– Мы редко закапываем, – прогудел качок. – Мы это… Если они больше ни на что не годятся… Проволокой пару блинов от штанги примотаем – и через шлюз прямо в озеро.
– Правильно, на что еще могут сгодиться трупы? – кивнул Витек. – Поди, в вашем озере на дне не на одну качалку железа набрать можно.
– Но это ж здесь так сразу нельзя, – продолжал задумчиво гудеть качок. – Братва ж разбор должна учинить. К тому же перо у того лоха больно на финку Афанасия похоже. А Афанасий…
– Слышь, ты! – включилась в разговор Александра, поднимая с пола «Узи» Афанасия и направляя его в живот качка. – Я те щас вместо твоей братвы разбор учиню. Легко и непринужденно. Хочешь узнать, на сколько отбрасывает?
Качок посмотрел на ствол автомата, потом на Александру, насупился и сказал:
– Не хочу.
– Ну, если не хочешь, – сказал Витек, – тогда давай их за руки-за ноги и понесли, куда у вас там положено. А, кстати, слушай, а как их отсюда выносить-то? Не через вестибюль же?
– Тут ход есть, – мрачно сказал качок. – Вон там кусок стены отодвигается. И коридор – прям к заводу выходит. А в лаборатории шлюз…
Александра метнула в качка рысий взгляд.
– С этого места поподробнее. Что ты там сказал про завод и лабораторию? – быстро спросила она…
Я раны, как собака,
Лизал, а не лечил,
В госпиталях, однако,
В большом почете был.
Ходил в меня влюбленный
Весь слабый женский пол:
– Эй ты, недостреленный,
Давай-ка на укол…
Высоцкий негромко хрипел в наушниках плеера, даренного напоследок директором ресторана «Место встречи» Артаваздом перед выпиской из больницы.
Макаренко лежал на казенной кровати, закрыв глаза. Открывать их не хотелось в принципе. Откроешь – и вот тебе, пожалуйста, до тошноты знакомый вид – оконная рама в трещинах облупившейся краски, кривые сучья дерева неопределенной породы за окном, крашенная казенной зеленой краской стена и белая, скрипучая дверь. Ну, раз посмотрел – ладно, пережил. Ну два. Ну десять, наконец, хрен бы с той стеной и тем деревом. Но более – удручает. На волю хочется. На улицу. Прогуляться, морозного воздуха полной грудью хватануть, в общагу, штангу с гантелями потаскать, вечерком – на любимый диван к телевизору. На работу, наконец, будь она неладна. Хоть какое-то разнообразие. Врач вот сказал, на следующей неделе выписка. А раньше? А раньше никак не могу. Если осложнение – тогда снова к нам и на значительно дольше. Спасибо, доктор, утешили… Ладно, не впервой, полежим еще в нирване, дай бог здоровья Артавазду за подарок, а то б совсем кранты от пейзажа в стиле «белая палата, крашеная дверь».
– Макаренко, – прорвался сквозь рык барда звонкий голос.
– Ась?
Макаренко вынул один наушник и приоткрыл левый глаз.
– Через десять минут в процедурный.
– Слушаю и повинуюсь, прекрасная госпожа.
«Госпожа» звонко рассмеялась, захлопнула дверь и зацокала каблучками дальше вдоль по коридору.
А вот еще один повод для размышлений, на этот раз приятный до невозможности. Сегодня Аленка дежурит. Бесконечно милое существо, обладательница бездонных серых глаз и… гхм… рвущегося из-под белого халата умопомрачительного бюста. Ребенок еще совсем, а вот поди ж ты… Сразу и лица не рассмотришь, взгляд сам сползает на притягательные выпуклости. Эх, где мои семнадцать лет! А то бы…
«А то бы что? В принципе, еще не дед. Тридцать два – не возраст. Хотя… И чего ты добился в свои тридцать два, гражданин старший следователь? Что мы имеем конкретно на сегодняшний день? Малогабаритная двушка в общежитии недалече от сто первого километра, спасибо, что хоть внутри, а не снаружи. Хотя, разницы особой нет. Зарплата в сто баксов с прозрачным хвостиком. Воровать не научился, типа, честь офицера и все такое. В провинции, конечно, девчонки попроще, чем в столице, но ведь им тоже нормально пожить хочется. По улицам и здесь „мерины” катаются, и, коли она не совсем крокодил, ей тоже хочется в тот „мерин”. И это понятно. Почему девчонкам мускулы нравятся?»
Он неосознанно напряг бицепс. Под тонким одеялом от плеча до локтя прокатился внушительный шар.
«Потому, что в пещерные времена, ежели самец был большой и мускулистый, значит, мог гарантированно и семью прокормить, и в рог двинуть любому лиходею, который ту семью обидеть попытается. И отложилось у тех девчонок на генетическом уровне: мускулы у мужика – это хорошо, это то, что надо. Так сказать, показатель социального статуса. А сейчас „мерин” показатель социального статуса. Самец на „мерине” и семью прокормит, и с лиходеями справится. И ему даже мускулы не обязательно. Его мышцы – это его бумажник. И выходит, что не те мышцы нарабатывал ты всю жизнь в спортзалах, гражданин старший следователь. И не видать тебе вот такой вот Аленки в своей двушке как своих милицейских ушей».
