А. Н. КарнеевРеферативное изложение книги YakudzaД. Каплан и А. Дубро.ЯКУДЗА. ОЧЕРКИ ЯПОНСКОГО КРИМИНАЛЬНОГО ПОДПОЛЬЯ
DAVID Е. KAPLAN and ALEC DUBRO. Yakudza: The explosive account of Japan's criminal underworld. Addison-Wesley Publishing Co., Inc, Readings, Mass. 1986.-336 p.
Данная книга, написанная двумя американскими журналистами[1], представляет собой первое и до сих пор единственное детальное исследование феномена якудза — японского аналога итальянской и американской мафий, Коза Ностра, китайских триад и других крупнейших преступных сообществ мира. Превышая по численности ряды своих американских «коллег» почти и двадцать раз, японские гангстеры создали за внешним благополучным фасадом Японии как страны, «свободной от преступности», многомиллиардную по доходам криминальную империю, влияние которой давно уже вышло за пределы самой Японии.
Криминальный промысел якудза и общем плане весьма похож на то, чем занимаются гангстеры в других западных странах: игорный бизнес, проституция, наркотики, ростовщичество, вымогательство, контрабанда оружия, контроль над профсоюзами, инвестирование п строительный и шоу-бизнес. Особенностью якудза является невиданная в других странах степень общественной терпимости к якудза, позволяющая им поддерживать фактически партнерские отношения с полицией и в то же время открыто демонстрировать формальные знаки принадлежности к тем или иным гангстерским группировкам.
В глазах общества современные японские бандиты стараются (и в целом им до сих пор это удается) поддерживать имидж своего рола патриотических робин гудов, наследников традиционных моральных ценностей. Тесные взаимосвязи якудза с крайне правыми националистическими организациями и группами позволили якудза превратиться к самостоятельный центр силы, оказывающий влияние на экономику, крупный бизнес и политиков вплоть до самого высокого уровня.
Само слово «якудза» переводится как комбинация чисел 8-9-3 т.е. «я-ку-са». Согласно наиболее распространенной из версий происхождения названия «якудза», в ханафуда (доел, «цветочные карты»), одной из азартных игр, распространенных в старой Японии, где в каждом сете игроку выдастся три карты, эта комбинация карт, дающая сумму в 20, означала проигрыш. Отсюда — обозначение чего-то совершенно бесполезного, ненужного. Бесполезными и потерянными для общества считались и члены банд бакуто — профессиональных игроков в карты, расплодившихся в эпоху сегуната Токугава вдоль крупных дорог и при постоялых дворах. Именно среди игро-ков-бакуто термин "якудза", и получает первоначальное хождение и даже до сих пор в Японии изредка можно встретить мнение, что в строгом смысле слова якудза — это традиционные профессиональные участники азартных игр. Бакуто привнесли в традицию якудза не только важнейшую часть своего ремесла — бизнес на азартных играх, но и колоритный обычай отрубания фаланги пальца как наказание за нарушение правил банды.
Другим источником, влившимся в традицию якудза, следует признать группы тэкия — уличных торговцев вразнос. В отличие от деятельности игроков, эти люди были вовлечены в более или менее законные виды заработка. Японские власти еще в середине XV111 в. придали боссам групп торговцев полуофициальный статус, уполномочив их на контроль за своими подчиненными с целью предотвращения широкомасштабного обмана покупателей и войн за территории. Несмотря на это, группы текия сохраняли заметные криминальные черты, принимая в свои ряды объявленных в розыск преступников и подрабатывая и дополнение к основному бизнесу рэкетом и вымогательством. Группы текия были притягательным местом для буракумин — категории наследственных неприкасаемых в традиционной Японии. Несмотря на отмену правительственным декретом официальной дискриминации этих людей в 1871 г., они остаются объектом общественного остракизма в Японии и по сю пору, что продолжает стимулировать прилив значительного их количества в ряды представителей криминального подполья (с. 23).
Различение бакуто и тэкия дожило и до наших дней. Даже сейчас полиция в Японии классифицирует тех или иных членов криминального мира как либо принадлежащих к бакуто, либо к текия (хотя после Второй мировой войны к двум традиционным группам добавилась третья гурэнтай, досл. «громила", «хулиган», "бандит») (с. 18).
Социальный материал, наполнявший две эти группы в току ганской Японии, относился, естественно, к низам общества, в текия и бакуто попадали различные категории обездоленных и отверженных. Но обе эти группы продолжали длительное время сохранять свою специализацию, каждая на своей территории: бакуто — на крупных дорогах и в городах, текия — на рынках и ярмарках страны.
