[510]. Статус Св. Синода вновь вырос.
С тех пор неуклонно усиливались властные полномочия и авторитет должности обер-прокурора: они росли в направлении уравнивания прав обер-прокурора с правами министров и главноуправляющих отдельными ведомствами; «отвлечённый принцип», чем дальше, тем больше наполнялся смыслом, подразумеваемым петровской «Инструкцией обер-прокурору». «Стряпчей о делах государственных» в православной de jure империи, действительно, становился фигурой государственного значения. Особенно укрепились власть и влияние обер-прокуроров при С. Д. Нечаеве и, особенно, при графе Н. А. Протасове. Д. В. Поспеловский, описывая трагедию Русской Церкви в XX в. и пытавшийся определить «болевые точки» церковного бытия дореволюционного времени, подчёркивал, что «после века интеллектуальных и религиозных шатаний, задуманная Прокоповичем и Петром I синодальная система окончательно оформилась в эпоху Николая I как деспотическая диктатура гражданского чиновника – обер-прокурора над Синодом и духовенством вообще. Оба обер-прокурора этой эпохи – масон Нечаев (1833–1836) и генерал Н. А. Протасов, откровенно презирали епископат»[511].
Насколько данное утверждение было верным, мы рассмотрим по ходу настоящего исследования, сейчас же отметим лишь одно: резкую критику синодальной системы, названной деспотической диктатурой гражданского чиновника и олицетворяемой «масоном Нечаевым» и «генералом Протасовым». Однако, справедливости ради, говоря о «гражданских чиновниках» в Церкви эпохи Николая I, следует начинать с князя П. С. Мещерского, доставшегося императору «по наследству» от прошлого царствования. До 1833 г., т. е. семь с половиной лет николаевского правления, он являлся главой ведомства православного исповедания. Многое из того, что было сделано за эти годы, в последующее время (при «масоне» и «генерале») получило своё развитие и логическое завершение, а синодальная обер-прокуратура, действительно, окончательно превратилась в ведомство православного исповедания.
Для того, чтобы понять причины указанного «превращения», важно обратиться к изучению личностей тех, кого самодержавная воля Николая I сделала проводниками петровских «церковных» идей и идеалов.
Князь Петр Сергеевич Мещерский (1779–1856), поэтому, для нас интересен не менее, чем его более известные наследники С. Д. Нечаев и Н. А. Протасов. Биография князя во многом типична для представителей российской политической элиты конца XVIII – начала XIX вв. Он был представителем древнего аристократического рода, происходившего от ордынского князя, потомки которого в XIV в. приняли православие. Прадед П. С. Мещерского, боярин А. С. Матвеев, являлся воспитателем матери Петра Великого Н. К. Нарышкиной. Будущий обер-прокурор, воспитывавшийся дома в духе религии, начал «службу» в пятилетнем возрасте (5 января 1785 г.), будучи зачислен в лейб-гвардии Семёновский полк. В возрасте 17 лет, 23 июня 1796 г., П. С. Мещерский был произведён в чин унтер-офицера, а десять месяцев спустя (22 апреля 1797 г.) – в чин прапорщика. Трудно сказать, почему он вскоре вышел в отставку (в чине подпоручика), но известно, что в течение последующих семи лет он «изучал разные предметы»[512].
Гражданская служба князя П. С. Мещерского началась 5 декабря 1805 г., когда он был пожалован в камер-юнкеры к Высочайшему Двору (что соответствовало V классу Табели о рангах), и определён членом Конторы опекунства новороссийских иностранных поселенцев. В январе 1808 г. князь уже Херсонский гражданский губернатор. Впрочем, служба в Новороссии оказалась для него недолгой: по не выясненным пока семейным обстоятельствам 8 июня 1809 г. П. С. Мещерский получил назначение на должность обер-прокурора 5 департамента Правительствующего Сената и чин действительного статского советника. После того, как войска Наполеона покинули Москву, в октябре 1812 г., князя командировали в первопрестольную – «с различными поручениями». Что это были за поручения, можно лишь догадываться. В дальнейшем, вплоть до 1817 г., он продолжал числиться в Правительствующем Сенате, попутно исполняя и обязанности действительного члена Совета Императорского Человеколюбивого общества (с 16 июля 1816 г.) – одной из крупнейших благотворительных организаций России[513].
На это назначение следует обратить особое внимание: дело в том, что первым Главным попечителем его с 1814 г. был влиятельный князь А. Н. Голицын, с которым П. С. Мещерский к тому времени был достаточно хорошо знаком. Через год, 17 октября 1817 г., П. С. Мещерский был уволен из Сената: по высочайшему повелению его определили в Главное правление училищ, наиболее важным предметом занятий которого было составление постановлений по разным предметам училищных заведений, а также учреждение новых учебных заведений и ученых обществ и снабжение их учебными руководствами. После создания Министерства духовных дел и народного образования во главе с князем А. Н. Голицыным (24 октября 1817 г.), Главное правление училищ вошло в его состав.
