о выи, где подкладка тавтяная жёлтая почти цела. Сверх епитрахили омофор из жёлтого атласа также с выложенными сребренным часом крестами и с шёлковыми по концам кистьми, под коим есть и подкладка. На руках поручи из зелёного бархата с нашивными из сребреного часа критами. На голове схимническая шапочка фиолетового бархата от времени несколько в цвете изменившаяся, но крепкая, а сверх оной шапочки клобук или куколь, сделанный из [о]ранжевой тафты, каковое всё облачение как-то: мантия, епитрахиль, омофор, поручи и шапочка не только оказались нетленными, но и в самом цвете мало изменились и внешне при разбирании и рассматривании оных прикосновение выдерживают без малейшего повреждения, выключая клобука или куколя, который сверху также крепок, а к низу истлел и прикосновения не выдерживает; а цветом особенно к низу не полинял, что касается до нижнего платья, то оное совершенно истлело и знаки оного видны только из оставшихся застёжек и небольших весьма истлевших лоскутков. 5-е. На персях сверх омофора положено малого формата Евангелие, переплетённое в малиновый бархат с медными застёжками и на верхней доске обложенное медною каймою с медною же на средине круглою дщицею, на коей изображение невидно, по причине зелёной ржавчины, которой от влажности покрыта дщица и кайма близ каймы же, на каждом углу посажено вместо Евангелистов, по три крупных жемчужины или может быть бусы, ибо от прикосновения ногтем скоблятся. Но самый бархат на Евангелии не только не истлел, но и в цвете почти не изменился, листы же в сём Евангелии слепились вместе, но литеры на верхнем листе столь явственны, что читать оные можно без дальнего затруднения, и чернила, и сурик цвета не потеряли, но концы листов истлели. 6. Под мантией на персях небольшой четвероконечный крест из камня сердолика, обделанного вызлащённым серебром с четырьмя камушками, из коих два зелёные и два красные, а на верху на приделанной небольшой серебряной короне изображён чернью херувим, в средине же самого креста вместо распятия вделан финифтяной зелёный крестик, каковой крест столько чист и светел, что не только ни малейшей ржавчины, но и потускнелости никакой не имеется, цепочка же металлическая, на коей крест сей находился, от ржавчины разделилась на части. 7. Подушка под главою сделанная из простой чёрной кожи и набитая кажется хлопьем, несколько уже истлевшим, крепка, только разделилась отчасти по швам. На ногах находившиеся сандалии, или туфли, из таковой же кожи, также целы совершенно, но верхние части по шву отделились от нижних. Под подушкою положен кирпич малой величины.
Подлинное подписали: Евгений Архиепископ Рязанский и Зарайский, Антоний Епископ Воронежский и Задонский, Спасоандрониевского Монастыря Архимандрит Гермоген, Кафедрального собора протоиереи: Михаил Подзорский, – Ключарь, Михаил Крябин, Иаков Покровский и Градского Троицкого собора протоиерей Владимир Замяткин.
Опубликовано по:
Российский государственный исторический архив. Ф. 797. Оп. 87. Д. 111. Л. 6–9-об.
(Копия со всеподданнейшего доклада Синода об открытии мощей Святителя Митрофана.)
Текст «Освидетельствования» впервые опубликован в статье: Зеленина Я. Э. Некоторые подробности канонизации св. Митрофана Воронежского по материалам РГИА // Макариевские чтения. Можайск, 1998. Вып. 6. С. 253–256.
Приложение 2
В Отделе рукописей и редких книг Российской национальной библиотеки, в фонде академика Петербургской Академии наук Степана Петровича Шевырёва (850), среди многочисленных документов, имеющих отношение к истории русской культуры и литературы первой половины XIX в., хранятся и материалы, позволяющие лучше понять некоторые подробности жизни и деятельности государственных деятелей эпохи Николая I. Среди них особое внимание привлекает дело, содержащее биографические сведения о знаменитом обер-прокуроре Св. Синода графе Николае Александровиче Протасове (1798–1855), почти двадцать лет, с 1836 г., возглавлявшем ведомство православного исповедания (Д. 79). Его название («Материалы для биографии гр. Протасова: биографические сведения о Н. А. Протасове рукой неустановленного лица»), очевидно, дано архивистами, систематизировавшими фонд С. П. Шевырёва. Вместе с указанными «Материалами…» в деле присутствует и «копия С. П. Шевырёва с письма вел. кн. Ольги Николаевны (королевы Виртембергской) к вдове Н. А. Протасова – М. А. (Так в тексте. Правильно – Н. Д. Протасовой. – С. Ф.) Протасовой от 24 янв./5 фев. 1855 г., Штутгарт». Это – соболезнования графине, муж которой скоропостижно скончался 16 января 1855 г. Для нас же наибольший интерес представляет именно биография Н. А. Протасова, составленная, судя по тексту, человеком хорошо его знавшим и имевшим возможность общаться с ним не только официально, но и в приватной обстановке.
