В следующий раз, придя в больницу, я вынул подвеску из коробки и сказал, что нашел ее, когда ходил по магазинам с Бени. Я попытался объяснить ей, что такое ЛП, но она лишь расхохоталась.
– Джейк, мне тоже было одиннадцать! Я знаю, что такое ЛП! Какой же ты глупый!
Я разломил подвеску, одну половинку надел ей на шею, другую попытался надеть сам, но пальцы будто онемели. Она сделала это за меня. Наклонившись, мы соединили наши половинки, чтобы убедиться, что магнит работает правильно. Раздался приятный щелчок. Я чувствовал себя счастливее, чем за последние несколько месяцев. Это были лучшие 9,99 доллара, что я тратил в своей жизни.
Мы были очень разными людьми, и все же мы были очень похожи. Она – Инь (женщина/тьма), а я – Ян (мужчина/свет). Но, думаю, она была намного сильнее меня, и у нее было мрачное чувство юмора.
В начале октября, когда мы гуляли по территории больницы, Мими отвела меня в сторону, чтобы «серьезно поговорить». Я помню, что только начинало холодать и сгущались сумерки, известные японцам как тасогаре.
Тасогаре – это момент перехода от дня к ночи, время, когда можно различить очертания людей, идущих к вам, но не их лица. Это слово родом из древнеяпонского, оно означает «кто идет?».
В прошлые несколько месяцев я порой прерывал наши прогулки, чтобы покурить. Но не сегодня. Я бросил курить 1 октября, в день, когда по всей стране вступили в силу постановления Японии, направленные против организованной преступности. Михиль помогла мне написать об этом статью для «Атлантик Вайр».
Я понимал, какое это большое дело. Оно должно было привести к тому, что Япония будет относиться гораздо прохладнее к якудза; оно должно было стать началом Большого похолодания. Законы различались в деталях, но все они устанавливали уголовную ответственность за разделение прибыли с якудза или выплаты им. Другими словами, теперь, если вы платите якудза деньги за защиту или с их помощью решаете свои проблемы, к вам будут относиться как к преступнику. Вас могут предупредить один раз, но если вы продолжите вести с ними дела, ваше имя станет достоянием общественности, и вас могут оштрафовать, посадить в тюрьму или применить к вам обе меры наказания.
Это было начало конца якудза. Я чувствовал это. Точно так же, как бороться с торговлей людьми в Японии значило вести войну, которая почти закончилась, крестовый поход против якудза мог лишь ускорить то, что становилось неизбежным.
Кто идет? Якудза. Но ненадолго.
Осень обещала стать одним сплошным тасогаре. Тасогаре якудза. Тасогаре торговли людьми. Тасогаре сезона. Лето уходило, приближались холода.
Всю ночь я работал над статьей, проснулся утром первого октября, как всегда, закурил, но ничего не почувствовал. Сигарета испортилась, подумал я. Взял другую. То же самое. Открыл новую пачку. Ничего не изменилось.
В этот момент до меня дошло, что мое лицо немеет. Я рванул в клинику, работавшую с раннего утра, объяснил свои симптомы, и врач сразу же посоветовал мне проглотить аспирин. Он предположил, что у меня только что случился ишемический инсульт – так бывает, когда кровеносный сосуд блокируется, лишая часть мозга кислорода. Иногда это наблюдается у заядлых курильщиков. Я понял намек. Я бросил курить.
Во время той прогулки Михиль спросила меня, хочется ли мне сигарету. Я признался, что бросил, и объяснил почему. Она пришла в восторг.
– Господи, Джейк, я уж думала, ты никогда не бросишь.
– Мими, я думал, ты никогда не скажешь мне, чтобы я бросил, и ты ни разу не сказала.
– А ты бы меня послушал?
– Вряд ли.
– Ну, тогда послушай сейчас. – Михиль взяла меня за руку. – Джейк, помнишь, я сказала, что хочу серьезно поговорить?
– Да, и я оттягиваю этот разговор как могу.
Она не рассмеялась.
– Джейк, тебе стало намного лучше. Тебе пора вернуться к работе. Ты не можешь целыми днями торчать тут со мной. Больница – для больных, а ты почти здоров. – Я попытался что-то возразить, но она сухо кивнула. – Мне нравится, что ты рядом. Но ты писатель. Это важнее. Пора снова начать писать. Я буду тебя поддерживать. Как в старые добрые времена. Итак, я смирился с тем, что в ближайшее время не умру, и вернулся к работе. Мне было чем заняться. Но все же я по-прежнему проводил много времени с Мими в больнице. Мы были очень близки. Смотрели фильмы, занимались йогой на ее кровати, обсуждали книги, гуляли. Йога давалась мне нелегко. Михиль говорила, что я самый несгибаемый человек на Земле.
Я приносил ей много журналов. «Космополитен». «Женское здоровье». «Сука» – журнал совсем не о том, о чем можно было бы подумать[16]. «Эль». Конечно, «Нью-Йоркер». «Космо» мне самому стал нравиться. Иногда мы вместе решали тесты оттуда.
Время от времени мы покидали территорию больницы, по крайней мере на несколько часов. Это зависело от того, какие процедуры она должна была проходить. По дороге в больницу я работал над отчетами о комплексной проверке, и мы просматривали их в ее палате.
А потом, в ноябре, произошло нечто волшебное.