Случайным назначение П. С. Мещерского в Главное правление, конечно же, не было. Глава министерства – князь А. Н. Голицын – прекрасно знал его не только по службе в Императорском Человеколюбивом обществе, но, что важнее, по участию в деятельности Русского Библейского общества, первое собрание которого состоялось в петербургском доме Голицына 11 января 1813 г. В собрании участвовал и П. С. Мещерский, тогда же избранный одним из десяти директоров Общества (президентом стал сам князь А. Н. Голицын)[514].
Неслучайно, думается, через месяц после назначения в Главное правление училищ, 24 ноября 1817 г., князь П. С. Мещерский стал обер-прокурором Св. Синода. То было время, когда в церковных кругах постепенно набирала силу т. н. «православная оппозиция», выступавшая против деятельности Библейского общества и противившаяся широкому распространению среди русских аристократов мистической литературы (в частности, книг И.-Г. Юнг-Штиллинга, К. фон Эккартсгаузена, Я. Бёме, Ж.-М. Гюйон), изданию «Сионского вестника» А. Ф. Лабзина, деятельности «духовного союза» Е. Ф. Татариновой и «мистических христиан» В.-Ю. фон Криденер. Наблюдая опасное развитие «мистических увлечений» в аристократической среде, православные иерархи, во главе которых стояли митрополит Михаил (Десницкий), архиепископ Серафим (Глаголевский), епископ Иннокентий (Смирнов), не без основания критиковали князя А. Н. Голицына, покровительствовавшего «мистикам». Активно поддерживал критиков князя и знаменитый в дальнейшем архимандрит, а тогда иеромонах Фотий (Спасский), открыто выступавший «против масонов, иллюминатов, методистов, Лабзина, Сионского Вестника и прочих».
Вспоминая впоследствии те годы, отец Фотий писал, что его духовный наставник владыка Иннокентий (Смирнов), благословивший его на борьбу за чистоту православия, был «чтим много от обер-прокурора Святейшего Синода князя Петра Мещерского», что владыку любила и княгиня София Сергеевна Мещерская – «велика жена и богомудрая» (супруга старшего брата обер-прокурора). В глазах отца Фотия обер-прокурор, «человек благочестивый и кроткий», был среди верных и истинных Божьих ревнителей, но, как и его единомышленники (князь С. А. Ширинский-Шихматов, в иночестве Аникита, сенатор М. П. Штер, митрополит Михаил и архиепископ Серафим), скорбел «втайне», явно «уста не отверзая»[515]. Трудно сказать, насколько искренней была скорбь князя П. С. Мещерского, но то, что его, как сочувствовавшего настроениям «православной оппозиции», отметил отец Фотий – симптоматично.
В период существования Министерства духовных дел и народного просвещения должность обер-прокурора Св. Синода самостоятельной не была, а князь П. С. Мещерский утратил право непосредственных контактов с императором, поскольку действительным представителем государственной власти в Св. Синоде de facto был князь А. Н. Голицын. В наказе, разъяснявшем права министра духовных дел и обязанности синодального обер-прокурора, указывалось, что министр приравнивается к генерал-прокурору, а обер-прокурор Св. Синода – к обер-прокурору Правительствующего Сената. Поскольку сенатские обер-прокуроры не имели самостоятельного значения и находились в полном распоряжении генерал-прокурора, то и князь П. С. Мещерский оказывался в полном подчинении князя А. Н. Голицына. Как глава духовного ведомства, он обязан был представлять министру «мемории» о всех рассматривавшихся в Св. Синоде делах. Министр же передавал свои распоряжения по духовному ведомству через обер-прокурора[516].
Таким образом, князь П. С. Мещерский вплоть до мая 1824 г. исполнял обязанности не столько руководителя самостоятельного ведомства, сколько помощника министра. В сложившихся обстоятельствах он чем дальше, тем больше оказывался под влиянием постоянных членов Св. Синода (прежде всего, столичного митрополита), которые привыкали видеть в нём своего «безгласного» союзника, «тайно» сочувствующего им. Князь П. С. Мещерский может быть назван «техническим» обер-прокурором, ибо реальные обер-прокурорские полномочия оставались у князя А. Н. Голицына. В эпоху А. Н. Голицына он получил и дополнительную обязанность: с 21 апреля 1823 г. стал членом Комиссии духовных училищ.
Ситуация изменилась после того, как «голицынское» министерство было ликвидировано, когда значительная часть министерских прав была перенесена на синодального обер-прокурора. Тогда в ведение обер-прокурора передали дела первого отделения департамента духовных дел, переименовав его в «отделение духовных дел греко-российского исповедания при обер-прокуроре Св. Синода», предоставив главе ведомства право непосредственных отношений с императором по делам высшего церковного управления. Получалось, что обер-прокурор получил права, ранее принадлежавшие князю А. Н. Голицыну (как министру «духовных дел»). Уже 17 июня 1824 г. генерал А. А. Аракчеев сообщил князю П. С. Мещерскому распоряжение Александра I, в котором указывалось, что синодальные дела, подлежавшие высочайшему рассмотрению и разрешению должны присылаться в запечатанном пакете на имя самодержца с надписью: «Его Императорскому Величест