Как и в итальянской мафии, якудза создавали квазиродственные «семьи», где новые члены инициировались в группу в виде «младших братьев» и «сыновей». Специфика японских объединений подобного рола заключалась в чрезвычайно важной роли, отводившейся взаимоотношениям оябун-кобун (доел, «роль отца — роль сына»). В феодальном обществе XVIII в. система оябун-кобун, смоделированная но принципу патриархальной семьи, была всепроникающей основой множества взаимоотношений, таких как учитель и ученик, князь и вассал, босс и рядовой член банды. Сила этой традиции не утрачена, несмотря на модернизацию, и в современных условиях. Отмечается, что и сейчас ролевая функция неофита в оргазации (кобун) — это действия в виде тепподама («пули») в столкновениях с враждебными бандами, нахождение на переднем краю схватки под дулами вражеских пистолетов, риск собственной жизнью, часто взятие на себя вины и отсидка в тюрьме за правонарушение, совершенное оябуном (с. 19).
Подобно прочим гангстерским объединениям, якудза располагают арсеналом специальных ритуалов и церемоний инициации новых членов организации. Скажем, обряды китайских Триад предусматривают в этом случае принесение в жертву петуха, зачитывание 36 клятв перед алтарем и прокалывание серебряной иголкой среднего пальца. Якудза же практикуют обряд обмена чашами с сакэ, который символизирует вступления в отношения оябун-кобун и осуществляется перед синтоистским святилищем. Причем количество налитого в чашу сакэ зависит от статуса участников церемонии. Если участвуют ранные «братья», как, например, при заключении соглашении между боссами двух банд, то количество саке в двух чашах одинаково. В других случаях неравное количество напитка отражает асимметрию статуса обеих сторон.
Влияние системы оябун-кобун достигло своего зенита на рубеже XX в., когда оно пронизало структуру политических партий, социальных движений, армию, бизнес и криминальный мир. Важным компонентом, определяющим ценностную шкалу якудза, является унаследованный от самурайских времен комплекс бусидо (код самурайской доблести) и связанные с ним понятия гири и ниндзё. Гири -это целый комплекс этических представлений японцев, включающий верность, благодарность и моральный долг. Соблюдение гupu является ключевым для отношений оябун-кобун. В каком-то смысле гири — ото то, что в целом цементирует японский социум. Ниндзё -примерно соответствует понятиям «человеческие чувства» и «сочувствие". Один из аспектов ниндзё — щедрость и сострадание к слабым или обездоленным. «Гири в паре с ниндзё, так же как и напряжение, создаваемое этими двумя началами — долг как антитеза сострадания, — занимают центральное место в японской литературе. Восприняв ценностную систему гири-ниндзё, якудза серьезно подняли свой социальный престиж в обществе, демонстрируя, что, подобно лучшим самураям прошлого, они могут сочетать воинскую доблесть с состраданием и щедростью» (с. 29).
По мере вступления Японии на путь ускоренной модернизации к эпоху Мэйдзи расширялась и трансформировалась сфера приложения усилий якудза. Гангстеры освоили контроль за строительными рабочими в бурно росших крупных городах. Под их контроль попали рикши, число которых только в Токио составляло 50 тыс. Для банд бакуто центральным продолжал оставаться игорный бизнес, хотя благодаря совершенствованию полицейской системы он был вынужден уйти в подполье.
С усилением современного государства дли банд бакуто и тэкия становилось все более важным обеспечить некоторую степень защиты от преследований власти. Сотрудничество с последней предоставляло такие возможности, С другой стороны, правительство тоже находило сферы, где можно было использовать бандитов. Первоначально идеология не играла никакой роли в этом сближении политиков с уголовным подпольем, это был для обеих сторон прагматический оппортунизм, не выходивший за пределы традиционного консерватизма. В конце XIX в. этот консерватизм начинает сильно крениться в правую сторону, по мере того как Япония становится на путь милитаризма во внешней политике и авторитарного правления — во внутренней. Параллельно с появлением элементов современной демократии в стране рождается другая зловещая сила -ультранационализм.
В современном виде этот феномен восходит к 80-м годам XIX в., а в территориальном смысле первоначальной базой радикально-националистических взглядов становится Кюсю, наиболее южная из четырех основных частей страны, в то время — бедный район по преимуществу рыбаков и угольщиков. В Кюсю оказалось много бывших самураев. Их недовольство новым социальным порядком легко было использовать политикам, эксплуатировавшим тему коррупции и забвения традиций. Центром радикально-националистического движения становится г. Фукуока. Из Фукуоки происходит человек, оказавший ключевое воздействие на все последующее развитие орг-преступности в Японии и стоявший у истоков сращивания криминала с ультраправым движением, - Тояма Мицуру. Член одной из ранних националистических групп — Кёсися (Общество гордости и патриотизма), — Тояма уже в молодые годы завоевал репутацию «короля трущоб, организуя на улицах Фукуоки шайки городских громил, используемых затем для подавления и подрыва выступлений рабочих с угольных разработок.