Я расспрашивал о том, что с ним случилось. Я не смог найти никого, кто назвал бы вескую причину, по которой он мог покончить с собой. Несколько газетных статей намекали, что его убили, но ничего существенного в них я не нашел. Я говорил с его редактором. Я говорил с его друзьями. Я говорил с его юридическими партнерами.
Ходили слухи, что какая-то молодая женщина, юрист, собиралась подать на него в суд за сексуальные домогательства. Я никак не мог выяснить, сколько правды в этих слухах. Очень в духе якудза – выдумать скандал, который может оправдать суицид, а потом убить жертву и выдать это за самоубийство. В случае с Игари не осталось ни одной записки, даже напечатанной.
Я оказался в нелепом положении. Мне нужна была помощь, потому что сам я выпутаться не мог. Мне было противно просить об одолжении якудза. Мне всегда противно чувствовать себя перед кем-то в долгу, поэтому я всегда стараюсь расплатиться как можно скорее, сколько бы времени это ни заняло. Ну, может быть, я и не собирался просить об одолжении, но мне нужен был совет, и хотя просить совета и просить об услуге – разные вещи, в мире якудза это нередко может считаться одним и тем же.
Со Старейшиной, своего рода моим благодетелем в организации, всегда было нелегко связаться, но я все равно к нему обратился. 11 сентября я подошел к назначенному таксофону, и он позвонил точно по расписанию. Первое, что он мне сказал, было:
– Я слышал, что вашего адвоката не стало. Игари был занозой в заднице, но он был храбрым человеком. Я сожалею о вашей потере.
Кажется, Старейшина всегда был на шаг впереди всех – или, по крайней мере, меня.
– Да, его больше нет, поэтому я и звоню. У меня к вам небольшой вопрос: вы читали книгу Гото?
На другом конце телефона повисла недолгая пауза.
– Да, мы все ее читали. Вот наглый сукин сын. Как это называется у итальянцев?
Я не сразу понял, что он имеет в виду.
– У мафиози?
– Да, этот их кодекс молчания. Омлетта или как его там.
– Омерта[15].
– Да, точно. Ну вот, он понятия о ней не имеет. Мы в полнейшей растерянности, не знаем, что делать. Черт с тем, что он обнародовал вещи, о которых никто не должен знать. Но это к тому же бестселлер, так что, заткнув ему рот, мы рискуем привлечь слишком много внимания. И вдобавок ко всему он теперь еще и священник, да?
– Ага. Правда, не думаю, что он очень уж раскаялся.
– Он нанес вам несколько ударов. И вы видите, что скрытая угроза тут налицо.
– Я знаю. Поэтому и обратился к Игари-сан. Он собирался потребовать опровержения от издателя, а потом мы планировали подать на него в суд.
Повисла такая долгая пауза, что я подумал, будто звонок оборвался.
– Когда это произошло? – наконец спросил он. – Когда вы к нему обратились?
– Восьмого августа. Я был его последним клиентом.
Кто-нибудь другой мог бы спросить, не считаю ли я, что в смерти моего адвоката виновен Гото. Конечно, я рассматривал такой вариант, и, конечно, мой собеседник – тоже. Мне даже не нужно было ничего говорить вслух, потому что я знал – мы оба прекрасно друг друга понимаем.
– Позвольте мне разобраться в этом. В любом случае совет хотел бы с ним поговорить, и я тоже. На следующей неделе я буду в Токио. Вы можете в воскресенье встретиться со мной в «Гранд Хаятт»?
Конечно, я согласился. В то время «Гранд Хаятт» еще был одним из немногих мест, где не обращали внимания, что к ним время от времени наведывается босс якудза. Либо они не знали, кто их клиент, либо им было наплевать.
Номер не был забронирован на его имя, но во Французской кухне на втором этаже, в зоне для курения, меня встретил его помощник и провел к нему. В номере меня ждали пачка сигарет, немного яцухаси (сладостей из Киото) и он. Может быть, потому что было воскресенье, он решил обойтись без костюма и расхаживал по огромному номеру, разделенному на две части, в темном халате и босиком. Я стоял, пока он не предложил мне сесть за длинный стол в центре.
Мы немного поговорили о том, как меняется мир. Репрессии против якудза на фондовых рынках по-прежнему шли в полную силу, а Демократическая партия Японии якобы заручилась поддержкой «Ямагути-гуми». На эту тему он тоже со мной побеседовал, иронически отметив, что один из членов Демократической партии Японии у них под каблуком и все об этом знают. Я не стал поднимать острую тему, потому что знал, что это сделает он. И он оправдал мои ожидания.
– Ваш адвокат занимался многими вопросами, для нас довольно болезненными. Он интересовался нашим участием в сумо, нашим участием в бейсболе, и его книга, вероятно, тоже вызовет у многих раздражение – если когда-нибудь будет напечатана. Вот что: мне известно, что он умер не своей смертью, и это все, что я вам скажу. Ваши опасения по поводу Гото приняты к сведению, и я, как вы знаете, не испытываю к этому человеку симпатии. Я ясно дал ему понять, что если с вами что-нибудь случится, это будет не в его интересах. Так что пока можете вздохнуть спокойно.
