семьи, также является привлекательным мотивом. В каком-то смысле в жестко структурированном японском социуме объединения якудза тем самым выполняют некую социальную функцию последнего прибежища для людей, не имеющих нормальной семьи или постоянной работы.
Патерналистский характер криминального мира, таким образом, изоморфичен японскому обществу в целом. Несложно найти много схожих черт между методами, практикуемыми якудза и, например, крупными корпорациями и банками, управленческие принципы которых постоянно эксплуатируют тему дайкадзоку, т. с. организации как «одной большой семьи». В духе, напоминающем ритуалы якудза, во время ежегодной церемонии приема на работу в компаниях и корпорациях практикуется сцена символической передачи родителями молодых служащих ответственности за их дальнейшую судьбу в руки руководства компании, представляющей «одну семью».
Чувство принадлежности к группе, столь повсеместное в Японии, впрочем, не дается так уж легко членам банд якудза. Степень преданности группе, требуемая от членов, в мире якудза, пожалуй, наиболее интенсивная. Многие неофиты не проходят проверку на совместимость с этим стилем жизни и исключаются. «Текучесть кадров» составляет ежегодно примерно 10%, но зато те, кто выдержал несколько первых лет, потом уже остаются в коллективе на всю жизнь.
Образ Японии, какой она воспринимается за границей, включает в себя, помимо прочего, представление об очень высокой эффективности полицейской системы и крайне низком уровне, по сравнению с другими развитыми странами, преступлений, связанных с насилием. Согласно статистике, в Америке шансы стать жертвой имущественных преступлений в 20 раз выше, чем в Японии, изнасилования — в 12 раз и т.д. (с.161). В то время как японские полицейские заслуженно гордятся имиджем высокоэффективной и дисциплинированной силы, без ответа остается вопрос: как может под носом у такой полиции процветать столь большое количество гангстеров (100 тыс. человек)?
Ответ на этот вопрос лежит в особом характере взаимоотношений между полицейским и гангстерами в Японии. На деле идет речь о широкой и глубоко институционализированной форме коррупции. Конечно, то тут то там японская полиция проводит широкомасштабные рейды и облавы на гангстеров, иногда арестовывая одновременно до тысячи бандитов. Для потребителей СМИ все это может выглядеть как серьезная борьба в оргпреступностыо. На деле же цель таких акций припугнуть гангстерскую мелкоту и одновременно устроить показуху для прессы. Бандиты чаше всего получают заранее предупреждение о рейде, и, для сохранения лица полицейских чинов, оставляют на месте задержания несколько пистолетов, чтобы полицейским было, что конфисковать.
Степень взаимной кооперации между полицией и гангстерами в Японии поражает. Местные полицейские знают всех действующих в их районе якудза, и имеют с этими последними вполне дружелюбные отношения. Это снизано не только с тем, что "колеса" такого рода «бизнеса» всегда хорошо «смазаны», но и с тем, что многие полицейские чувствуют симпатию к ценностной системе, ассоциируемой с якудза, включая принципы гири и ниндзё, и экс-самурайской тематике. Наиболее любопытным в этих взаимоотношениях является то, что по сути якудза в Японии действуют как своего рода альтернативная полиция. «Единственная вещь, которая пугает японскую полицию, — это неорганизованная преступность. Вот почему в Японии так низка уличная преступность. На местах ситуацию держат под контролем якудза, они же и обеспечивают безопасность. Если происходят какие-то нарушения порядка, то не исключено, что первыми порядок наведут представители местной банды. Поэтому полиция предпочитает существование организованной преступности ее отсутствию» (с. 163).
Уникальный симбиоз полицейских и бандитов на самом деле проливает свет на еще более важную проблему структурной коррупции в Японии. Отчасти, по крайней мере, внешне, она напоминает старые традиции коррупции крупных городов Восточного побережья США, отчасти является чисто японским культурным феноменом, аналогичным сердечному союзу гангстеров и правых. Что касается, например, уклонения от налогов, или размеров теневой экономики, то в этом отношении Япония в целом не сильно отличается от других стран Запада. Отличительной особенностью Японии является беловоротничковая преступность и связанные с ней махинации, взяточничество, подкуп и вымогательство. Концепция взятки в Японии весьма расплывчата, в основном — из-за чрезвычайно широко распространенного обычая обмена подарками, укорененного в отношения гири и пр. Полиция и другие правоохранители утверждают, что могут отличить взятку от признаваемого культурными нормами подарка, если размер суммы превышает необходимое для данного конкретного случая. Но такие определения лишь запутывают ситуацию.
