– Она – мой лучший друг, – возразил я.
– А разве не что-то большее? Прости, если я разболтался, но неужели это не что-то большее?
Я не хотел это обсуждать. Потому что и сам не мог понять, что чувствую. Потому что влюбиться в лучшего друга – плохая идея. Потому что я не хотел представлять себе мир, в котором больше нет Михиль.
Сайго тихо и медленно продолжал:
– Я знаю, ты хочешь ее успокоить. Скажи ей, что все получится. Даже если ты можешь только помахать ей рукой, верно?
Я сидел в кресле, не зная, что ответить. Он взял со стола чашки, вымыл их, прошел к двери, поклонился мне и напоследок добавил:
– Джейк-сан, что бы ты ни хотел сказать Мими-тян, сейчас самое время. Если можешь с ней увидеться, просто сделай это. Другого шанса может не быть.
Трансплантацию костного мозга отложили и назначили лишь на утро 31 мая, но я так ни на что и не решился. Я поговорил с Бобом, ее отцом, и он заверил, что не против моего приезда и что это не представляет угрозы – они с Хироко (матерью Михиль) тоже будут в палате, и человеком больше, человеком меньше – ничего страшного.
Но я не хотел никого напрягать. Ближе к ночи я лег в кровать, но спал плохо. Сайго появился у моей двери в девять утра тридцать первого числа и позвонил в дверь. Обычно он сначала звонил по телефону, но не в этот раз. Я спустился вниз, и прежде чем успел что-то сказать, он заявил:
– Джейк-сан, мы опаздываем. Прости, мне очень жаль. Я поздно проснулся. Пожалуйста, садись в машину. Мы ведь едем, да?
– Я же сказал тебе, что не поеду.
– Правда? Ну, значит, я не расслышал. Мне показалось, ты просто сомневаешься, ехать или нет, но это ведь не значит – не ехать. И вот я здесь. – Он приподнял бровь, наклонил голову и указал на «Мерседес».
Я сел в машину.
Мы прибыли в больницу около полудня. Я направился прямо в ее палату. Меня здесь знали в лицо. Медсестра Акимото отвела меня туда, где должны были делать операцию. В буквальном смысле взяла за руку и отвела. Мне это показалось очень милым. Я вошел.
Михиль лежала в постели, кажется, в фиолетовой пижаме. Кровать была слегка приподнята; ее голова покоилась на подушке, длинные рыжие с проседью волосы рассыпались по ней. Михиль показалась мне бледнее, чем я когда-либо ее видел, но, заметив меня, она просияла улыбкой.
– Джейк! Как ты сюда попал?
– Михиль, ты недооцениваешь мою способность маскироваться, как ниндзя. К тому же медсестры меня любят. Можно сказать, у меня бесплатный пропуск в любую точку этой больницы.
Она рассмеялась и тут же закашлялась.
– Сасуга[17], Джейк-сан. Я рада, что ты здесь.
Там был ее отец, и я не должен был торчать с ней слишком много времени. Но я пробыл там еще немного, еще чуть-чуть с ней поговорил. Мы говорили, даже когда медсестра начала ставить капельницу, с помощью которой костный мозг должен был поступать в кровь Михиль.
Я не мог заставить себя снять маску. Я не хотел уходить, но заставил себя попрощаться. Напоследок она протянула мне руку, и я подержал ее в своей.
Конечно, этого делать было нельзя. Но мои ладони были чистыми, и когда она протянула мне свою крошечную ручку, держать ее в своей было так же естественно, как дышать. И мы долго смотрели друг другу в глаза, не говоря ни слова.
Наконец она отпустила меня и помахала на прощание. Я еще немного постоял у ее кровати, но она уже засыпала. Я помахал ей в ответ, и она подмигнула, а потом закрыла глаза. Уходя, я чувствовал ее руку в своей. Даже сейчас я иногда ощущаю это тепло.
Как будто наши ладони по-прежнему соприкасаются.
Выйдя на улицу, я позвонил Сайго. Десять минут спустя он подъехал и забрал меня возле отделения неотложной помощи.
– Как она себя чувствует? – спросил он.
– Хорошо. Просто устала. Вся химиотерапия, вплоть до трансплантации, далась ей очень тяжело. Пришлось убить раковые клетки в ее организме, прежде чем трансплантировать клетки костного мозга.
– Да, конечно. В этом есть смысл.
Сайго обладал удивительными познаниями по части медицины. Может, потому что страдал диабетом, может, из-за того, что случилось с его второй женой. А может, потому что много лет назад его лечили интерфероном от гепатита С.
Следующие тридцать минут мы ехали молча. Я боялся, что мой голос сломается. Наконец я откашлялся и сказал то, что должен был сказать:
– Спасибо, что отвез меня туда.
Он махнул рукой и пожал плечами:
– Да ну какое спасибо. Я просто выполнял приказ, босс. Это моя работа.
Спустя несколько дней после трансплантации костного мозга у Мими случился сердечный приступ, и она впала в медикаментозную кому. Мне сказали, что, возможно, пройдет много времени, прежде чем ее выведут из этой комы, поэтому я поехал домой, в Штаты. Узнав от ее родственников, что она приходит в себя, я тут же забронировал билет обратно в Японию и тридцатого июня вернулся.
