не сдали новые дома… Все знал, что он должен сделать для других, все, что кому нужно; только что нужно для себя, он не знал, не задумывался, не решал… Жена Назарова рожала ночью, роды были тяжелые, двойня, со сложностями, с переливанием крови, сначала вообще боялись гадать, чем все это кончится; Назаров ворвался в третьем часу, зимой без шапки, страшный, поднял Элэл, до утра Элэл пробыл с ним в больнице… А, Назаров! Говорила она Элэл, говорила. Пыталась по-своему, по-бабьи руководить им. Хоть в больнице. Говорила ему — не знаешь людей. А он — о всех судит по себе, вдобавок верит в свою силу убедить, воздействовать… Чтобы Якова Фомича вернуть в институт — когда проболтались ему — условился со Вдовиным и считал, что все в порядке; Назарова подключил, Назаров сказал, примет участие! Говорила она Элэл, не станет Вдовин возвращать Якова Фомича, а Назаров промолчит, отсидится. И точно ведь. «Да, — сказал Элэл, — ты лучше разбираешься в людях…» Что с того? Толку-то. Даже когда вмешался Старик…
Сняла телефонную трубку, проверила: гудит. Скорей бы, правда, позвонил кто-нибудь. Может, хорошие новости; Элэл обрадовать.
Говорила она ему… Не бесконечно же все может быть скрыто! Только до какого-то времени сдерживаются неприязни и интересы. Разные люди, разные, неужели не видно! Нельзя ж ходить в дураках… Разве только за счет своей энергии еще, с бандитами, он так и делал в последние месяцы, форсировал себя, когда его вынуждали показать характер, горячился, мог применить и истерику, так только и выходил из положения. В общем, надо было или чем-то поступиться, или найти для себя какую-то новую роль… Или продолжать верить в себя. Как все-таки он уверен в себе, поразительно! Как верит в свою удачу… Нет, только послушать его! «Не получится здесь, — говорил, — отберут, закроют — буду делать свое в другом месте. Там не дадут — в третьем…» И когда говорил! Локтем в подушку… Глаза в темноте горят… Научник! Как он ей тогда сказал: «послезавтра»! Поцеловав женщину в первый раз. Точно ведь, на завтра, значит, что-то было назначено — встреча, совет, эксперимент; «послеза-автра»… И вправду, удачлив был, все ему удавалось, пусть не сразу, но всегда ярко… И с ней ведь — тоже. Уж как у них бывало сложно. А подумать — ни разу ни в чем не захотелось его упрекнуть, часто ли женщинам такое выпадает с мужчиной, — чтобы ни разу…
Наконец Герасим разыскал Столбова, — он принимал гостей.
— Поздравляем главного инженера с таким образцовым производством… — говорила переводчица.
— Спасибо, — ответил Столбов; повернулся к Герасиму и вполголоса добавил: — Я-то знаю, сколько дерьма еще.
— Желаем успехов…
— Будут, куда денешься, — проворчал Столбов.
— Нам говорили, в Яконуре не купаются, потому что его испортили, — продолжала переводчица. — Мы приехали и увидели: в Яконуре действительно нельзя купаться. Но лишь потому, что вода здесь холодная, как и положено в Сибири…
— Глянь-ка на него, — сказал Столбов. — Треть всей нашей продукции в мире производит. Мультимиллионер. Я ему дал свою «Волгу», он сказал — в этой машине поедет моя секретарша. Но дело знает. А въедливый!
Мультимиллионер поднял бокал.
— Я хочу предложить тост, — вторила переводчица. — Мы изучали в школе битву при Ватерлоо, битву за Москву. Пусть наши внуки будут изучать битву за Яконур, битву за Эри…
— Знаю, — сказал Столбов.
Перешли к бутербродам.
— Ты, в общем, имей дело с Галиной, — сказал Столбов. — Я отдал ей очистку полностью, она все решает. Баба деловая, учти. Там письмо какое-то было… Ну, она в курсе.
Столбов протянул Герасиму руку; потом придержал ее, сказал:
— Послушай! А к этим… к савчуковским… тоже пойдешь, значит?..
ИЗ ТЕТРАДЕЙ ЯКОВА ФОМИЧА: «По пути сюда, после того, как проехали Чоубент, мы встретили на дороге толпу в несколько сот человек. На наш вопрос, по какому случаю они собрались в таком большом количестве, они ответили нам, что только что разбили несколько машин и собираются сделать то же по всей округе. (Веджвуд). Разрушители с самого начала приняли название луддитов и во всех случаях действовали от имени Неда Лудда или генерала Лудда. Настоящий Лудд был 30 или 40 лет до этого подмастерьем в городе Лестере. Как-то раз он не поладил со своим хозяином, ото обратился к полиции и по ее постановлению приказал отодрать несчастного Лудда плетьми. Рассерженный малый взял тогда молот и разбил свой станок вдребезги. (Так рассказывает предание). Пусть виновный страшится, но честному человеку нечего бояться ни за свою жизнь, ни за свое имущество: ярость нашу вызывают только широкие станки и те, кто снижает старую плату за труд. (Луддитская песня). Все земли, должности и пенсии захвачены ими, а рабочие в это время прозябают… Да здравствует борьба против угнетателей! (Джон Бэнс, ветеран рабочих обществ; речь на митинге луддитских делегатов в таверне св. Криспина, Галифакс)».
