Заметив, что Кристап погрузился в раздумье, Лигита попробовала обратить все сказанное в шутку:
— Может быть, не так уж плохо, что мы не встретились лет двадцать пять назад. Давно успехи бы друг другу надоесть…
Кристап, странное дело, не возразил.
— Да, время все расставило по своим местам.
— И ты не хочешь знать, как я жила все это время? — спросила Лигита.
— Хочу.
— Но сперва пойдем к реке, — попросила она. — Больше года я провела в Саласпилсе, а какая здесь Даугава, не имею представления.
Они вышли на площадь. Лигита по старой памяти повернула направо.
— Нам в другую сторону, — сказал Кристап.
— В самом деле, — смущенно усмехнулась она.
Лучи солнца били сквозь перистые облака, падали на луга, серебрили воды Даугавы, спокойно катившиеся вдоль зеленых берегов к морю. Лигита и Кристап, приминая густую траву, шли к речной излучине.
— Какая тишина! — сказала Лигита. — Боже мой, какой покой! И запах сена…
— Тебе повезло. Еще позавчера шел дождь.
Лигита надела голубые солнечные очки.
— Хоть бы такая погода продержалась еще несколько дней, — сказала она, не сознавая, что эти слова закрепляют за ней образ туристки.
— Как прошло путешествие? — отозвался Кристап. — Не слишком качало?
— У меня прекрасная каюта. К тому же экипаж вашего парохода очень доброжелателен и приветлив.
— Из Стокгольма, наверное, неполных два дня ходу? — Кристап тоже съехал на светский разговор.
Лигита резко остановилась, повернула его к себе.
— Кристап! О чем мы говорим?.. Неужели после стольких лет ты не скажешь мне «Здравствуй»?
Они поцеловались — казалось, они годами копили страсть и нежность для этого мига. Оторвались на мгновение, чтобы взглянуть друг на друга, и снова поцеловались.
— Ты знаешь?.. — проговорила Лигита.
— Да, это наш первый поцелуй. Но я уже тогда…
Ее губы не дали ему продолжить.
V
Аусма была рада, что так легко освободилась от мужчин. Надо было решить… Хотя, говоря по правде, все уже решено — хочешь не хочешь, придется вечером устраивать посиделки, на которые она легкомысленно успела пригласить гостей. И почему только у нее всегда так выходит? Сперва сделает или скажет, а потом подумает? Вот и выкручивайся теперь: в мастерской беспорядок, в кладовке — торичеллиева пустота, в кошельке — одна десятка-сиротка и две монетки для телефона. Если бы хоть Кристап получил аванс, который они готовились отпраздновать, так ведь нет. Кой черт дернул ее с такой торжественностью приглашать Петериса и Ильзе? Неужели она втайне надеялась, что Кристап сегодня скажет: «И заодно выпьем и за наше обручение». Как в слезливом романе! И все потому, что ее обычно неразговорчивый друг разоткровенничался и подарил ей несколько нежных слов…
Аусме всегда казалось, что в отношениях с ее возлюбленным важнее всего сохранить независимость, сознание, что в любой момент можешь уйти и зажить самостоятельной жизнью. Правда, в последнее время расставаться становилось все труднее. Хотелось не только любить Кристапа, но и заботиться о нем, быть вместе, как бывают вместе муж и жена, которых объединяют и такие будничные заботы, как неисправный пылесос, дырявые ботинки, неуплаченный счет за междугородный разговор.
Долго размышлять Аусма не любила. Сейчас куда важнее было прибрать запущенную мастерскую, вытереть пыль, достать какую-нибудь закуску, а там видно будет. Когда внезапно явилась Ильзе, Аусма, переодетая в брюки, энергично орудовала шваброй.
— Не бойся, я не намереваюсь остаться тут навсегда, — захохотала Ильзе, глядя на ее озадаченное лицо, и положила на стул сумку. — Петерис рассказал мне о сегодняшнем вечере, и я подумала, что могу быть тебе полезной. Вдвоем управимся за два часа.
— Ничего особенного я не собираюсь устраивать, только холодный стол по нынешней моде.
— Тогда считай, что у нас все готово. — Ильзе открыла сумку и стала выгружать на стол миски с рыбными и мясными блюдами. — Куда я все это дену в такую жару. Ей даже в голову не придет, что это из нашего дома, не беспокойся. Ее больше выпивка интересует, чем еда.
Ничего не понимая, Аусма только улыбнулась.
— А еще говорят, что в наше время чудес не бывает. Очевидно, к вам пожаловал особо знатный гость, раз уж вы так постарались. Твой Пич терпеть не может шикарных приемов.
— Гостья из Прошлого, я ее так называю. По виду не скажешь, что она старше Петериса на семь лет. Элегантная, молодая, наверное, после косметической операции приехала, — трещала Ильзе. — В Москве сейчас тоже научились их делать, только в Риге никак не могут расшевелиться. Жаль, что ты не увидишь ее при дневном свете. Вечером, если умело накраситься, можно сойти за школьницу…
— Может быть, ты мне скажешь, кому ты с такой страстью перемываешь косточки? Какая-нибудь ученая приехала из-за границы?
— Неужели Петерис тебе ничего не сказал? Это же их легендарная Гита! Ангел-хранитель моего Петериса и первая зазноба твоего Кристапа… — Ильзе нарочно выбирала словечки повульгарней, чтобы не задеть Аусму.
