послужи науке, — сказал парень в тельняшке.
Накрыли тот край, где сиг стоял, халатом.
— Чтоб успокоился… — сказал второй парень.
Включили двигатель, насос погнал воду, она ровно пошла на сига постоянным потоком через множество одинаковых отверстий в левом торце трубы; сиг сначала подался назад под силой потока, потом выстроился ему навстречу, заработал, поплыл вперед.
— Так уж он привык, против течения. Яконурский, — сказал еще кто-то из ребят.
Повернули слегка рукоятку автотрансформатора — прибавили скорость потока. Сиг поработал — и сдался; отступил, уперся хвостом в сетку у правого торца; затем вовсе лег на нее плашмя, забился; вода прижимала его к сетке… Сбавили. Сиг метнулся вперед, повернул, проплыл назад, опять повернул… Прибавили. Поборолся и сдался.
— Не нравится он мне…
— Уж какого нам поймали!
Сбавили. Прибавили. Установили ему совсем небольшой поток. Когда он снова собрался лечь на сетку — щелкнули тумблером, подали на нее напряжение. Еще попробовали разные обороты: больше, меньше… Следили за сигом, подстраивали приборы, смотрели, как на ленте содержание кислорода пишется.
— Не нравится он мне, — повторил парень в тельняшке. — Придется менять. Когда всем корпусом начинает работать, — парень показал ладонью, — плохо.
Выключили мотор. Сиг поплавал, потом встал как нужно. Попробовали включиться еще раз. Прибавили. Сиг держался устойчиво.
— Нет, ничего… Это он был возбужден. Пусть входит в поток, привыкает. Утром начнем работать.
Взялись за тряпки, стали вытирать пол вагончика.
Под ярким светом лампы ходил, вился за плексом искаженный преломлением блестящий хвост, — безостановочная работа, бегун на бесконечной дистанции… Вдоль пришпиленной к стене бумажной ленты с рыбьей кардиограммой было написано шариковой ручкой: «Проверь — а у тебя не так? Инфаркт!..» Ровное гудение мотора…
— Поужинаете с нами?
Вышли в сумерках, перешли в другой вагончик.
Здесь был стол из досок — во всю длину, по сторонам — нары, на них красно-синие надувные матрацы и спальные мешки. В углу у входа — кухонное хозяйство, там распоряжалась девушка, представленная как «родственница одного из нас»; девушка сказала, что ужин будет готов через полчаса.
Кто сел за стол, кто улегся на нары поверх мешка, кто помогал варить кашу… Ольга лишь иногда спрашивала у ребят о чем-нибудь, что было бы интересно Герасиму или ей самой оказывалось не вполне ясно; время от времени Кемирчек вставлял в разговор свои замечания; Герасим молчал, слушал.
— Нет, температуру измерять сложнее… Мы вживляли термопары, так наводки большие, он же весь колеблется…
— Контакт у нас с вашим институтом может быть хороший! А если Кемирчек найдет способ использовать данные по энергетическим затратам.
— Произведенную работу замеряем, плывет-то против известного нам потока, и потери веса, расход кислорода, ну и считаем. Фантастика получается!..
— Да, места колоссальные, вот я нефритовое рубило нашел, точнехонько по руке, смастерил ведь кто-то, именно здесь поселился когда-то этот человек. Но дела тут плохи, конечно…
— Уникальный водоем, такая долина! Все это десятки миллионов лет формировалось и поддерживалось. А запасы пресной воды — они же в наше время черт знает какое богатство. Сколько у нас крупных озер? Ладожское, Байкал, Яконур, Телецкое…
— Почему важен спор с комбинатом? Да Яконур сейчас, так сказать, на грани…
— Существует точка зрения, мне братан говорил, что, прежде чем сделать как надо, люди должны все испортить. А потом все исправим. Может, так?..
Что ж! Одно он знал определенно: он здесь в последний раз.
Теперь уж точно, в последний…
Никогда не был Яков Фомич особенно сентиментальным, но сейчас ему захотелось как-то попрощаться со всем этим, — как это назвать, — с оболочкой, в которой прошла его прежняя жизнь.
Шагал по коридору.
Стенные шкафы, стеклянная дверь, снова шкафы, снова дверь…
Родные стены!
Сплошные шкафы вместо стен…
И тут целесообразность одержала верх.
Провел рукой по пластиковой створке шкафа. Пластик был гладкий, холодный.
Остановился.
Поколебался минуту.
Поднялся на свой этаж. Подергал одну дверь, другую, — все было уже заперто, опечатано.
Когда-то каждый вечер допоздна просиживали.
Ну, все. Нечего здесь больше делать. Пора спускаться…
Сколько продержал его Вдовин?
Принял любезно, пустился в рассуждения, воспоминания, планы… И все — так, словно ничего никогда не случалось! Можно было подумать, что Яков Фомич заглянул к нему на чай, побеседовать о жизни.
