- Стой, кто идет! - тут же раздалось откуда-то, и послышались стремительно бегущие шаги.
- Блин! - выругался Ылдя. - Это караульный! Прячьтесь, сейчас мы его встретим. Софрон вжался в забор, стараясь быть неразличимым; Ефим вытащил свой пистолет и поднял его вверх.
Шаги приближались, учащаясь. И тут, когда показалась бегущая трусцой вдоль забора черная тень воина, прижимающего к груди свой автомат, Ылдя вдруг выскочил прямо перед ней с резвостью циркача и громко крикнул:
- Жуй!
От неожиданности караульный дернулся и на миг застыл. Тут же Ылдя со страшной силой ударил его рукояткой пистолета в лоб; караульный пискнул и упал назад, ударившись затылком об асфальт.
- Чудесно! - сказал Ылдя, пряча пистолет.
- Правильно, - радостно согласился Софрон. - Это все потому, что вы сказали <жуй>!
- Да, мне нужно было звучное слово... Жуй, шуй... Не все ли равно. Берите его автомат, и бежим в самолет. Быстрее!
- Но он же закрыт!
- Вон там, по-моему, они не догрузили, тот открыт, спрячемся за грузами, быстрее...
- Я боюсь брать автомат!.. - воскликнул Софрон.. - Он очнется!
- Ну и трахните его прикладом в рот!
- Слушаюсь! - отчеканил Жукаускас, подошел к караульному, посмотрел в его закатившиеся глаза, дебильное курносое лицо, и осторожно снял с него автомат, приподнимая его туловище и голову. Караульный не пришел в себя. В центре его лба кровоточила огромная рана, внутри которой белела черепная кость. Софрон надел автомат на себя, молодцевато щелкнул каблуками и положил указательный палец на спусковой крючок.
- Перестань, уходим, сейчас другие могут появиться!.. - злобно прошептал Ылдя. - Давай, вперед, раз-два.
Они побежали к самолету зеленого цвета, стараясь не слишком громко стучать своей обувью, и останавливаясь через какие-то промежутки, чтобы осмотреться. Но все было почему-то тихо; может быть, остальным солдатам было просто на все плевать, а может быть, они занимались друг с другом любовью, или изготавливали какой-нибудь наркотик для своих удовольствий.
Ылдя и Жукаускас подбежали к самолету, забежали за его хвост и увидели, что его низ раскрыт и представляет из себя широкий вход в самолетное нутро, а там виднеются аккуратные штабеля темных больших ящиков.
- Видите, как замечательно! - сказал Ылдя. - Пошли туда!
- И откуда вы все это знаете!.. - воскликнул Жукаускас, проходя в самолет. - Это вы так золото перевозили, да? Или это невозможно?! И где же мы тут разместимся? И где же вода?!
Ылдя молча взял его за руку и повел во тьму, вглубь самолета, а потом, зайдя за один из штабелей, сел прямо на металлический упругий пол, указав Софрону место напротив. Софрон с удивлением посмотрел на него; Ефим облокотился о стенку самолетного корпуса и заулыбался.
- Милый мой братик! - сказал он, зевнув. - Будем спать здесь. Это чудесное место; здесь лучше, чем в поле. Кто знает, что будет завтра! Надеюсь, что нас с вами не заметят, и мы куда-нибудь улетим, если этот военный лайнер полетит. Перевозил я в своей жизни и золото, и алмазы, и кислоту, и вазы. Я не скажу вам, как и где. Я даже вот царем был, блин! Ложитесь на пол и отдыхайте, друг мой, пусть вам приснится ваш облик мира, ну а мне пусть приснится мой.
- Во сне я вижу только Якутию! - горделиво ответил Софрон, садясь перед Ылдя на корточки. - А где же вода!! Вы же обещали, я сейчас умру...
- Ну и зануда же вы!.. - произнес Ылдя, засунув руку за пазуху и вытащил плоскую желтую фляжку.
