Жар ее тела передался Виктору. И он растворился в этом огне, ласкающем его бурно и страстно…
Потом они лежали рядом на жестких деревянных нарах, не замечая их жесткости. И когда сладкий туман, колыхавшийся в его мозгу, немного рассеялся, он задал лишь один вопрос:
– Почему я?
Уголок ее рта дернулся в подобии улыбки.
– Потому что мне скоро двадцать пять, а я так и не остановила свой выбор ни на ком из тех мужчин, которые выбрали меня.
– Наверно, их было много.
«Неужели ревную? – мысленно удивился Виктор сам себе. – Вот тебе и раз! Похоже, я влюбился в антарктическую эсэсовку! Н-да, Аэлита отдыхает…»
– Достаточно, – с ноткой раздражения в голосе ответила она.
– И почему все-таки я?
Он чувствовал, что стоит остановиться, но ничего не мог с собой поделать.
Но она ответила:
– Потому что в нашем обществе реализована модель покойного Генриха Гиммлера. Привлекательная голубоглазая блондинка из хорошей семьи со всеми признаками принадлежности к арийской расе должна закончить «Женскую академию мудрости и культуры». После выпускных экзаменов, когда ей присваивается звание Hohe Frauen – «Избранная женщина», она должна вступить в брак с равным ей по крови и родить от него как минимум одного ребенка.
– А если ей никто не нравится и она не вступит в брак?
– Тогда она обязана воспользоваться услугами Лебенсборна – специального дома для незамужних матерей, где ей подберут прошедшего расовый контроль офицера СС… для случки.
Последние слова она словно выплюнула. Ее губы искривились в гримасе отвращения.
– Лебенсборн. «Источник жизни»… – задумчиво пробормотал Виктор. – Логично предположить, что рядом с таким «источником жизни» имеется неслабый источник смерти. Замешанный на газе «Циклон В» и «Программе Т-4».
– Т4?
– Ага. Так называемая Акция Тиргартенштрассе4. Программа тотального уничтожения душевнобольных, инвалидов и нетрудоспособных, разработанная гитлеровцами в тридцать девятом году.
«Ничего себе познания», – уже практически без удивления отметил Виктор. А еще он отметил, как вздрогнула от отвращения недавно приобретенная часть его души. Похоже, что, работая на нацистов, отец сихана знал о них достаточно много и потому не питал к ним особо теплых чувств.
– У нас это давно стало нормой и просто называется эвтаназией, – прошептала девушка. – Многие считают, что без этих мер невозможно сохранить чистоту расы…
– Попробуй объяснить это тем, кого ведут в газовую камеру, – криво усмехнулся Виктор. – Кстати, почему-то я не видел их наверху, в городе.
– Считается, что Высшему Отцу не пристало смотреть на такие вещи, – ответила девушка. – Поэтому и концлагерь, и газовые камеры расположены под землей.
Теперь настала очередь Виктора удивляться.
– А что это еще за «Высший Отец»? Что-то типа бога?
Девушка кивнула.
– Он создал Новую Швабию. Это бессмертный, которого никто никогда не видел. Когда-то он поставил нашим вождям условие, что он поможет им лишь в том случае, если его изобретения не повредят остальным людям земли. Поэтому ему не нужно видеть лишнего. Говорят, что он живет в Черном Донжоне и с ним общаются только верховные члены «Черного Ордена». Но, возможно, это только легенда. Хоть я и медиум, но, как только мой разум касается этой области, в голове возникает страшная боль. На пути к полю этой информации кем-то поставлен мощный ментальный блок, сквозь который я не могу пробиться.
– А ты пробовала?
– Однажды, – вздохнула девушка. – Женщины любопытны. Но второй раз я не рискну.
– Все понятно, – кивнул Виктор. – За исключением одного момента…
– Почему я все-таки выбрала тебя.
Виктор молчал.
– Все очень просто, – холодно усмехнулась она. – Я не могла найти мужчину, равного мне по ментальной мощи. Сейчас в обществе «Врил» осталось слишком мало магов. И я – самая способная из них.
– Это оттуда? – кивнул Виктор на татуировку, выколотую на ладони девушки и изображающую глаз.
– Да. Знак верховной жрицы общества. Только звания и магические способности эзотериков мало помогают. Несмотря на усилия ученых, нация вырождается. Вырождаются и маги. В конечном итоге мне бы все равно пришлось идти в Лебенсборн – но тут появился ты. Муреку-синоби. Воин ночи, потерявший силу. Как говорят у вас в России, на безрыбье и рак рыба.
– Наименьшее из зол? – с ноткой горечи в голосе сказал Виктор.
– Можно и так сказать, – сказала она, поднимаясь с жесткого деревянного ложа. – Черт, всю спину отдавил, – скривилась она. – Кстати, спину тебе я намазала анестезирующей мазью, заодно отлично заживляющей ожоги. Но твою татуировку полицейские сожгли полностью. Так что ты больше не якудза. И не маг. Очень надеюсь, что хоть ребенок от тебя будет нести способности, не реализованные отцом. Прощай.
Она набросила на плечи плащ и шагнула к выходу.
– А ты жестокая, – задумчиво бросил ей в спину Виктор. – Хотя и безумно красивая.
– Спасибо за комплимент, – отразилось эхом от закрытой двери. – Открывай!
– Есть, штандартенфюрер!!!