Та слушала, понимала каждое слово, но общий смысл доходил до нее туго.
— Неужели Гита? Не может быть! Кристап же рассказывал, что она…
Аусма застыла, держа в одной руке глиняный кувшин, в другой тряпку для посуды.
— Можешь не волноваться, — успокаивала ее Ильзе. — У нее муж и двое детей.
— Я не за себя волнуюсь, за Кристапа, — вскипела Аусма. — Человек нашел свое творческое «я», заслужил признание. Освободился, наконец, от комплексов прошлого. И вдруг вы опять хотите его сбить с пути. Даже не предупредив заранее.
Аусма была великолепна в своем возмущении, но Ильзе не могла разделить ее опасений: от таких девушек разумные мужчины не уходят.
— Ты сама говоришь, что он одолел прошлое, — сказала она рассудительно. — И правильно сделал, нельзя жить вне пространства и времени, так сказать, в воображаемом мире.
— Но ведь самые глубокие омуты таятся под тихой водой, сама знаешь. Сегодня, например, он рассказал мне всю свою жизнь. Но почему-то ни словом не обмолвился об этой даме. Четверть века она не находила времени, чтобы его отыскать. И вдруг: «Доброе утро. Вот и я!» Очевидно, я тоже должна чувствовать себя польщенной, раз уж Пич опустошил целый ресторан, а Кристап сломя голову понесся в Саласпилс.
— Уймись, Аусмочка! И не вздумай изображать перед Кристапом раненую тигрицу, которая сражается за свое семейство. Я уверена, что на финише ты оставишь Гиту далеко позади себя, применяй верную тактику — и все будет хорошо. Но, как говорит мой муж, ни один эксперимент нельзя считать законченным, если не провести последнее испытание на прочность.
Аусма хотела съязвить, дескать, они с Кристапом пока еще не подопытные кролики, но дверь мастерской опять распахнулась.
— Спрячьте меня, девы, — стоя на пороге, кричал Аугуст Бруверис. — Меня нет, никогда тут не было и не будет до страшного суда. Третий день не знаю покоя!
Старый скульптор моргал глазами и дышал так тяжело, как будто действительно еле вырвался из злодейского капкана.
Услышав во дворе рокот мотора, он заговорщицки приложил палец к губам и на цыпочках прокрался в самый темный угол мастерской.
Аусма вышла во двор. Из микроавтобуса телестудии вылезал Калнынь.
— Профессора нет? — спросил он и спохватился: — Здравствуйте!
— Что-то не видали сегодня, — соврала Аусма. — Позвоните позже, может быть, к вечеру заглянет.
— И я же специально предупреждал, что мы должны снимать при дневном свете, — с досадой сказал Калнынь.
— Ну тогда вы его напрасно ищете, — рассмеялась Аусма.
— Мне Кристап тоже нужен.
— В связи с выставкой? — насторожилась Аусма. — Могу показать вам все экспонаты. Плакат тоже почти готов.
Калнынь отмахнулся:
— Потом, потом. Где он сам? Я уже слышал, что сегодня у него большой праздник.
— А, вы о той даме из Швеции?.. Сегодня вечерам она будет у нас. Но сейчас Кристап показывает ей Саласпилс.
— Грандиозная идея! — обрадовался Калнынь и крикнул шоферу: — Янка, лампы оставим здесь. Давай быстренько выгружай и поехали в Саласпилс!
— Правильно, — раздался бас Брувериса. Он не выдержал и вышел из укрытия, чтобы отомстить Калныню за все причиненные им треволнения. — Нужно снимать участников событий, а не насиловать старых мирных людей. Я не киноактер, который по заказу готов повторить любой текст, каким бы идиотским он ни был.
— Но, профессор, — пробовал утихомирить его Калнынь. — Вам ведь послали для ознакомления мой сценарий.
— Кто же мог подумать, что эту дрянь пропустят! — продолжал гневаться Бруверис. — Если уж делать документальный фильм, то как следует. И начинать его нужно было, когда Саласпилсский мемориал еще только создавался. А что я могу сегодня сказать нового про ансамбль, который и без того давно удостоен высшей награды.
— Народ интересуется мнением республиканских авторитетов. Выскажите его, а потом поведайте о своих творческих замыслах, как это обычно делается.
— В том-то и вся беда, что «как обычно». В заключение передачи, если мне не изменяет память, будет торжественный митинг. С цветами и речами, как обычно. Имейте в виду, что язык у стариков, «как обычно», зол. Поэтому оставьте их в покое и поезжайте снимать молодых.
…Они сидели в лодке, мерно покачивающейся на цепи у мостков. Вода, тихо журча, полоскала прибрежные травы, катилась по камушкам. Изредка мимо них проносился катер. Звякала цепь, и о днище глухо ударяла волна. Мир был залит солнцем, запахами лета и мирными голосами природы.
— Дома, дома… Кристап, я снова дома! Наверно, нигде в мире нет такого луга, как у нас на берегу Даугавы. Если бы ты знал, как мне опостылел асфальт.
Кристап сам с опаской глядел на вторжение технического века в природу, грозившее превратить девственную красоту планеты в унифицированное парковое хозяйство.
Но в восклицаниях Лигиты ему послышался высокомерный, снобистский оттенок, чем-то походивший на слащавые излияния богатых американских дядюшек, восторгающихся запахом навоза на родном хуторе.