– Ну, – ответил я, – я сейчас пишу книгу об истории якудза после войны, под названием «Последний из якудза»; я хотел бы взять у тебя интервью и, если возможно, указать твое настоящее имя.
Он кивнул, отхлебнул глоток кока-колы. Пока я объяснял, над чем сейчас работаю, он почесывал руки. Но тут-то я и сказал то, что стало триггером:
– Ты как-то рассказал мне кое-что о Тадамаса Гото, и я пообещал никому больше этого не рассказывать. Хотя я и выполнил это обещание, мне хотелось бы получить твое разрешение поделиться информацией с еще одним человеком. Я знаю, что она никому не разболтает. У меня есть причины ей доверять.
Последовало долгое молчание, а затем, не говоря ни слова, он резко схватил меня за воротник рубашки и приложил лицом об столик. Когда я попытался скатиться с него, Акияма пару раз как следует ударил меня каблуком по голове. В глазах у меня почернело от боли. Он еще раз ударил меня ногой по спине, крича:
– Я тебя урою!
Я наконец скатился со стола и на ходу схватил хрустальную зажигалку. Увидев над собой лицо Акияма, швырнул зажигалку ему в голову и попал прямо в лицо, что было чудом – обычно я не очень-то меткий.
Хрустальная зажигалка была тяжелой, с зазубренными краями. Все равно как если бы я кинул ему в лицо кирпич.
Он свалился со стола на диван, схватившись за лицо, и вновь что-то закричал, но я не обращал внимания на его крики. Теперь я был сверху, а он снизу.
Одной рукой я схватил его за ногу, а в другой сжал хрустальную пепельницу и с силой треснул ему по колену. Окурки разлетелись по всему полу. В облаке пепла я колотил его пепельницей, пока не услышал хлопок.
Он попытался встать, но упал. Теперь у него осталось только одно здоровое колено. Он схватил меня за руку и впился в нее ногтями, но я ударил его пепельницей по лицу, и он отпустил.
Я не очень хороший боец, но знаю, что с одним здоровым коленом трудно догнать кого-то, кто убегает. Он снова и снова повторял:
– Предатель, предатель, предатель!
Полагаю, я мог бы попросить разъяснений, но у меня не было настроения разговаривать. Я инстинктивно схватил его мобильный телефон, выпавший из куртки во время боя. Чтобы у меня был рычаг. Чтобы у меня была информация. Или, может быть, чтобы сохранить связь с реальностью. Я начинал ее терять. Я не мог как следует сфокусировать взгляд, и звуки звучали как-то странно. Как будто я слышал их из соседней комнаты.
Кажется, хорошего японского эквивалента фразе «какого хрена» подобрать нельзя, разве что «нани нан дайо» – «что это значит?», и я мог сказать только это. Акияма что-то бормотал и издавал странные звуки. У меня болела голова.
– Акияма, заткнись, – велел я ему.
Он уже не вопил от боли, а закрыл глаза и что-то неразборчиво бормотал. Мне захотелось как следуеет пнуть его по коленке, чтобы он обратил на меня внимание. Наконец он уставился невидящим взглядом в потолок. Одна его нога безвольно свисала, другой он зацепился за спинку дивана.
– Вот как мы поступим, – предложил я, – я вызову тебе скорую помощь, а ты скажешь, что на тебя напали и ограбили – кто, ты не знаешь, но, судя по виду, кореец.
Полиция всегда задает этот вопрос, когда нападают на иностранцев. Может быть, она задает его и японцам. Они всегда спрашивают: не кореец ли на вас напал?
Почему? Потому что многие копы – расисты. Если бы Акияма сказал им то, что я велел ему сказать, они, возможно, остались бы этим довольны и не стали задавать наводящих вопросов.
– Лично я отсюда сматываюсь, – продолжал я. – Если ты попытаешься меня сдать, я не только скажу, что это была самооборона, но и добавлю, что ты пытался меня убить и что они должны взять у тебя анализ мочи на наличие в твоем организме наркотиков, – сказал я самым серьезным и низким голосом. В Японии есть определенные лингвокультурные стереотипы, которые я усвоил. Симпатичные женщины должны говорить высокими и мелодичными голосами, а серьезные мужчины – глубокими и низкими. И еще я изо всех сил старался не потерять сознание. Я повторил свое предложение.
– Я вызову тебе скорую помощь, и если ты не хочешь, чтобы я сказал собакам (так в Японии называют копов), что ты под кайфом – а я думаю, так оно и есть, – скорми им эту историю, тупой ты засранец.
Видимо, он внимательно меня выслушал, потому что разразился потоком ругательств, способных порадовать любого лингвиста, считающего, что в японском почти нет мата. Это неправда.
Я вышел из офиса и побрел к вокзалу в поисках телефона-автомата. Позвонил в пожарную часть, набрал 119 и сказал, что слышал в офисе Акияма ссору и крики. Я знал, что пожарные свяжутся с полицией. Когда они спросили мое имя, я повесил трубку.
Голова болела так сильно, что я решил поехать домой на такси. Наверное, лучше было бы отправиться к врачу, но я об этом не подумал.
