Мне было больно, как же иначе. Все это причиняло боль. Я понимала, что это необходимо, но от этого было не легче. Вообще-то, больше всего я переживала за Майка; ему тоже было трудно исполнять роль безучастного зрителя и наблюдать, как все происходит. Но некоторые вещи надо перетерпеть.
Итак, наконец я установила точную дату и время. Что ж, посмотрим. Поскольку теперь у нас не было еды и почти не осталось воды, результат имел гораздо более важное значение, чем раньше. Естественно, это было неотъемлемой частью моего плана; но, несмотря на адский голод, мне никогда еще не было так трудно заставить себя поесть. Мы расправились с едой и тратили воду, как вздумается. Это пиршество было жертвоприношением Мартину. Это должно было случиться; если бы мы не доели все, что у нас было, уловка бы не подействовала. Он должен был видеть, что мы уверены. Поэтому мне было нелегко.
Где-то там, наверху, Мартин все слышал. Главное, чтобы он услышал этот разговор: реальный вызов, брошенный ему в лицо. Конечно, если бы он знал, что мы догадываемся о его присутствии, он бы сразу раскрыл мой блеф и просто ушел бы. Но — и в этом была суть моей затеи — если, по его мнению, мы верили в свою полную изоляцию от внешнего мира, мне незачем было говорить то, что я сказала; разве что это правда. Это был ключевой момент. Он должен был мне поверить. И остальное — мое почти отчаянное предположение — на эмоциональном уровне просто встанет на свои места у него в голове и вынудит его отреагировать, чего я никогда бы не добилась одними логическими рассуждениями. Я была почти уверена, что Мартин не купился бы на логику; он был слишком умен, чтобы скомпрометировать себя, когда выход очевиден. А я должна была убедиться безоговорочно.
Когда он вошел, я сидела на стуле в его комнате. В руке он нес сумку, полиэтиленовый пакет; мне показалось, что он пустой. Я поздоровалась. Он ответил, что рад меня видеть, но казалось, его что-то беспокоит... ничего необычного, просто у него был задумчивый вид. Он спросил, не могу ли я немного подождать или же мне хочется поговорить с ним немедленно? Я ответила, что да, я хочу поговорить сейчас. Он сказал, что ждать придется недолго, ему просто нужно кое-что сделать, и снова вышел...
Я собиралась сказать ему, что между нами все кончено, что я больше не хочу его видеть. Я знала, это будет сложно; но я все продумала и, мне казалось, нашла нужные слова. Я просто ждала, когда он обратит на меня внимание, чтобы высказать все, как положено.
Его не было более двух часов. И большую часть времени я так и просидела в комнате... как собака, которой дали команду «сидеть». Это было нелепо: я так привыкла выполнять его приказы. Наконец я поднялась, прошлась по комнате. У Мартина была довольно большая спальня, да и дом был большой; но мебели почти не было. Была кровать. Обычно ребята не убирают постель, а он убирал; еще был шкаф, стол, комод с ящиками и ковер. И больше ничего. Стены совсем голые. Его кабинет в школе был совсем другим: там стояли растения и милые безделушки, пластинки и подушки на полу, чтобы сидеть... это было школьное лицо Мартина; Мартин, которого знали все. Не думаю, что все это ему действительно нравилось. Должно быть, он потрудился, чтобы обставить тот кабинет; естественным путем у него не получилось бы создать такую обстановку. В его спальне даже магнитофона не было.
В конце концов я подумала: это глупо... не могу же я торчать здесь весь вечер. Так что я вышла из спальни и пошла по коридору; звала его, но никто не ответил. Наконец я стала заглядывать в другие комнаты: в ванную, в спальню для гостей. Может, он вышел, подумала я, но это казалось таким странным; хотя в руках у него был пакет. Потом я нашла его. Он сидел в каком-то чулане в конце коридора... я открыла дверь, а он просто сидел там. Он поднял голову. Я везде тебя искала, сказала я. Что ты делаешь?
Ничего, ответил он. Просто... просто слушаю кое-что. На полу валялась пара наушников, маленький стереомагнитофон и какие-то пленки... я сказала, что нам нужно поговорить, поэтому я и пришла. И с того момента все пошло не так, будто он заранее знал, что я собираюсь сказать. Или как будто произошло что-то ужасное... не знаю. Но мне ни с того ни с сего стало страшно: я его испугалась. Он посмотрел на меня и ответил: хорошо, давай поговорим... вот так просто сказал, будто не исчезал никуда на два часа. Мы вернулись в его спальню, и я села. Он ходил взад-вперед, потирая ладони. Помню, я подумала: какой у него нелепый вид, когда он так делает... и начала говорить то, что запланировала, мол, он мне очень нравится но мне не кажется, что наши отношения к чему-то приведут... какую-то бессмысленную чепуху, но все знают, что она значит. Спустя какое-то время я поняла, что он меня не слушает. Его мысли были совершенно в другом месте.
