лена комиссии, с каждым в отдельности согласовать наброски, выклянчить подписи: один живет в санатории и рассматривает нежданное посещение как идеальный повод, чтобы нарушить режим трезвенника, второй объезжает на машине родную республику и как назло соглашается сделать изрядный круг до места, где будет установлен памятник, чтобы лишний раз щегольнуть советом и показать свою эрудицию, третий укрылся на тихой базе рыболовов и связь с Ригой поддерживает только через жену… А заказчики тем временем торопили — деньги на памятник были отпущены в этом году, поэтому нужно было поскорей приобрести камень, заключить договор и получить аванс… Теперь подписи, подтвержденные по всем правилам круглой печатью комиссии, лежали у Кристапа в ящике письменного стола, осталось лишь найти подходящий камень и взяться за молоток.
Но пригодных для скульпторов глыб в Латвии становилось все меньше и меньше. При объединении колхозных полей многие валуны без сожаления были раскалены на кострах и взорваны. Хорошо еще, что профессор, его учитель, регулярно собирал сведения об оставшихся. Этим летом его студенты нашли два великолепных экземпляра, которые, если верить восторженным описаниям, подошли бы для центральных фигур памятника. Сегодня же вечером нужно съездить и убедиться, так ли это на самом деле. Но прежде еще предстояло вместе с Аусмой обойти рижские парки и выбрать фон для персональной выставки — занятие в таком обществе да еще в столь погожий день вдвойне приятное.
С мыслями об Аусме Кристап остановился перед зеркалом. Сам он не заботился о своей внешности и сердито отбивался, когда девушка просила его купить новый костюм или пальто. По правде говоря, сопротивлялся он в основном лишь по привычке, из-за своего норова. Он понимал, что если Аусма согласна появляться в обществе с человеком старше ее на двадцать лет, то он должен быть хотя бы хорошо одет. Аусма, по крайней мере, этого заслуживала, и на сей раз Кристап решил покориться.
Он надел клетчатый пиджак, вместо галстука живописным узлом завязал шелковый шарф. Иронически оглядел себя и усмехнулся: модное одеяние не очень гармонировало с изборожденным морщинами лицом и тронутыми проседью густыми волосами.
Аусма нарядилась как на пикник — полотняные брюки в обтяжку, яркая рубашка, которая должна была подчеркнуть ее принадлежность к миру искусства. На самом же деле она еще только работала над дипломом — иллюстрациями к сборнику стихов.
Прикрыв ладонью глаза от слепящего осеннего солнца, Кристап разглядывал уголок парка Виестурдарз и что-то прикидывал. По сочной ухоженной зелени газона, опоясывающей пруд, к нему неслась Аусма.
— Посмотри отсюда, Кристап! — кричала она, показывая на противоположный берег пруда.
Кристап подошел к газону и улыбнулся:
— Пятьдесят копеек за порчу зеленых насаждений! Такая же кара будет угрожать всем посетителям выставки. Ведь другого подхода к твоему НП нет.
— Зато вход будет бесплатный, — рассмеялась Аусма и спросила, посерьезнев: — Ты действительно решил устроить выставку под открытым небом? А если на весь срок зарядит дождь?
— Будет, по крайней мере, оправдание… Ничто меня так не страшит, как пустой зал.
— Я буду приходить каждый день, — ответила Аусма. — Если у тебя нет возражений.
— Тогда успех обеспечен — не привлекут мои работы, привлечешь ты… — Кристап еще раз осмотрелся. — Как тут разместить скульптуры? Я хочу выставить не больше шести, семи.
— В конце концов ты автор, — пожала плечами Аусма. — Скажи толком: подходит или нет.
— Нет, Аусма, — ответил он. — Пруд не годится. Но разве мало в Риге парков.
Кристап обернулся и энергично зашагал в сторону старых Александровских ворот. Он не сомневался, что Аусма последует за ним и отвезет на своем мотороллере в сад скульптуры при Дворце пионеров.
В этом тихом местечке под стенами старинного замка они застали немало посетителей, которые медленной процессией двигались вдоль барельефов, фигур и постаментов с бюстами, Кристап и Аусма присоединились к шествию.
— Не думай, пожалуйста, что это капризы непризнанного гения, — Кристап сердито тряхнул головой. — Понимаешь, это будет моя первая индивидуальная выставка.
— Может быть, ты объяснишь наконец, чего ты хочешь? — Аусма явно теряла терпение.
— Пока я только знаю, чего не хочу. Я не хочу этой стены, этой ограды, решеток. С таким же успехом все можно было выставить в закрытом помещении.
— Ясно, — Аусма взяла его под руку и повела к выходу.
Наконец поиски Кристапа увенчались успехом. Сработала, конечно, его подспудная тяга к оригинальности. Но Аусма вынуждена была с ним согласиться. Выбор пал на Ботанический сад, где росли на свободе самые причудливые деревья и кусты. Кристап остановился у нового питомника для пальм и обрадованно щелкнул пальцами:
— Вот на этой площадке я поставлю «Лагерную девушку».
— Свою первую скульптуру? — усомнилась Аусма. — Кристап, надо ли?
— Позволь это решать мне.