«Материалы…» изложены на сложенном вдвое большом листе, формат страниц составляет 35,5 × 22 см. Запись сделана коричневыми чернилами. Кто и для какой цели сделал эту запись, и почему она оказалась именно в фонде С. П. Шевырёва?
Окончательного ответа у нас нет, но некоторые предположения сделать возможно. Прежде всего следует отметить, что С. П. Шевырёв лично знал Н. А. Протасова, состоял с ним в переписке[714]. В середине 1830-х гг. он был ведущим критиком энциклопедического журнала «Московский наблюдатель», затем, с 1841 г., совместно с М. П. Погодиным вёл журнал «Москвитянин». Одновременно с журналистской и редакторской деятельностью С. П. Шевырёв был профессором Московского университета по кафедре истории русской словесности. Его первые университетские курсы были посвящены всеобщей истории поэзии и теории поэзии, в дальнейшем он читал лекции по истории русской словесности, впервые изданные в 1845–1860 гг.[715]. Однако для нас важно отметить не это, или, точнее, не только это. Принципиальнее то, что С. П. Шевырёв в борьбе славянофилов и западников выступал с позиций теории «официальной народности», т. е. поддерживал идеологические установки николаевского царствования, был идейным союзником тех установок, которые проводились в светскую жизнь графом С. С. Уваровым и в жизнь церковную (в широком смысле этого слова) – графом Н. А. Протасовым. Соответственно, можно предположить, что последний ему доверял не только как «ординарному профессору», к литературным оценкам которого прислушивался, но и как человеку, разделявшему его политические установки и принципы.
Однако вряд ли С. П. Шевырёва можно назвать тем, кто входил в «ближний круг» Н. А. Протасова, кто мог знать его семейную жизнь, черты его характера, интимные подробности лет детства и юности. А публикуемый ниже текст однозначно свидетельствует: его составлял тот, кто имел возможность постоянно, в течение длительного времени, лично общаться с Н. А. Протасовым, разговаривать с ним как на служебные, так и на сугубо личные темы. По стилю записок видно, что супруга графа не могла являться автором «Материалов…». Она могла сообщить составителю лишь некоторые подробности, не более. Сам стиль данной справки показывает, что её автор, скорее всего – чиновник, имевший достаточно тесные контакты с синодальным обер-прокурором.
Кто же в таком случае может считаться автором?
Как предположение, можно высказать следующую версию. «Неустановленным лицом», предоставившим «Материалы…» С. П. Шевырёву (либо составившим их для каких-то своих целей) был тайный советник Константин Степанович Сербинович (1797–1874) – выпускник Полоцкой иезуитской коллегии, цензор Главного цензурного комитета (1826–1830), редактор Журнала Министерства Народного Просвещения (1833–1856), наконец, директор канцелярии обер-прокурора Св. Синода (1836–1859). В 1853 г. был назначен директором Хозяйственного Управления (с оставлением в прежних должностях). Он принимал активное участие в деле воссоединения с Православной Церковью униатов западных губерний империи, составлял проекты всех основных преобразований в учреждениях духовного ведомства. Ни одно важное дело в годы управления ведомством православного исповедания Н. А. Протасовым не решалось без участия К. С. Сербиновича[716]. По словам дореволюционного исследователя, «К. С. Сербинович был фактотумом графа Протасова, исполнял массы делаемых ему поручений, а сам придумывал их ещё больше». Это был исполнительный чиновник, но в канцелярских делах и в личных сношениях формальный «до педантизма, до мелочности», оставивший в наследство преемникам «Сборник наиболее удачных фраз» для обер-прокурорской переписки с архиереями и министрами[717]. Не будет преувеличением сказать, что К. С. Сербинович целиком и полностью соответствовал образу «идеального чиновника», разумеется, так, как понимал этот образ граф Н. А. Протасов.
Следует также помнить о том, что с 1841 г. К. С. Сербинович являлся почётным членом Петербургской Академии наук, по научным и литературным делам будучи хорошо знаком со С. П. Шевырёвым. У них были общие знакомые, к тому же С. П. Шевырёв с 1847 г. и сам являлся членом Петербургской Академии наук. И тот, и другой могут быть названы «рапсодами» николаевской эпохи, единомышленниками и апологетами Николая I. Поэтому, полагаю, ничего удивительного нет в том, что у С. П. Шевырёва оказались в архиве «Материалы…», подготовленные К. С. Сербиновичем и касавшиеся биографии одного из тех, кого император называл верным своим слугой[718]. Можно предположить, что «Материалы…» попали к нему «по знакомству» (К. С. Сербинович не мог не знать о приязненных отношениях, существовавших между профессором и графом).
Есть и ещё одно обстоятельство, о котором следует упомянуть, говоря об авторстве интересующих нас «Материалов…». В фонде К. С. Сербиновича, хранящемся в Отделе рукописей и редких книг РНБ (Ф. 690), сохранилась его собственноручная «Заметка о смерти и погребении Николая Александровича Протасова», датируемая 1855 г.