Я поднялась и встала перед ним. Я пытаюсь с тобой поговорить, произнесла я. Он просто смотрел на меня, будто видел в первый раз в жизни, но я не унималась... я сказала, что у нас ничего не выйдет, и попыталась заставить его понять это. Он вдруг схватил меня за плечо и спросил: разве ты меня не любишь? Это было так странно, и я ответила: конечно, ты мне нравишься, но мне просто кажется, что будет лучше, если какое-то время мы не будем видеться. Потом у него в глазах появилось это жуткое выражение... и я помню, как он спросил: значит, ты хочешь сбежать от меня? И я ответила: возможно, так будет лучше... на какое-то время...
А потом... потом он крепко сжал мои плечи, так крепко, что мне стало больно; я хотела было что-то сказать, попросить остановиться, но, посмотрев в его лицо, поняла, что стоит мне произнести хоть слово, он меня убьет... это было такое сильное, внезапное и ужасное осознание, что я совершенно растерялась. Наверное, я закричала, потому что он приказал мне помалкивать. А потом он заговорил... и стал рассказывать... говорил ужасные вещи, и не замолкал. Мне казалось, что я слышу голос чудовища из ночного кошмара... и не помню почти ни слова, потому что тогда на самом деле поверила, что он меня убьет. Не знаю почему. Я просто знала...
Он... и потом...
Я останавливаю пленку. То, что произошло с этой девушкой, в какой-то мере моя вина; то, как я повела себя в Яме, повлияло на Мартина; настолько мощно задело его искусственно созданную личность, что она дала трещину, проявив то, что скрывалось внутри. Лиза была единственным человеком, кому довелось увидеть истинного Мартина. Я вздрагиваю, беру ручку и слушаю дальше.
Он толкнул меня, и я упала... не на кровать, на пол, и мне было безумно больно, и он... тогда он сказал, что любит меня, но он смеялся и прижимал меня к полу, так что я не могла сопротивляться. Я сказала... я кричала, приказывая ему прекратить, пыталась визжать, но он... он... зажал мне рот ладонью так, что я не могла издать ни звука... просто зажал мне рот, будто этого было достаточно, чтобы я замолчала... и... и другой рукой снял с меня трусики. Тогда я его укусила, потому что наконец поняла, что происходит: и это было так глупо, ведь я впивалась зубами в его пальцы, и кровь была повсюду: у меня во рту, господи, мне пришлось ее проглотить, но он даже ни разу не поморщился, будто не чувствовал ничего, ничего... и... он прижимал меня к полу... и проник в меня, я попыталась остановить его, но не смогла ничего поделать... мне казалось, что меня разрывают изнутри, на лице и на ресницах у меня была его кровь, но я все равно его видела...
Потом он остановился и слез с меня, не отрывая ладони ото рта, чтобы я не могла говорить. Я задыхалась, давилась, и тогда он сказал... он сказал, что если... если я кому-нибудь расскажу, где бы я ни была, он найдет меня... и я ему поверила. Он говорил серьезно... по его глазам было видно, что он не шутил. Никогда в жизни мне не было так страшно...
И это было так бессмысленно. Тогда я чувствовала одну лишь боль и... и шок, наверное, не знаю... но это было так бессмысленно. Он же делал это... очень недолго. Кажется... кажется, он даже не кончил, далее не получил никакого удовольствия от... этого, так я думаю. Зачем он это сделал? Господи, зачем он так поступил со мной? Как будто он хотел... наказать меня, наказать за что-то, чего я не совершала.
И снова, слушая ее голос, я плачу и не могу остановиться.
Когда наступил вечер, обитатели Ямы уснули почти спокойно, впервые за несколько дней.
— Завтра в одиннадцать часов, — счастливо пробормотала Фрэнки. — Всего через четырнадцать часов.
— Засыпай, и время пролетит быстрее, — успокоила ее Алекс.
У нее все еще был больной голос, заметил Майк; но в нем больше не слышалось отчаяния. Забавно, как все изменилось: раньше они с Лиз были единственными, у кого оставалась причина надеяться, а теперь именно они чувствовали себя менее уверенно, понимая, что их надежда выжить опирается на блеф, который может сработать, а может и провалиться.
Постепенно они погрузились в сон. Майк лежал, уставившись в потолок, и нетерпеливо ждал, пока уснут другие. Выдержав некоторое время, он вылез из спального мешка и прошел во вторую комнату; проходя мимо уборной, постарался не дышать. Спустя минуту или две к нему присоединилась Лиз.
— Ты была великолепна, — прошептал он. — Твоя затея сработает. Иначе быть не может.
— Спасибо. Скоро увидим, правда? Все зависит от Мартина. Думаю, он купится. Он слишком уверен в себе; не может и представить, что мы нашли выход из Ямы, так что ему ничего не остается, как поверить, что я говорю правду.
— Все тебя ненавидят, — осторожно заметил Майк.
— Всего на несколько часов, как сказала Фрэнки. Переживу. — Она замялась. — Майк?
— Да?
— Ты правда думаешь, что мы выберемся?
— Конечно. Ты вела себя потрясающе.
— Это Джефф был на высоте, — усмехнулась она.
— Он тебя ударил. Я не знал, что и делать.