Тогда же Николай I получил от митрополита Филарета (Дроздова) экземпляры пространного и краткого катехизиса, а также краткой священной истории и кратких наставлений для воинов, выразив святителю благодарность и предписав разослать их по всем военным заведениям[691].
В 1828 г., вспомнив, очевидно, об осуждённых декабристах, император повелел «назначить достойного священника для исправления духовных треб государственным преступникам, находящимся на работах в Нерчинских рудниках»[692].
В отчёте за 1828 г. содержались и примеры частных решений – о назначении клириков, о возможности расторжения брака тех или иных лиц и т. п. Говорилось также о приёме Св. Синодом имущества Русского Библейского общества, состоявшего из билетов, ассигнаций, звонкой монеты, печатных книг, стереотипных досок, бумаги и двух каменных домов в столице, – всего на сумму 1.598.544 рубля 85 ½ копейки[693]. По тому времени это была весьма значительная сумма. Св. Синод, получив её, становился наследником и распорядителем всего достояния РБО, к деятельности которого большинство православных архипастырей относилось не только с подозрением, но и враждебно: показательно, что назначенный в мае 1824 г. председателем РБО митрополит Серафим (Глаголевский) уже в декабре 1824 г. представил Александру I доклад о связи общества с «мистическими лжеучениями» и заявил о необходимости его закрытия.
Отчёт обер-прокурора за 1829 г., по объёму превышавший составленный для Александра II отчёт за предыдущий год, включал в себя информацию о двух важнейших законоположениях, касавшихся духовенства и утверждённых Николаем I. Согласно первому, воспитанников духовных училищ, переводимых в семинарии, повелевалось содержать за счёт казны. Заявлялось и о том, чтобы духовное начальство строго наблюдало за наделением церковных причтов землёй «и чтобы постепенно были устраиваемы для их жительства дома». Император требовал увеличения в казённых имениях участков земли, принадлежавших приходам, присоединения малолюдных и бедных приходов к другим (ближайшим), «а тем из них, которые по каким-либо причинам нельзя будет соединить, назначить в пособие постоянные оклады, и для этого отпускать из Государственного Казначейства ежегодно в распоряжение Св. Синода по 500000 рублей»[694].
Одновременно тогда же увеличили оклады жалования военным священникам, причём Николай I выразил надежду на то, что «за сею Монаршею милостию будут избираемы в военное духовенство священники, во всех отношениях достойные важного своего назначения»[695].
Из отчёта следовало, что государство всерьёз решило заняться улучшением материального обеспечения православных клириков, разрешив внести в Государственный Совет штаты, составленные для духовного ведомства и вновь назначив жалованье причтам некоторых церквей или увеличив ранее ими получавшееся. Было составлено и обнародовано на русском и польском языках положение о ведомстве духовных дел и о порядке сношений по этим делам в Царстве Польском[696].
Обер-прокурор Св. Синода сообщал в отчёте и о том, что именно в 1829 г. Николай I повелел праздновать день рождения цесаревича не 21 апреля, как было ранее, а 17-го – в день его рождения[697]. Почему день рождения наследника престола до 1829 г. отмечалось 21 апреля, точно сказать нельзя. Он был назван в честь св. Александра Невского, дни празднования памяти которого приходились на 23 и 30 мая, 30 августа, 14 и 23 ноября (по юлианскому календарю). Никак не совпадал день 21 апреля и с Пасхой, которая в 1818 г. (когда будущий Александр II появился на свет) отмечалась 26 апреля. К сожалению, никаких объяснений в отчёте 1829 г. по данному поводу не приводилось.
Зато подробно рассказывалось об учреждении новой епархии в Новочеркасске, в состав которой по высочайшему повелению отошли войско Черноморское и Кавказская область. Император предложил избрать епископом новой кафедры опытного и надёжного человека и наименовать его епископом Донским и Кавказским. Члены Св. Синода указали императору, что титуловать епископа следует по городу, в который он назначается, попросив заменить наименование на «Новочеркасский и Кавказский». Николай I согласился на изменения, но внёс собственные коррективы: епископа с тех пор титуловали «Новочеркасским и Георгиевским»[698].
В отчёте сообщалось также об основании духовной семинарии в Олонецкой епархии; о разрешении построить несколько церквей в Архангельской губернии («для новокрещаемых самоедов»), учредив для них причты; об отправке в Вятскую губернию для проповеди черемисам православного миссионера; о постоянной Осетинской комиссии, организованной ещё при Александре I для распространения веры на Кавказе; и т. п.[699]
Упоминалось и о том, что на основании высочайшего повеления, данного в 1828 г., была составлена перечневая ведомость (по каждой епархии) о числе священников, находившихся под судом или следствием. Данные поражали воображение, представляя собой неутешительную картину нравственного состояния православного духовенства. Учитывая, что в 1829 г. в империи насчитывалось 33.937 причтов, число служивших клириков, одновременно с этим состоявших под судом или следствием, составило 10.259. «Правда из этого огромного числа штрафованных священников, – указывалось в отчёте, – следует исключить тех, которые попали под суд за маловажные упущения по должности и по неважным проступкам, но и за тем число находившихся под судом за поведение или за деяния, несвойственные духовному сану было довольно значительно»[700]. С чем это было связано в отчёте не говорилось, но то, что фактически треть священников обвинялась в разного рода правонарушениях, свидетельствовало о нездоровой ситуации, сложившейся в среде пастырей, призванных своим поведением демонстрировать нормы «веры и благочестия» в «простом народе».