Да, она проснулась, бодрая и в хорошем настроении, хотя у нее выпали все волосы. Трансплантация костного мозга и химиотерапия всегда творили с ее волосами нечто странное. Сперва они стали кудрявыми, потом вновь прямыми и наконец преждевременно поседели. Может быть, подумал я, на этот раз они будут зелеными.
Я был так взволнован возможностью увидеть ее, что у меня скрутило живот. Закружилась голова. Я был так счастлив, что мне захотелось поехать в караоке и петь – даже трезвому, хотя пою я ужасно.
Девятого июля, стоя на платформе станции Симо-Китазава по дороге в больницу, я увидел пост в соцсети. Мария, наша общая подруга, писала, что Михиль больше нет.
Вот как я узнал о ее смерти – из поста в соцсети.
Поезд пронесся мимо меня. Я помню, что стоял на платформе совсем один, хотя это невозможно. Конечно, там были другие люди. Но я запомнил все именно так. Я стоял на платформе совсем один, и больше там никого не было.
Мне не хотелось в это верить, но я знал, что это правда. Я подождал несколько часов, а потом позвонил ее матери.
Я совершенно не помню, как добрался домой.
Проснувшись на следующий день, я начал помогать с организацией ее похорон и поминок в Сан-Франциско, запланированных на восемнадцатое июля. В США у меня была работа, и я не мог остаться на похороны, как хотели ее родители. Панихида по Михиль должна была состояться двенадцатого июля в час дня в церкви Асагао. Я знал, что не смогу этого выдержать.
Все равно ее там уже не было. Мое присутствие не могло ее вернуть. Нужно быть практичным, сказал я себе. Но я хотел выразить соболезнования. Я прибыл в Сан-Франциско шестнадцатого июля.
В тот вечер я решил побаловать себя массажем всего тела в шведском массажном салоне Ромироми, построенном в стиле нео-хиппи. Там во время массажа дают вам несколько советов, напечатанных на поддельной васи[18]. Я сохранил одну из таких бумажек. Это были слова известного вьетнамского буддийского учителя.
Мастер Дзен Линь Цзи сказал: «Чудо не в том, чтобы ходить по воде, а в том, чтобы ходить по Земле. Мы можем наслаждаться каждой минутой нашей жизни. Можем просто идти и вдохновлять других повторять за нами».
Это была цитата из книги «Нет смерти, нет страха». Я перечитывал ее снова и снова. Наверное, она должна была меня вдохновить. Но я думал лишь, что мертвые, конечно, не чувствуют страха – ведь они мертвы. Кто-то должен был отругать редактора книги за такое название.
Мне удалось связаться с ее братом, ее научным руководителем, ее друзьями и другими людьми, которые не смогли приехать на похороны в Японии. Восемнадцатого июля прошла поминальная служба.
Там я встретил Эми Тодзима, подругу Мими из американской школы в Японии, веснушчатую полуяпонку, спиритуалистку, хиппи и бывшую медсестру из хосписа. Мы сразу же нашли общий язык. Если я правильно помню, она предложила травку хосписного качества, но я был на это не готов. Мы все делились историями о Михиль и фотографиями с ней. Там была и Крис, которую я не видел с того вечера в клубе, когда мы все танцевали и Михиль внезапно стало плохо. Я подумал, что в тот вечер был с Мими рядом и старался быть рядом до конца.
Профессор Цунео Акаха сказал очень добрые слова. Он уже обсуждал посмертный выпуск Михиль и создание фонда ее имени. Разговор с ее друзьями стал для меня откровением. Я так много о ней не знал – но опять же, о многом я просто не спрашивал. Вы никогда не знаете никого так хорошо, как вам кажется, даже самих себя.
Вернувшись в Японию, я снова поехал навестить ее родителей, чтобы выразить соболезнования. Они жили рядом, и это казалось правильным поступком. Мы долго разговаривали. Боб предложил мне пива, но я признался, что стараюсь не употреблять алкоголь, потому что боюсь начать пить в одиночестве. «Когда человек пьет один, мистер Брандт, у него возникают проблемы», – сказал я ему.
Он спросил меня, хочу ли я посмотреть ее комнату.
– Здесь все так, как она оставила. Наверху лестницы, первая дверь слева. Если вам что-нибудь понадобится, дайте мне знать.
Поднявшись наверх, я увидел на ее комоде вторую половину подвески. Первая висела у меня на шее. Я поднес ее половинку к своей и соединил их. Когда они слиплись, я почувствовал, что буквально разваливаюсь на части. Тело пронзила волна тепла, глаза заслезились, и все стало расплывчатым. Я едва мог дышать. Я снял подвеску с шеи и осторожно положил в карман пальто.
Я спустился вниз и показал ее родителям эту подвеску, черно-белую подвеску Инь-Ян. Я объяснил им, что это значит, и они сказали, что я должен забрать ее себе. Попрощавшись с мистером и миссис Брандт, я направился к ближайшей железнодорожной станции. Когда я садился в поезд, меня вдруг поразила догадка, что название станции Эйфукучо переводится буквально как «Город вечного счастья».
Каким бы удивительным было это место, будь это правдой.
По дороге домой из меня лились слезы, как льется пот с толстого американца в сауне. Ощущение было такое, словно полупрозрачный лак для ногтей попал мне в глаза. Вернувшись в свою комнату, я положил подвеску в конверт и опустил в коробку, где хранил рождественские подарки Михиль, ее открытки, заметки и письма за все эти годы. Рождественский компакт-диск тоже был там.