Дверь немедленно распахнулась.
Но на пороге она все-таки обернулась.
– Воин теряет силу, когда теряет свой Путь. Подумай об этом, пока есть время.
– Обязательно, – ответил Виктор. – Кстати, как тебя зовут?
Ответа не последовало.
Полог черного плаща в последний раз колыхнулся в полоске тусклого света, льющегося из коридора. Потом был лязг замка и удаляющийся вдаль по коридору шелест легких шагов – звук, который, скорее всего, существовал лишь в воображении Виктора. Но он слышал его и почти видел, как движется вдоль холодных каменных стен хрупкий силуэт в черном плаще. Его невероятное, невозможное видение, которое завтра покажется сном.
Который, во избежание лишней боли, лучше забыть как можно быстрее.
Они пришли наутро. Если, конечно, можно назвать утром смену цвета фонаря над дверью с багрово-красного на ядовито-желтый.
Вместе с ними ввалился в камеру тяжелый запах пота, съеденной на завтрак консервированной тушенки и новой кирзы. Виктор понял – это люди. Гемоды запаха не имели.
«Интересно, почему? Сапоги у них, что ли, другой системы?»
– Кто расковал? – осведомился громила с погонами шарфюрера на необъятных плечах, деловито доставая из чехла на поясе крюк, сильно напоминающий жезл покойного Тутанхамона.
Виктор медленно поднялся со своего места, не сводя глаз со второго эсэсмана с гладкими черными погонами. У того в руках удобно пристроилась ультрасовременная машинка, совершенно не похожая на антикварные автоматы гемодов. Сверху компьютерный модуль управления огнем, снизу – скорее всего, гранатомет, посредине – короткий ствол. И все это спроектировано так, что является логическим продолжением руки.
«Еще одно отличие людей от гемодов…»
– Я спрашиваю – кто расковал?!
Шарфюрер замахнулся.
План сложился мгновенно. Нырнуть под руку, ткнуть пальцем в межключичную впадину, бросить бесчувственное тело на второго, с навороченным потомком МG-42118 в руках…
– Не стоит, Герман.
Автоматчик, почуяв неладное, проворно отступил к стене, направляя на Виктора куцый ствол.
– Это тот парень, который в одиночку положил девять гемодов у Восточного входа. Так что расковаться ему, думаю, – пара пустяков.
Тот, кого назвали Германом, нехотя опустил руку и щелкнул жезлом. Кольцо распалось надвое, отчего жезл стал похож на сложенные ножницы.
– Я всегда говорил, что серия А4 годится только на то, чтобы подтирать зады рабам, – зло проворчал шарфюрер, протягивая вперед жезл. – Руки!
Куцый ствол красноречиво смотрел в живот Виктора.
– Ты лучше не дергайся, парень, – тихо посоветовал автоматчик. – Может, нас ты и сделаешь, но отсюда все равно бежать некуда.
«А ведь он прав, – мысленно усмехнулся Виктор. – Пока что некуда. Однако с внешним миром они же все равно как-то общаются. Стало быть, способ смыться отсюда есть. Остается только его найти».
Металлические браслеты защелкнулись на запястьях.
– Дернешься – кисти отрежу, – пообещал шарфюрер, для доходчивости дергая за рукоять жезла. – Тут всех трудов – на одну кнопку нажать. Понял, ниндзя?
Виктор не ответил. Ответа не требовалось.
Шарфюрер дернул сильнее. В лицо Виктора дохнуло смрадом полупереваренной тушенки и плохо чищенных зубов.
– Понял?!!!
«Один удар ногой. И рукоять его крутых наручников – в пасть по самые легкие, вместе с зубами. И попробовать дотянуться до того, который стоит у стены…»
– Эй, Герман, не зарывайся, – повысил голос автоматчик. – Нам приказали доставить его на место, а не калечить.
– Ты прав, этим будет кому заняться, – заржал шарфюрер. – Давай приступай. У меня он не раскуется.
Автоматчик с опаской приблизился и, достав из нагрудного кармана широкую черную ленту, завязал Виктору глаза…
Потом его вели по лабиринту коридоров. Эхо от звяканья подкованных сапог о каменный пол, перекатывающееся по стенам, напоминало приглушенный лязг множества цепей и наводило на определенные мысли.
«Крепко обосновались. Подземные концлагеря, тюрьмы, гемоды – и город наверху. Благопристойный, словно вылизанный. Будто два уровня: на одном – тишь да гладь, на другом – все прелести рабовладения. Странно. И все ради того, чтобы Высшему Отцу было приятно любоваться стрижеными газонами и не отвлекаться при этом на передвижные кухни. Помнится, во Вторую мировую фашисты были менее стеснительными».
Звяканье воображаемых цепей внезапно сошло на нет. В лицо дохнуло прохладным потоком фильтрованного воздуха.
«Открытое пространство…»
И еле слышное шуршание над головой. И почти сразу – чваканье воздушной подушки о камень.
«Автозак…»
И тычок коротким стволом в позвоночник.
– Полезай внутрь.
А потом случилось странное.
Виктор вдруг словно увидел все, что его окружало, – и летающий «автозак», и спину шарфюрера, и потолок пещеры, не подсвеченный искусственными «звездами» и теряющийся в темноте. И при этом его глаза под плотной тканью черной повязки оставались закрытыми.