Вы можете спросить, почему я не позвонил в полицию?
Потому что Акияма был и остается моим источником. Нельзя сообщать о своих источниках в полицию.
Я почти не сомневался, что дело было не в чем-то личном. Просто он находился в стадии психоза, вызванного наркотиками, а я оказался рядом не в то время. Это было как попасть под удар молнии – нельзя же винить молнию.
От общего друга я узнал, в какую больницу доставили Акияма и как он себя чувствует. Ему пришлось перенести операции на колене, ноге и носу. Какое-то время он вынужден был провести в больнице. К счастью, полицейские не удосужились проверить его мочу и кровь на наличие наркотиков. С ним обращались как с жертвой ограбления.
Я приехал к нему в больницу. Вид у него был сконфуженный и виноватый.
– Какая муха тебя укусила? – спросил я.
– Прости. Сумасшедшая неделя. Мне показалось, ты хочешь меня подставить. Или уже подставил.
– Но почему? Лишь потому, что я задал тебе тот вопрос?
– Я не помню, – признался он. – Я мало что помню из событий той недели. Этого, – он изобразил, будто делает инъекцию, – было слишком много.
– Мне жаль твое колено, – посочувствовал я.
– Все в порядке. Спасибо, что не натравил на меня копов. Я это ценю. Сам-то ты как?
– Голова очень болит. Ты меня дважды огрел как следует.
– Ох, бедолага. Ты к врачу обращался?
– Нет.
– Зря. С травмами головы шутить не стоит.
Этот разговор показался мне нелепо отстраненным, будто я рассказывал ему, как меня избил кто-то другой. Мы пожали друг другу руки и больше никогда не обсуждали «происшествие».
Он по-прежнему хромает, я по-прежнему прячу свои раны. Височная доля чуть повреждена, и, может быть, поэтому у меня нарушилось чувство хронологии. События далекого прошлого кажутся мне совсем недавними. Что-то, что я пережил даввным-давно, я переживаю снова и снова, ощущая все те же эмоции и чувства, что и в то время. Это немного мешает двигаться дальше.
Но мы ведь ни о чем не забываем по-настоящему. Прошлое редко остается прошлым. Я могу объяснить это, только перефразировав слова Учителя из Книги Экклезиаста: что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем.
Снова и снова у меня возникает ощущение, что не происходит ничего такого, чего не происходило бы раньше в этом мире и в моей жизни. Но это не значит, что повторять не стоит. И иногда связь со своим прошлым полезна в будущем.
Глава седьмая. Волшебный мир патинко
Салоны патинко разбросаны по всей Японии, как гигантские супермаркеты с неоновым освещением. Вы непременно наткнетесь на него почти на каждой остановке или станции метро. В сельской местности можно обнаружить салон патинко даже среди рисовых полей, и поблизости не будет ничего, кроме большой парковки, набитой японскими автомобилями. Они есть на каждой крупной автомагистрали, и хотя их количество с каждым годом сокращается, по состоянию на 2020 год эта индустрия по-прежнему приносит оборот в восемнадцать миллиардов долларов, а игроков задействовано не меньше одиннадцати миллионов. Большая часть моей журналистской жизни вращалась вокруг темной стороны индустрии патинко.
Исследование Министерства здравоохранения, труда и социального обеспечения показало, что 4,8 процента населения (более пяти миллионов человек) зависимы от азартных игр, в том числе и от патинко. Многие игроманы берут кредиты или занимают деньги у нелегальных ростовщиков, чтобы насытить свою потребность.
Эта игра гипнотизирует, она способна заставить игрока на несколько часов забыть вообще обо всем. В конце девяностых начали поступать сообщения о детях, которые погибли, пока их родители были не в состоянии отвлечься от патинко. Бедные малыши торчали в закрытой машине в летнюю жару по несколько часов, и некоторые умирали от теплового удара. Сегодня в каждом салоне патинко есть табличка о том, что родителям запрещено оставлять детей в машинах на парковках, и сотрудники регулярно проверяют, не нарушил ли кто запрет. И все равно нет конца случаям, когда родители плюют на интересы детей ради нескольких утомительных часов за вертикальным пинболом.
Бизнес патинко связан со всевозможными скандалами и преступлениями.
Салоны всегда были мишенью для бандитов: здесь можно украсть много денег, если придешь в нужное время. В префектуре Сайтама в 1990-е годы гангстеры Сумиеси-кай подделывали квитанции крупных салонов и использовали их для получения наличных в обменных центрах. Существуют и банды профессиональных воров, которые специализируются исключительно на салонах патинко. Они называют себя гото-си – этот термин представляет собой анаграмму слова «сигото», по-японски означающего работу. Так что грабить салоны патинко – тоже профессия.
Иногда гото-си срабатываются с инженерами-махинаторами, которые заменяют одни компоненты автоматов другими, чтобы гарантированно получался джекпот, и воры среди бела дня собирают деньги из автоматов.
Некоторые журналы для фанатов патинко издает якудза. Она делится сомнительной информацией, которая вроде бы дает игрокам преимущество перед машиной. Одно из таких изданий, «Редзанпаку», стало платформой для массовых манипуляций на фондовом рынке.