Вместе с взяточничеством и незаконными комиссионными деловая культура Японии необычайно пронизана такими явлениями (преступлениями), как шантаж, запугивание и вымогательство. Эти преступления связаны с такими институциональными формами, как саракин, сокайя и др. Саракин означает «финансисты служащих» (salary man financiers), это люди или фирмы, практикующие ростовщичество. В одном только 1982 г. жертвами контролируемых якудза сараки-нов стали 2400 покончивших самоубийством. Еще 7300 вынуждены были из-за преследований ростовщиков бежать, бросив семьи и работу. По оценкам, в Японии действует около 42 тыс фирм-саракинов, занимающихся ссудными операциями с физическими лицами и взимающими непомерно высокий процент (около 60% годовых). Власть этих людей над своими жертвами связана с угрозами применить насилие или использовать различные дискредитирующие методы, которые могут привести жертву к «потере лица». В некоторых видах бизнеса шантаж и запугивание стали глубоко укоренившейся практикой. Например, в сфере развлечений (бары, рестораны, ночные клубы и пр.), до 70 процентов заведений вынуждено платить местным гангстерам дань за предоставление «защиты» (с. 169).
Но классическим для Японии примером вымогательства по-крупному является сокайя профессиональные корпоративные вымогатели. Этот термин можно перевести дословно как «специалисты по собраниям акционеров». Обычно эти вымогатели приобретают акции компаний и корпораций, выискивают информацию, компрометирующую менеджмент и руководство компании и шантажируют компанию. Согласно обследованиям, 70% прибыли сокайя поступает в гангстерские синдикаты. Разнообразие и изощренность методов сокайя прогрессируют в последние годы.
В настоящее время якудза переживают серьезную трансформацию. Их замкнутый мир гири-ниндзё, татуировок, отрубленных пальцев и прочей атрибутики экс-самурайской доблести ухолит в прошлое, Как в свое время самураи, отложив в сторону меч, взялись за бухгалтерские книги и балансы, так и нынешним якудза пришла пора расставаться с прежней идеологией и старыми представлениями. Вместо этого в конце XX в. они оказываются в мире, где криминальные методы зарабатывания денег становятся все более тонкими и циничными, а общественный имидж благородных разбойников остается уделом воспоминаний и художественных фильмов. Меняется и внутренняя структура управления криминальными группировками, слабеет традиционная система преданности боссу. Новым феноменом является перенос значительной части операций за пределы страны, кооперация с зарубежными преступными сообществами от Гонолулу до Сан Пауло. «Новое поколение гангстеров слишком занято зарабатыванием денег в Гонолулу или Гонконге, чтобы думать об отрубленных фалангах пальцев или церемониях с сакэ.» (с.273)
Современные якудза эволюционируют в сторону большей похожести на их американских коллег, арсенал их методов также становится более современным и изощренным. Идет тенденция к интернационализации. Растет прослойка интери якудза, «интеллектуальных якудза», связанных с беловоротничковой преступной деятельностью. Для полиции эти преступления сложнее отслеживать и, тем более, наказывать за них. При этом степень насильственности и агрессивности криминальных действий не снижается, а, наоборот, возрастает, преступность приобретает более «западный» характер.
В XX в. якудза длительное время играл особую политическую роль, оказываясь для определенных сил ключом к власти. На протяжении десятилетий рядовые японцы привыкли мириться с существованием якудза и создавали общественные мифы, чтобы оправдать это сосуществование. Эта идиллия постепенно рушится. Сумеют ли японцы использовать этот момент, чтобы серьезным образом изменить отношения между обществом и миром оргпреступности и создать новые защитные механизмы от него? Трудно сказать. Организованная преступность была очень сильна весь послевоенный период и ее почти невозможно ликвидировать. Но ее дальнейшей экспансии можно поставить эффективный заслон.
А.Н. Карнеев