— Тогда зачем ты позвал меня с собой, если не хочешь выслушать совета, — неожиданно для себя вскинулась Аусма. — Сам сказал, что. «Лагерная девушка» недоработана.
— Совершенно верно. Когда-нибудь непременно вернусь к ней. Но пойми, без этой девушки не было бы и остальных работ! Может, вообще ничего бы не было…
Он ускорил шаг, как бы желая остаться наедине со своими мыслями. С ним это случалось каждый раз, когда разговор задевал прошлое. Вход в него был запрещен даже для Аусмы. Только с Петерисом он позволял себе вспоминать о пережитом ими, и то не часто. Но сегодня она не собиралась мириться с ролью ребенка, которому указали на его место.
— Куда ты понесся? До поезда еще больше часа… Давай обсудим по-человечески, что куда поставить, а потом я довезу тебя до станции.
— Я обещал по дороге зайти к нашему классику, — объяснил Кристап. — Мы поедем вместе.
— Тогда, пожалуй, поиски вашего камня затянутся, — лукаво улыбнулась Аусма.
— Все может быть, — ответил Кристап, и трудно было понять, серьезно он говорит или шутит. Однако следующие его слова не оставляли сомнений: — К митингу обязательно вернемся!
Кристап вернулся из деревни в отличном расположении духа. Даже разногласия с районными бюрократами не могли омрачить его радость. Камень был превосходный, прямо-таки просился на пьедестал. Будь у Кристапа собственный домик с садом, он бы поставил его на самое видное место и пальцем не тронул — так внушительно выглядела глыба сама по себе. Наверное, разумно было бы возвращаться домой на грузовике вместе с камнем и просить шофера не гнать машину. А он поддался странному беспокойству и вскочил в ночной скорый поезд — не терпелось скорее взяться за работу. А может, он просто соскучился по Аусме?..
Мастерскую в его распоряжение передал профессор Аугуст Бруверис. Сам он давно жил в новом массиве на окраине города, но заглядывал сюда чуть ли не через день — затянулась перевозка неоконченных скульптур. И теперь сад перед домиком наполнился каменными людьми. В мастерской тоже стояло много фигур, главным образом глиняных и поэтому накрытых мокрыми простынями.
Помещение было просторное и высокое. Уютным казался только один угол, где стены сплошь покрывали наброски углем и тушью. В углу стоял диван, накрытый клетчатым пледом. На массивном дубовом столе рядом с двумя переполненными пепельницами — электрический проигрыватель и магнитофон.
Кристап до конца развернул створки похожих на ворота дверей, сбросил куртку, помылся, обулся в старые сандалии. Теперь осталось завести соответствующую настроению музыку — и можно начинать работу. Он перебрал груду пластинок, вынул концерт Чайковского для фортепиано с оркестром. Вытащил из пачки сигарету, сунул в рот, но забыл прикурить. Раскрыл бюст «Лагерной девушки» и оценивающе примерился к своей юношеской работе. Она рождалась долго и мучительно — в квартире матери до сих пор хранится дюжина забракованных им самим вариантов. Вначале никак не удавалось освободиться из силков памяти о живом человеке. Между тем скульптура была задумана как обобщенный символ, а вовсе не надгробие для Гиты, которую Кристап видел перед собой будто живую.
Последний вариант хотя бы выражал идею: человек не должен превращаться в жертвенную овечку, он способен бросить вызов мучителям, испытывая самые тяжкие страдания.
Хлопнула дверь. В мастерскую вошла Аусма. Вынула у него изо рта сигарету, поцеловала кончик носа, зажгла спичку, дала прикурить.
— Я думала, после той утомительной поездки ты будешь спать как сурок и я тебе подам завтрак в постель, — вздохнула она. — Но никак не могла проснуться пораньше.
— Зато заснуть ты можешь в любое время, — ворчал Кристап. — В мои годы такое расточительство непозволительно… Да, спасибо, что приходила поливать, — он кивнул на глиняные фигуры.
— Я аккуратно выполняла все указания главного командования, даже не подходила к телефону. Хотя какая-то дама с типичной женской назойливостью звонила тебе каждый день.
Она сняла трубку. Послышался длинный гудок.
— Работает.
Казалось, Аусма удивлена.
— С тех пор как я поставил себе телефон, ты и полчаса не можешь прожить, не услышав голоса какой-нибудь подружки, — ворчливое настроение не покидало Кристапа.
— Я просто проверяю. Мне только что звякнул Пич и пожаловался, что не может до тебя дозвониться. А ты уже два часа как приехал, — сказала Аусма и стала выкладывать из сумки еду.
— Наверно, хочет напомнить о завтрашнем митинге, — покачал головой Кристап. — Как будто я могу забыть!
— Нет, он говорил, что будет ждать тебя в порту, — Аусма посмотрела на часы. — Или у себя на даче. Хочешь, я вызову такси? — она собралась было снова поднять трубку.
Кристап перехватил ее руку.
— Пусть сам встречает свои делегации, мне некогда… Но почему у тебя сегодня такая праздничная физиономия? — Он потрепал ее по волосам. — Даже новая прическа?
— Для соблазна… Хочу сманить тебя на взморье. Погода на диво!