- Вот вам, держите, наслаждайтесь, пейте. Это - вода прекраснейшей в мире реки Алдан, бывшего Тюмюка. Ох, Алдан, Алдан... Ты - моя религия, ты - мой Бог! Все в прошлом, приятель мой, завершилось мое царство, прошло мое время, закончился мой миг. Я сейчас буду плакать и размышлять, и, может быть, душа моя даст мне ответ, а, может быть, скажет совет. Неужели реальность напрасна, и я - пустое смешное существо?!
- Успокойтесь, - мягко сказал Софрон, беря флягу и отпивая большой глоток. - Все правильно, все происходит. Завтра наступит что-то новое, и, возможно, вы станете князем и объявите мир своим. Сейчас действительно нужно спать, и в самом деле надо ждать. Ведь Якутия здесь!
- Значит, мы уснем и отдохнем?.. - трепетно спросил Ылдя, забирая флягу назад.
- Мы будем во сне, - сказал Софрон.
Они легли.
Онгонча восьмая
Наутро солнечный луч пронзил иллюминатор, и красное лицо сопящего во сне Жукаускаса воссияло, отражая яркий свет. Софрону стало горячо и неприятно, как будто бы его обмочил подошедший ребенок с фонарем. Вспышки радуг сверкали перед его глазами, и он открыл их, прекращая это цветовое буйство. Он тут же узрел нечто невыносимое, направленное на него, некий белый световой провал, точку без границ и центров, вмещающую остальную блеклость вокруг и затопляющую возможность ее видеть своей чудовищной над-видимостью; это был божественный клинок, сжигающий тебя, это был сам переход куда-то еще, это был ослепительный ноль. Было чудом туда смотреть; там наступало воскресение и сменялось высшей гибелью; там святость становилась славой и преображала ужас; там тайна сгорала в разрушительном огне высшего творчества и рождалась из ничего; и там был смех, бред и зной. Софрон готов был вернуться, уничтожиться и вознестись - и он отвел свой взгляд, закрывая глаза ладонью.
- Что, проснулись наконец? - прошептал чей-то голос. Софрон посмотрел туда, и сквозь яркие световые пятна, застилавшие перед ним все, он увидел бодрого Ефима Ылдя, сидящего около темно-зеленого ящика и курящего папиросу.
- Выж... - издал из себя Жукаускас, попытавшись сесть. В голове его звенело и тарахтело; он пытался вспомнить свои сны, но помнил только крик: <Айхал!> и какой-то охряной фон; он понял, что он не на корабле и не в машине, потом обнаружил, что это самолет. Он захотел сказать что-то важное и обратился к Абраму Головко, но тут он осознал, что Ылдя - не Головко, и тогда глаза его ожгли слезы.
- Чего вы!? - спросил Ефим, затягиваясь. - Пока все нормально, нас не обнаружили...
- Ах, вот в чем дело!.. - воскликнул Софрон, вспоминая на этот раз все.
- Тихо! - строго сказал Ылдя. - Здесь солдаты ходят, надо сидеть тихо. Кажется, мы можем улететь. Пока вы спали, самолет догрузили и закрыли. Нас не увидели: мы лежали за ящиками. Теперь будем ждать.
- Ах вот почему я слышал тарахтенье!.. - проговорил Софрон, нетвердо садясь.
- Да, это грузили, они начали на рассвете, куда-то торопятся. Я как раз от этого проснулся, и с тех пор сижу, а вам все по фигу.
- Я хочу в туалет! - сказал Жукаускас.
- Потерпеть придется, - вкрадчиво заметил Ылдя.
- Не могу. Как это - потерпеть?! А если мы улетим только к вечеру?!
Ефим раздраженно посмотрел на Жукаускаса, остервенело затушил папиросу прямо в пол и сплюнул куда-то назад.
- Как же вы мне надоели! - воскликнул он. - То пить, то наоборот... Вы на войне, приятель! Что, в вашей партии вас не учили тяготам и лишениям? Как же вы будете сражаться и бороться?
- Я не знаю такой партии, которая может научить человека не писять, - негромко сказал Жукаускас.
