Приятно было опубликовать сенсационную информацию, и я сам чувствовал, как ко мне вернулась аура репортера. Другие тоже это заметили и открыли мне двери, которые я никак не ожидал открыть. Не зря говорится, что все любят победителей, и вскоре после сенсационной новости газета «Лос-Анджелес Таймс» предложила мне должность специального корреспондента. Я был в восторге. Начинались великие времена – по крайней мере, на мой взгляд.
Глава двадцатая. Новая жизнь в призрачном городе
Если 2011-й стал годом, когда моя жизнь рухнула, то в 2017-й я понемногу начал восстанавливать ее.
Я никогда раньше не терял работу. Меня не уволили из «Лос-Анджелес Таймс», но меня сократили, упразднили мою должность, переформатировали мою работу – как это еще можно тактично сказать? В «Тронке», управлявшем компанией, это не волновало никого, кроме меня. Повсюду творилось то же самое. Дела шли ужасно. Куда бы я ни посмотрел, людей увольняли. Каю Хендерсону, редактору «Вайс», пришлось уйти в отставку из-за сокращения штата. Позакрывалось множество иностранных бюро. Япония больше не была местом для укрытия, Восходящее Солнце быстро садилось в тени Китая.
Токио начал казаться мне городом-призраком, и, бродя по нему, я сам ощущал себя бестелесным духом – не то Каспером, не то полтергейстом. Может быть, это значило, что я пробыл здесь слишком долго, но по крайней мере я все еще твердо стоял на земле, а у японских призраков нет ног.
Проводя много времени с оглядкой назад, ты неизбежно столкнешься с мыслью о будущем, но у меня таких мыслей не возникало. Я находился в странной депрессии и размышлял обо всем, что со мной произошло. Я приехал в Японию в 1988 году, спустя три месяца перебрался в буддистский храм, а в 1993-м начал работать. К 2017-му мой стаж репортера составлял около двадцати пяти лет, и теперь я ощущал то, что молодые американцы называют кризисом четверти жизни. Кризис был не в моей жизни, а в карьере, но для трудоголика жизнь и карьера неразделимы.
В начале 2017 года я думал: в этом году мне стукнет сорок восемь. Если округлить, то почти пятьдесят. Работа по комплексной проверке приносила мне уже не стабильный поток доходов, а редкую тоненькую струйку. Все, что бы я ни делал, уже было раньше. Мы расстались с Сайго – мирно, но не то чтобы в хороших отношениях. Я продолжал творить глупости. Может быть, начали сказываться годы приема лекарств от бессонницы.
Оглядываясь на 2016 год, я вообще не могу вспомнить, чем занимался, кроме как писал статьи для «Лос-Анджелес Таймс» и «Дейли Бист». Однажды утром я проснулся голым рядом с бутылкой текилы и голой блондинкой-моделью, которая велела мне вести себя потише, потому что она говорит с мужем по телефону. Так начались наши отношения, такие же здоровые, как сочетание алкоголя и халсиона. Она была по-своему харизматична, и, будь мы в другом мире, возможно, у нас что-нибудь бы и получилось. Но я был по-прежнему здесь, в Токио. И по-прежнему занимался тем же самым. Просто стал старше.
В буддизме есть слово, обозначающее бесконечную крысиную гонку жизни. Сансара. Это беспрерывный круговорот рождения, смерти и возрождения. Мы все попадаем в эту ловушку, гонясь за желаниями, сталкиваясь со своими кармическими долгами и пытаясь разобраться в тайнах жизни.
Это похоже на поездку по линии Яманотэ, снова и снова огибающую город. Станции никогда не меняются. Только пассажиры.
Я был по колено в токийской Сансаре.
Иногда я думал, что уеду, но все-таки оставался, чувствуя, что мне суждено торчать в этом мегаполисе до конца времен – или, по крайней мере, до тех пор, пока в Соединенных Штатах не появится государственное здравоохранение. Дональд Трамп был избран президентом и намеревался демонтировать никчемную систему общественного здравоохранения и заменить ее… вообще никакой. Уже одно это означало, что я, скорее всего, никогда не покину Японию. После того, как я пережил рак печени, ни одна страховая компания в Соединенных Штатах не включила меня в учетные записи. Я подошел к моменту, когда почувствовал, что нахожусь в застое как журналист, писатель и человек.
Я закончил и опубликовал только одну книгу на английском языке. Слава богу, ее оценили во Франции. Да здравствует Франция!
«Пороки Токио» уже печатали во всем мире. Туда вошли воспоминания о первых двадцати с небольшим годах моей жизни в Японии: двенадцать лет работы полицейским репортером и штатным корреспондентом «Ёмиури симбун» и еще несколько – работы над проектом Государственного департамента США по расследованию торговли людьми в Японии. Из них сложилась неплохая история о том, что бывает, если вы пытаетесь поступить правильно, но не так, как надо. Может быть, это было лучшее, что я в своей жизни написал. В этой книге меня устраивает все. Сюда вошел весь мой опыт о том, что я в своей жизни узнал, и о том, что следует знать.