Впрочем, отмечались и ещё более поразительные факты. В Могилёвской и Витебской епархиях в 1829 г. оставалось 45 служивших священников, бывших под судом за принесение присяги Наполеону I! А в Минской епархии многие штрафованные священники оставались на своих местах только потому, что приходы были слишком бедными и удаление «штрафованных» привело бы к временному лишению прихожан священнослужителя, способного исполнять христианские требы (найти благонадёжных преемников наказанным клирикам в тех областях было трудно)[701].
Разумеется, не всё в жизни главной конфессии империи обстояло печально. Многие полковые священники, участвовавшие в русско-турецкой войне 1828–1829 гг., за самоотверженное служение и «подвиги мужества» получили разные знаки отличия, а один из них – священник Тобольского пехотного полка Иов Каминский (1796–1830-?) получил даже орден св. Георгия 4-ой степени[702].
Сообщалось в отчёте и о восстановлении, открытии, преобразовании монастырей: в Саратове восстановили Крестовоздвиженскую женскую обитель, в Туринском девичьем монастыре учредили игуменство; Иргизский старообрядческий Нижневоскресенский мужской монастырь преобразовали в третьеклассный Воскресенский, уничтожили Максаковский Преображенский единоверческий монастырь, переведя в него женский Троицкий. Тогда же Николай I повелел ссылать в Суздальский Спасо-Евфимиев монастырь только духовных лиц, и ознакомился с материалами о возведении нового здания Синода (в том числе и с финансовыми вопросами, связанными с приобретением дома на Сенатской площади и его перестройкой)[703]. Отдельно, на нескольких страницах, в отчёте 1829 г. разбиралось скандальное дело генерала П. А. Клейнмихеля (1793–1869)[704].
Как видим, в отчёте содержались совершенно различные материалы, структурно не связанные (или связанные незначительно) друг с другом. Никаких отдельных статистических выкладок в отчёте 1829 г., равно как и в отчёте 1828 г., также не было. Причины их составления на сегодняшний день не прояснены. Однако и те материалы, которые счёл нужным поместить князь С. Н. Урусов, дают возможность лучше понять «механику» отношений Николая I и синодального обер-прокурора, которым тогда был князь П. С. Мещерский (1778–1856).
Ситуация кардинально изменилась после того, как обер-прокурор граф Н. А. Протасов инициировал издание «Извлечений…», первый том которого вышел из печати в 1838 г. (издание осуществляла Синодальная типография). Отчёты подавались императору весной, до Вербного воскресенья и приблизительно за две недели до Пасхи: первый из них – «Извлечение из отчёта обер-прокурора Святейшего Синода за 1837 год» датировался 31 марта 1838 г. В дальнейшем ситуация не менялась: отчёт за 1838 г. был подан 24 марта 1839 г., отчёт за 1839 г. – 8 апреля 1840 г., отчёт за 1840 г. – 26 марта 1841 г., отчёт за 1841 г. – 14 апреля 1842 г., отчёт за 1842 г. – 6 апреля 1843 г., отчёт за 1843 г. – 22 марта 1844 г., отчёт за 1844 г. – 11 апреля 1845 г., отчёт за 1845 г. – 3 апреля 1846 г., отчёт за 1846 г. – 19 апреля 1847 г., отчёт за 1847 г. – 7 апреля 1849 г., отчёт за 1849 г. – 19 апреля 1850 г., отчёт за 1850 г. – 4 апреля 1851 г., отчёт за 1851 г. – 25 марта 1852 г., отчёт за 1852 г. – 15 апреля 1853 г., отчёт за 1853 – 6 апреля 1854 г.
В январе 1855 г. Н. А. Протасов скончался, а месяц спустя не стало и Николая I. Поэтому отчёты за 1854 и 1855 гг. подписывал и представлял новому самодержцу исправлявший дела обер-прокурора А. И. Карасевский (1796–1856). Видимо, по этой причине произошло и некоторое изменение в названии обер-прокурорских отчётов за 1854 и 1855 гг. Они назывались «Извлечениё из отчёта по ведомству духовных дел православного исповедания за 1854 год» и «Извлечениё из отчёта по ведомству духовных дел православного исповедания за 1855 год». Оба были представлены вне сложившихся при графе Н. А. Протасове традиций: за 1854 г. – 1 мая 1855 г. (после Пасхи, пришедшейся тогда на 8 апреля), и за 1855 г. – 14 июля 1856 г., почти за полтора месяца до состоявшейся в Москве коронации Александра II.