Наблюдал уже раз Макаренко из окна, как за красавицей медсестрой какой-то дрищ палубный на подержанном «ягуаре» заезжал. Дохлый, стремный до безобразия. Не «ягуар», конечно, а дрищ. И как-то не по себе стало.
«Что, следователь, тоже хочется на „ягуаре” кататься? Пусть даже на лохматом… Завидуешь? А хоть бы и так. Да, завидую. Но против себя не пойду. В падлу мне воровать, как все. Хотя… А кто ворует? Не мы такие, жизнь такая. Во все времена падишахи да короли страже копейки платили, а заместо денег давали немножко власти – бери ее, власть, и кормись самостоятельно. Так чем ты хуже?»
Макаренко поморщился и снял наушники.
– Если диалогами с самим собой сильно увлекаться, можно и в другую больницу переехать, гражданин начальник, – сказал он сам себе, осторожно приподнимаясь с кровати. – Так что, недостреленный, хватит гонять и давай-ка на укол.
Он нащупал босыми ногами больничные тапочки, перенес вес тела на здоровую ногу, подхватил костыли, стоящие у кровати, взгромоздился на них, протянул руку к дверной ручке…
Но дверь распахнулась сама.
Перед следователем стоял тот самый седой террорист, которого Макаренко мельком видел в ресторане Артавазда. Двое молодых боевиков маячили за его спиной. Что самое удивительное, на плечи всех троих были наброшены белые халаты, что предписывал распорядок больницы для посетителей, желающих навестить недужную родню.
– Можно? – спросил террорист.
Макаренко невесело усмехнулся и посторонился, пропуская незваных гостей в палату.
Седой обернулся и что-то сказал боевикам на своем языке. Те почтительно поклонились и остались в коридоре. Седой закрыл дверь.
– Помочь?
Макаренко отрицательно мотнул головой, отложил костыли и в три приема сел на кровать. Седой уселся напротив Макаренко на застеленную койку выписавшегося Артавазда.
– Извини, дорогой, что без гостинца. Все в спещке, все в делах, – с едва заметным акцентом произнес посетитель.
– Гостинец – это вроде рюмки водки перед казнью? – спросил Макаренко.
– Вах, перед какой казнью? Зачем так говорищ? – возмутился седой. – Ты молодой совсем, тебе еще три раза по столько жить надо.
«Интересно, кто сдал? – думал Макаренко, вблизи разглядывая седого террориста. – Замятин? Петров? Или Артавазда припугнули? А, в общем, какая разница. Рано или поздно все равно бы нашли».
– Слушай, уважаемый, – сказал Макаренко. – Меня вот вопрос мучает – а почему ты еще живой и на свободе, а? Вроде бы по случаю твоего приезда вся милиция на уши встала, план «Дельта» объявили, твои бойцы прям под окнами отделения милиции полресторана расстреляли, а ты гуляешь по городу как по своему кишлаку и никуда себе при этом не дуешь.
Седой рассмеялся. Он смеялся долго, утирая выступившие слезы рукавом снежно-белого халата, – попробуй такому пятнистый дать, как Замятину…
Макаренко даже немного заскучал, разглядывая веселого восточного деда, которому что чаю выпить, что человека прихлопнуть – труд одинаковый. Сидит вот, ржет, а его хлопцы с автоматами под полами халатов за дверью покой его караулят. Чтоб ржалось ему спокойно и от души.
Седой отсмеялся, утер слезы.
– Да ты не только смелый, ты еще и веселый человек, следователь. Люблю таких. Вах, как люблю!
«Ну, давай еще расцелуемся на радостях, – подумал Макаренко. – А если не мочить, тогда интересно – зачем приперся?»
– За что нас сажать, дорогой? – продолжал седой. – Насчет ресторана никто никаких претензий не выставлял, в отделении никто ничего не слыщал, а значит, ничего и не было. Начальника твоего видел, говорил с ним. Он сказал, что в городе гостям всегда рады. Наверно, твоя «Дельта» кого-то другого ловила. Мы мирные люди, сюда по важному делу приехали. За что нас сажать?
– Действительно, не за что, – согласился Макаренко, погладив раненую ногу.
– А это – уж извини, – сказал седой, кивнув на костыли. – Мой родственник после твоего удара три дня без сознания пролежал. Так что мы квиты. Кстати, ты родственнику еще и должен будешь – это он сказал, что Ахмета не ты убил, а тот человек, на чьих руках кровь Саида и Ибрагима. Так что к тебе претензий у нас никаких. А его мы найдем. Обязательно.
«Ага. А Витек-то круто где-то закопался, если духи его до сих пор не нашли…»
– Спасибо, – с издевкой произнес Макаренко. – И вам, уважаемый, и родственнику. Век не забуду.
– Но это у нас претензий нет, – не обращая внимания на следовательский сарказм, продолжал посетитель. – А вот у начальства твоего, Андрей, претензии к тебе серьезные. Дебош в ресторане, сокрытие улик, помощь в побеге подозреваемого… Нехорошо.
– А я смотрю, вы с моим начальством близкие друзья.
– Да нет, – покачал головой седой. – Были бы друзья, уговорил бы тебя на работе оставить. А так…
Он развел руками.
– То есть? – не понял Макаренко.
– Хотели тебя по служебному несоответствию уволить. Но я попросил хотя бы по собственному желанию. Все что мог сделать, дорогой.
«Понятно. Вот, значит, как».
Конечно, это было лучше перспективы получить пулю в живот. Но с другой стороны…