Прошло семь лет с тех пор, как босс банды якудза Тадамаса Гото, мой личный Волан-де-Морт, опубликовал свою книгу, и почти десять лет с тех пор, как его изгнали из «Ямагути-гуми». Он все еще был жив и здоров, правил своей новой вотчиной в Камбодже, иногда приезжал в Японию, но потом уезжал. В Сидзуоке, префектуре, откуда он родом, он пытался возродить культурную традицию: собачьи бои. Старый добрый Гото, каким мы все его запомнили, он любил стравливать разумных существ друг с другом и делать ставки на исход. Может быть, есть какое-то извращенное садистское удовольствие в том, чтобы наблюдать, как собака, на которую вы ставите, рвет на клочки проигравшую. Это кровавый спорт для наемных убийц, для Гото и ему подобных.
Еще в 2002 году я брал интервью у Эндрю Ваксса, крутого писателя и борца за социальную справедливость, о садизме в Японии. То, что он сказал, навсегда мне запомнилось:
– Если вы посмотрите на садизм логически, то увидите, что это корень всех зол. Не деньги, а садизм. Вот что нужно людям: возможность навязать свою волю, свои желания, свои цели другому человеку посредством силы или запугивания. Вот что мы творим в Руанде, вот что творится в любом школьном дворе. Другой холст, другой цвет краски, но картина та же самая: тот, кто сильнее тебя, может заставить тебя делать что он хочет. Дело не в том, что он умнее, опытнее, в том, что он имеет больше прав. Он просто сильнее.
Как по мне, это лучшее объяснение мотивов большинства якудза, политиков Либерально-демократической партии и головорезов, которых я встречал. Акт садизма – два слова, которыми можно описать вообще всю жизнь Гото. Я сомневался даже, что он заплатил те пятьсот тысяч долларов за свою новую печень.
В декабре 2015 года Министерство финансов США внесло его в черный список. В пресс-релизе ведомства от 9 декабря 2015 года сказано, что Гото возглавлял «Гото-гуми» до октября 2008 года, когда он вынужденно ушел в отставку и перебрался в Камбоджу. Несмотря на это, Тадамаса Гото, как сообщается, по-прежнему был связан с многочисленными группировками, облегчающими его законную и незаконную деятельность. Он продолжал поддерживать «Ямагути-гуми» и остатки «Гото-гуми», отмывая их средства в Японии и Камбоджи. Кроме того, Гото установил связи с группировкой якудза «Намикава Муцуми-кай», прежде носившей название «Кюсю Сэйдо-кай» и печально известной своей жестокостью.
Активы Тадамаса Гото, которые находились в США или контролировались гражданами Штатов, были заморожены, а самим гражданам запретили вести с ним бизнес. Я получил письмо от американского журналиста из Камбоджи, который хотел написать о том, как японские предприятия в столице платили деньги за защиту якудза и, возможно, Гото. Он знал пару предприятий, которым пришлось закрыть свои магазины, и хотел выяснить, существует ли безопасный способ рассказать об этом СМИ. Я ответил ему, что не могу придумать способ, чтобы было и безопасно, и в то же время правдиво, без искажения истории.
Многое произошло с момента публикации наших книг. Ну, по крайней мере, мне удалось остаться в Токио. Город недолго остается прежним. И иногда я замечаю только то, чего больше нет. Давая кому-то совет, я смотрю не в будущее – я оглядываюсь на прошлое.
Допустим, я встретил кого-то на окраине Кабуки-тё, в «Мистере Пончике», и он меня спросил:
– Слушай, приятель, а как мне добраться до статуи Годзиллы?
Сомневаюсь, что мой ответ будет ему полезен. Скорее всего, я скажу следующее:
– Ну, поверни направо, где была улица улица Мэйсэй 48, которая в сентябре две тысячи первого сгорела, и погибло сорок человек – знаешь здание, где был зал для игры в маджонг и эротический салон, оформленный в медицинской тематике, «Клиника сексуальных домогательств»? Иди прямо мимо того места, где все местные якудза собирались в кафе в нижней части Фуринкайкана. Рядом будет кабаре «Черный лебедь» – он по-прежнему там. Если окажешься у Львиного особняка, где «Будда», он же Иноуэ Такахико, буддийский священник и босс якудза, предположительно упал с пятого этажа и разбился насмерть, значит, ты зашел слишком далеко. Пройди мимо отеля для свиданий, где раньше в освещенных витринах были выставлены все костюмы Диснея, и продолжай идти, пока не увидишь монетоприемники рядом с капсульным отелем. Увидишь статую метрах в ста восьмидесяти от того места, где раньше был единственный салон сексуального массажа, куда допускали иностранцев. Мимо ты точно не пройдешь.
Посещая места, где был прежде, я слышу, как у меня в голове звучит песня Лори Андерсон «Большая наука». Эти слова проносятся у меня в голове, когда я нахожусь в Кабуки-тё: «Вот человек с тяжелой судьбой, куда бы ни шел, он всюду чужой. Как ты, чужой? Можно я закурю?»
Раньше я бы не стал возражать. Теперь табачный дым вызывает у меня кашель. Можно я закурю? Нет, мать твою, нельзя. Хотя мне и самому хочется закурить, когда я в Кабуки-тё, особенно если прохожу мимо клуба, в котором поймут. Кабуки-тё входит в полицейский округ 4, где я провел большую часть 1999 и 2000 годов, освещая различные преступления, бедствия и преступников в этом районе. Помню, как мне сообщили важную информацию о первом полицейском рейде на хост-клуб