Якову Фомичу пришлось самому сказать о цели своего визита…
И началось…
Яков Фомич физически ощущал, насколько близок предел его сил, выдержки, запаса нервной энергии; входя ко Вдовину, он надеялся, что все это не должно затянуться надолго; рассчитывал, что Вдовин если не согласится, то откажет сразу, не тратя времени, и можно будет вскоре выйти и отпустить себя, снять с себя напряжение, требовавшее от него слишком многого.
Вдовин говорил о своей ответственности руководителя, о сложной реакции коллектива, о необходимости прогнозировать возможные изменения в настроениях сотрудников…
Яков Фомич сидел на стуле у края вдовинского стола, смотрел исподлобья, теребил рукав.
Что ж, раз пришел…
Вдовин переключился на тематику, пропел свою старую песню о концентрации, консолидации и прочем; Яков Фомич решил, что сейчас с него попытаются взять какие-то обязательства, но Вдовин плавно съехал на ставки и структуру.
Пришел — терпи… Сам знаешь, что означает твой приход. Сиди теперь, дай человеку выступить перед тобой; пережди…
Вдовин закончил тем, что ему надо подумать и посоветоваться.
Больше часа Яков Фомич проболтался по лабораториям — поговорил с ребятами, даже посчитал кое-что; раскритиковал работу Валеры…
Потом — разговор со Вдовиным.
Его предложение: младшим научным сотрудником…
Ничего другого, сказал, предложить не в состоянии, — ситуация.
Почему не лаборантом, черт возьми?
Да, пришел — что ж теперь… На милость победителя!
Пошел он все-таки ко Вдовину, все-таки потащился…
Яков Фомич сказал: согласен.
Вдовин произнес речь, сказал, что понимает Якова Фомича, так и сказал: «понимаю ваше душевное состояние»; развел руками, сказал, что ему неловко как коллеге перед коллегой.
Говорил долго; стал повторяться.
Яков Фомич понял: Вдовин не рассчитывал, что он согласится. Такова была форма отказа — не то мягкая, не то, напротив, оскорбительная…
Сразу бы мог сообразить!
Но теперь уж Яков Фомич решил настаивать.
Пусть поворочается!
Яков Фомич оживился. Дело принимало, наконец-то, интересный оборот.
Это еще только начало… Вот он неожиданным согласием поставил Вдовина в трудное положение. Посмотрим, как выкрутится!.. А потом будет приказ: «…младшим научным сотрудником»; скандал! А сколько потом еще это создаст для Вдовина критических моментов… Да, тут уже интересная игра!
Вдовин попросил его подождать.
Почему Яков Фомич не придал этому значения?..
Он еще послонялся по этажам. Никому ничего не рассказывал, темнил; пусть будет сюрприз.
Затем вызов ко Вдовину, короткий разговор с ним; вдовинский отказ.
Еще какие-то слова, ссылки на ситуацию, сочувствия; Вдовин говорил, что не может взять на себя такую ответственность… известного ученого, доктора наук, оформить младшим… непредсказуемые последствия… нет, не может. И все эти знакомые:
— Вы лопух, Яков Фомич!..
— Я бы сказал вам по-русски!..
— Постараюсь все-таки сделать что-то для вас!..
Конец.
Пора спускаться…
Пройдя этаж, Яков Фомич услыхал внизу шаги, голос и понял, что это Вдовин.
Пошел медленнее.
Вот чего еще не хватало…
Когда оставался последний пролет, Яков Фомич услышал разговор в вестибюле; осторожно вышел из-за поворота лестницы.
Вдовин, Захар и Михалыч стояли спиной к нему. Вахтер тоже его не видел, отпирал дверь.
— Ждем Якова Фомича, — говорил Михалыч.
— Так он давно уже ушел от меня! — ответил Вдовин. — Проворонили! Друзья, эх… Ну, поедем, поедем!..
Вахтер выпустил их.
Яков Фомич подождал еще немного, потом спустился, попрощался с вахтером и вышел.
Вот и все…
Да, вот как быстро прошел он этот путь: от уверенности в себе — к унижению и подавленности…
До чего же немного для этого потребовалось!
Тоже плата.
Как с ним разговаривал Вдовин…
А как он сейчас воровски стоял на лестнице! Ждал, когда все они уйдут!
Что дальше?
Действительно…
Как же это могло… как случилось, что он пошел ко Вдовину?
Все было убедительно.
Казалось — убедительно.
А теперь видно: пустое…
Многое виделось теперь лишним, не имеющим никакой ценности, просто ничтожным, ерундой, выдумками, в которые он почему-то, поддавшись, поверил.
Нынешнее его положение от многого его освобождало…
Оставалась обида. Много обиды.