- Есть такая партия!.. - весело заявил Ылдя. - Это - партия ЛДРПЯ!
- Э, вы не очень-то! - рявкнул Софрон, вставая - ЛДРПЯ не трогай, понятно?.. И вообще, может, я по-большому тоже хочу, что мне, так и сидеть здесь внутри?!
- Фу, - сказал Ылдя. - Ладно, вылезайте из этих ящиков как-нибудь, и там должен быть туалет.
- Вот так бы сразу! - обрадовался Софрон, удаляясь вдоль штабеля.
- Ублюдок, - проговорил про себя Ылдя и достал новую папиросу.
Через продолжительное время Жукаускас вернулся и выглядел очень радостным.
- Я нашел там прекрасный ход! - проговорил он. - Эти ящики кончаются, потом направо, и сразу уборная!
- Дурачок, - сказал Ефим. - Я уже утром там был несколько раз.
- Так вы что, надо мной издевались!?.. - жалобно спросил Софрон.
- Так, пошутил, - довольно ответил Ылдя.
- Ах ты...
- Подождите, там что-то не то снаружи... Подойдем к иллюминатору!
Они осторожно посмотрели сквозь толстое круглое стекло. По летному полю бегали озабоченные солдаты, некоторые из них несли зеленые ящики, офицеры отдавали команды, самолеты вдалеке заводили моторы, издавая характерные звуки. Все как будто бы дышало какой-то неуверенностью, настороженностью; казалось, что происходят приготовления перед бегством.
- Их что, тоже завоевал Семен?.. - проговорил Ылдя, но тут раздался какой-то грохот под полом и моторный шум. Через две минуты послышались голоса и шаги.
- Они открыли нижний вход!.. - шепнул Ылдя. - Сидим тихо.
- Кладите сюда, - сказал высокий голос. - Вот так. Осторожно.
Послышался стук об пол укладываемого тяжелого предмета.
- Все, пошли, - тихо произнес высокий голос, и через какое-то время шаги смолкли.
Ылдя опять уставился в иллюминатор, присвистнул и повернулся к Жукаускасу.
- Смотрите, они все встали <смирно>, ничего не понимаю...
И тут раздался рев какого-то радио, усиленный многократно большим числом всюду установленных громкоговорителей; это был человеческий злобный голос, и он вещал:
- Товарищи! Говорит подполковник Сасрыква! Товарищи! Говорит подполковник Сасрыква! Товарищи! Говорит подполковник Иван Сасрыква!
Наступила пауза, голос замолчал и вновь возник:
- Я - советско-депский гвардии подполковник! Я командую эскадрильей, бля! Мы все служили нашей депской родине, коммунистам, нах.. И теперь этого нет?! Где моя Депия, которую я защищал, вжоп... Где она?! Прокукали ее, продали, прохезали, проныкали. Одни комитеты ысыах, писиах, а Депии нэмае, нах... Это что - новый мир, бля?! Я не могу этого потерпеть, товарищи, я - вьетнамец, я - афганец, и у меня сердечко болит, вжоп... Я не могу жить, когда эти пидорасы и говно управляют, нах... Сплошные пидорасы и говно! Они армию променяли на серпы с яйцами, и думают, что им что-то пожнут и вылупят, бля. Так вот, что я решил, товарищи, нах... У меня есть одна ядерная бомбочка, вжоп... Одна-единственная, но довольно приличная, десять хиросим, ядерная ядреная бомбочка, бля. И я подумал: да ебись все это конем, ваш Алдан, гондон, гандан. Через полчаса я сброшу ее на ваши бошки, ха-ха-ха... Простите меня, товарищи, вжоп... Я знаю: среди вас есть коммунисты, и они меня правильно поймут. Я ухожу из жизни стойко, вместе с вами! Чтобы все эти эвены, якуты и прочие чурки и русопяты не измывались над нашей Депией Советской. Я остаюсь здесь и отпускаю свои самолеты: летите, милые, летите, воины ни в чем не виноваты. Да здравствует Депия, армия, социализм, нах...! Прием окончен.