Столбов не тянул — решил запустить пробный шар… Далеко не все было ему ясно; рисковать вслепую он не мог, не имел права, нужно было проконсультироваться уяснить, прежде чем принять решение, и кроме того — он понимал — для такого дела необходимо прежде найти хорошего союзника. И вот он позвонил, пока в главке еще не разошлись на перерыв, рассказал о предложении Герасима и выслушивал теперь ответы и советы.
— Сам подумай: ну что можно поиметь с академии? Отчет! Не больше. Внедрение они не потянут, да и не их это дело. Вот дадим мы им, к примеру, в год тысяч по несколько-то в течение пяти лет. А на что пойдут эти деньги, можешь ты сказать? Спрос-то ведь у министра будет не с научников, а с нас с тобой…
— Знаю, — сказал Столбов.
— К тому же это пока что кот в мешке. Сам принцип им неясен. Что там происходит при облучении, который взять источник, как привязать к производству, — ничего не известно. Пусть поищут, попробуют. Вот это как раз их дело. А пока, мой тебе совет, держись-ка ты в стороне. И не ввязывайся. Во всяком случае, на меня не рассчитывай. Ты, конечно, в министерстве ногой двери открываешь, но тут, брат, штука для пробивания особо сложная…
— Знаю, — сказал Столбов.
— А еще представь, что там начнется у тебя на комбинате, если пройдет слух про работы с радиацией. Девочки на очистных первыми взбунтуются. Заявлениями весь тебе стол забросают. Тебе этого только не хватало. Что станешь делать — говорить, что не опасно?.. В общем, будешь в главке — заходи, потолкуем…
— Знаю, — сказал Столбов и положил трубку.
Стенографистка, прокуренным голосом:
— Чалпанова, вас там спрашивают.
Ольга поднялась.
В коридоре к ней подошел незнакомый молодой человек:
— Вы Чалпанова? Здравствуйте.
Отвел ее в сторону. Огляделся.
— Ну что, закроют комбинат?
Ольга пожала плечами.
— Давайте мы… Вот у меня есть люди, целый стройотряд, давайте мы, когда комбинат закроют, разберем его. Демонтируем.
Ольга не успела ответить.
— Вы не беспокойтесь, — быстро продолжал молодой человек, — разберем нормально. Оборудование в мартен. Или пусть возьмут. Все железно будет, увидите. Я инженер. Почти.
Ольга вспомнила, улыбнулась:
— Инженерная проблема?..
Молодой человек нахмурился.
— Да мы чего хотим, чтобы убрать это все с берега!
Столбов нажал клавишу.
— Слушаю, Главный!
Столбов чуть помедлил; потом взгляд за окно, на трубу; ну что ж.
— Галина, вот какое дело. Там сейчас к тебе придет этот… физик, химик, да. Хороший парень, только ты вот что…
Карп свернул к пади, где картошку всей рыбоохраной сажали.
У берега много было водорослей, Карп осторожничал, чтобы не намотать их на винт; наконец пристал. Вышел на берег.
Сразу видно, кто раньше садил, кто позже: у кого уже поднялась, у кого — едва над землей.
Ивану отдаст всю свою картошку, себе пару мешков только оставит, хватит одному-то.
Еще посмотрел. Хорошо у него взошло.
Вот знал бы кто, что тут картошка инспекции, — бульдозер бы пригнали! Все бы поле загладили…
Оттолкнулся, дернул шнур стартера. Что такое?
Поднял мотор. Снял водоросли с винта. Так и есть, шпонку срезало.
Подгреб снова к берегу. Полез под сиденье — и обнаружил, что оставил сумку с инструментами дома. Ну бывает же!
Попытался найти какую-нибудь проволоку — у себя, потом в камнях, на поле, — бесполезно.
Начал голосовать.
Время было подходящее, лодок становилось все больше.
Карп голосовал.
Лодки шли мимо…
На реке уж сделалось как на улице в городе.
Никто не останавливался…
Карп увидел себя со стороны: он, Карп, в инспекторской своей форме, на пустынном берегу, с поднятой, призывающей на помощь рукой, — и лодки, на полном газу проносящиеся перед ним.
Сразу всякое полезло в голову… Завспоминалось…
Горько делалось Карпу.
Смотрел на лодки, один за другим мчались люди мимо…
Обида за себя поднималась в нем.
Чего хотел он?
Понимания. Непредвзятого отношения к себе. Сочувствия своим раздумьям. Внимания к своим сомнениям. Хотел и подтверждения того, что он верно понял свой долг. Признания достаточности своей правоты, признания важности дела, которому он себя посвятил. Хотел уважения к месту, что он занимал в мире, и к тому, как сознавал его.
Много это или мало? Или ровно столько, на что имеет право рассчитывать каждый родившийся человеком?
Вроде Карп делал для этого все, что мог.
Так что же?..
Сейчас просто надо было что-то предпринять.
Карп разделся до трусов.
Быстро подошла «казанка», хозяин вытащил инструменты; когда же Карп принес из кустов свою инспекторскую форму — хозяин посмотрел и буднично, спокойно сказал:
— Знал бы, ни за что бы не остановился…
Галина долго искала в своих бумагах, звонила куда-то, спрашивала…