И так закончилась эта история.
Я получил от филиппинской полиции копию отчета о гибели Игари. Он был найден мертвым в своем номере отеля в Макати-Сити двадцать седьмого августа в три часа. Рядом с его телом находились канцелярский нож, чашка с лекарством, которое могло быть снотворным, и стакан вина. Он лежал на кровати лицом вверх. На левом запястье была рваная рана. Вскрытие показало, что причиной смерти стал инфаркт миокарда, а не самоубийство. Его брат Тетсуро Игари опознал тело, и его кремировали. Прах был перевезен обратно в Токио. Хайме Масиланг, начальник отдела по расследованию убийств, сделал пометки к отчету.
Рваная рана на левом запястье показалась мне странной. Этого недостаточно, чтобы истечь кровью, и кто станет пытаться покончить с собой с помощью ножа? Но если вы собираетесь инсценировать самоубийство, не испачкав кровью все вокруг и, возможно, самого себя, это довольно неплохой способ.
Как-то мы выпивали, и я спросил Игари-сан:
– Тебе когда-нибудь угрожали? Ты когда-нибудь боялся за свою жизнь?
Он уклонился от прямого ответа на мой вопрос.
– Я стал прокурором, потому что хотел, чтобы в этом мире восторжествовала справедливость. Отойдя от дел, я не пошел работать на якудза, как это делают многие бывшие прокуроры. Я продолжал сражаться с ними. Не все якудза – плохие парни, но девяносто пять процентов из них – просто пиявки на теле общества: они эксплуатируют слабых, охотятся на невинных, причиняют огромные страдания. И если ты сдашься, если сбежишь, они будут преследовать тебя всю оставшуюся жизнь. И если за тобой гонятся, рано или поздно тебя догонят. Шаг назад, и ты уже мертв. Остается только стоять на своем. Не то чтобы это правильный выбор, скорее это единственный выход.
И я стоял на своем. Игари-сан не занимался журналистскими расследованиями и не был святым. Но он боролся за справедливость и правду, и как журналист, ведущий расследования, я всегда считал, что именно это и подразумевает собой наша работа. Прошу простить, если это звучит слишком наивно. Но я считаю, что если никто из нас не будет противостоять темным силам мира, мы все проиграем.
Я ожидал, что, когда позвоню редактору Игари и попытаюсь выяснить, почему Игари чувствовал, что его жизнь в опасности, он не захочет со мной говорить. Это оказалось не так. Он уже знал, кто я.
– Игари говорил, что вы один из самых надежных, дерзких и смелых журналистов, каких он знал.
Это была первая в моей жизни похвала от погибшего, и я ее не заслужил. Но, услышав его слова, я почувствовал, что обязан их оправдать. Иногда лучший способ почтить память погибших – продолжать бороться за то, за что они умерли. Это единственный известный мне по-настоящему достойный способ выразить свою скорбь.
Я написал о нем некролог для Комитета защиты журналистов. Он всю жизнь проработал прокурором, но умер просто потрясающим журналистом-расследователем. В послесловии к своей книге Игари написал следующие слова (я постарался перевести их так хорошо, как только мог, сославшись на то, что помню из предыдущего черновика, который он любезно показал мне):
«В этой книге я постарался назвать как можно больше настоящих имен (а не псевдонимов). Я знаю, что для меня это большой риск.
Рисков хватает везде. Но мне хотелось как можно откровеннее написать о своей борьбе с нелепостью и несправедливостью общества. И вполне естественно, что мы должны называть настоящие имена наших врагов.
Может быть, мы стали слишком нечувствительными к абсурдности нашего общества? Слишком замкнутыми в себе, слишком озабоченными только тем, что о нас думают другие? Поддаемся ли мы власти сильных мира сего? Притворяемся ли безразличными к несправедливости вокруг нас, опасаясь расстроить власть предержащих?
Мне плевать, нравлюсь ли я кому-нибудь. Я никогда никому не льстил. Я всегда так жил.
И пусть я прожил глупо честную жизнь, полную непредвиденных обстоятельств, невзгод и больших потерь. Сейчас уже нет смысла сожалеть об этом.
Обращаясь к людям, я хочу сказать им, что жизнь имеет смысл, только когда мы живем с убеждениями. Если хотя бы несколько читателей смогут понять это или извлечь уроки из моего опыта, я буду счастлив!»
Прежде чем начать писать ту книгу, которую вы сейчас читаете, я читал и перечитывал эти слова много раз. Даже после своей смерти Игари смог многому меня научить. В настоящее время его книга больше не издается, но у меня остался экземпляр.
Возможно, бывают моменты, когда от судьбы не уйдешь, но я уверен, что в жизни нам доступен большой выбор. Я знаю, что Игари не мог добровольно уйти так, как он ушел. Его загадочная смерть в Маниле – не тот конец, который он себе представлял. Может быть, он знал, что это произойдет.
Последняя глава его жизни описана в его посмертно опубликованной книге. Мы все хотим быть хозяевами своей судьбы, и порой на помощь к нам приходят любые средства.