Говорят, что состояние сатори – великого просветления – поражает вас, как молния, без предупреждения. Пока я буду жив, я, конечно, не узнаю, сатори это было или нет, но я знаю, что мой самый близкий к нему опыт произошел вечером восьмого ноября 2011 года, когда я сидел на краю больничной койки Мими и мы, соприкасаясь головами, смотрели «Меняющие реальность». Этот фильм уже давно был в ее списке. Я тоже хотел его посмотреть, причем вместе с ней. Филип К. Дик, по мотивам рассказа которого он снят, – один из моих любимых писателей.
И вот, когда мы смотрели фильм, мне внезапно показалось, будто я вижу ее впервые. После стольких лет. Я видел ее такой, какой я ее помнил, а не той удивительной женщиной, которой она стала.
Из-за химиотерапии ее длинные волосы поседели раньше срока, но улыбка и блеск в глазах ничуть не изменились. Она не была Мими-тян. Не была чересчур восторженной и наивной щекастой студенткой колледжа. Не была сироткой Энни.
Она была живее, чем когда-либо, несмотря на четвертый рецидив лейкемии. Она была женщиной, которая страдала, терпела, выжила и расцвела. Красивой женщиной. Ее улыбка стала неземной, мистической. Все ее лицо светилось. Может быть, это все свет, проникавший через окно в тот час, какой фотографы называют золотым.
– Мими, – я чуть подтолкнул ее в бок, – как тебе фильм? Или ты уснула?
– Нет, Джейк, – сонно пробормотала она, – я не уснула, и фильм мне понравился.
– Что же тебе понравилось?
– Обещаешь не смеяться?
– Только если ты не скажешь, что Мэтт Дэймон. – Она хихикнула и ничего не ответила. – Ну давай, не томи.
– Мне понравился фильм, потому что я верю в ангелов – тенши. Правда верю. Я их видела. И иногда к ним обращаюсь, когда пишу дневник.
– Тенши? – спросил я по-японски. Так бывает, если вы говорите на двух языках, и ваш друг тоже. Услышав слово на английском, вы повторяете его по-японски, просто чтобы убедиться, что вы действительно его услышали.
– Да. Тенши на но йо.
Я боялся ответить что-нибудь неуместное, потому что она говорила очень искренне. Она пережила три рецидива. Если кто и мог видеть ангелов, так это она. Сделав глубокий вдох, я на миг задумался. Придя в себя, взял ее за руку.
– Это прекрасно. Это замечательно. И я не собираюсь над тобой смеяться. Я никогда их не видел и не верю в них, но я открыт для такой возможности.
Она сжала мою руку.
– А ты что скажешь о фильме, Джейк? Тебе он тоже понравился?
– Он сильно отличается от рассказа Дика.
– Определенно. Но мне интереснее, понравилось тебе или нет? Ответь мне, только честно. Скажи, что думаешь.
Я попытался найти правильные слова, нежно сжал подвеску на ее шее и отпустил.
– Думаю, что наш мир стоило бы откорректировать.
Она посмотрела на меня, я придвинулся ближе, и мы подались вперед. Наши губы встретились. От нее пахло сандалом. Это был не запах моего ароматизатора, а ее собственный запах. Не то чтобы я об этом задумывался, но скорее представил бы, что поцелуй Михиль на вкус будет как клубника со сливками. Но это оказались корица, сахар, специи, перец чили и соленая карамель.
Мне как писателю стыдно в таком признаваться, но я не сказал ей никаких красивых слов. Я пробормотал:
– Твою же мать.
– Следи за языком, Джейк! – Она изобразила возмущение, а потом я поцеловал ее еще раз.
– Нам правда не стоит этого делать, – прошептал я.
– Но мы это делаем, – прошептала она в ответ.
Я не знал, к чему это приведет, но не хотел об этом думать. Она обняла меня и притянула к себе, и я последовал ее примеру. Весь мир затих. Последняя вспышка солнечного света осветила ее лицо и отразилась в глазах.
– Мими, – сказал я, – давай сбежим отсюда.
И мы сбежали. Мы задвинули занавеску у ее кровати и вышли в ночь.
Это было как взрыв. Я забронировал для нас лучший номер в ближайшем отеле для свиданий. Это «Ритц» среди таких отелей, заверил я. Мы забрались в джакузи с пеной и спорили, как устроена подсветка. Мы заказали пиццу, пусть и с глютеном. Мы возились со встроенным динамиком, от которого кровать вибрировала. Мы слушали всю музыку, какую могли, даже индонезийский гамелан, на всех музыкальных каналах. Она сказала, что недавно послушала альбом Адель и что ей очень понравилось. Мы пытались ее найти, но у Адель не было собственного канала. Я предложил послушать ее на моем айпаде и спросил, какая песня самая лучшая.
– «Скатываясь в бездну», – сказала Михиль.
– Ну ничего себе, какой сюрприз!
– Почему?
– Она ведь живет не в Японии, откуда ей знать о здешних отелях для свиданий?
Михиль запустила в меня подушкой и попала прямо в голову. А песня оказалась классной. Мы ее слушали. А потом покатились в бездну.
Мы уснули вместе, и проснулись, и вновь уснули. И в этом не было ничего неловкого. Это было так же естественно, как нырнуть в бассейн в летний день.