— Извини, — проворчал он, — я не доктор и не в состоянии оказать тебе более квалифицированную помощь.
— Пить, — умоляющим тоном попросил раненый.
Дон Энрике вынул из кармана платок, смочил его водой и поднес к пересохшим губам Себастьяна,
— Тебе легче? Ты в состоянии шевелить языком?
— Кто вы? — простонал мулат.
— Я — дон Энрике. Ты что, так и не узнал меня?
— Вы? Не может быть, сеньор! Дон Энрике погиб… Он был моложе вас, сеньор. Лет на двадцать моложе…
— Перестань нести вздор, — оборвал мулата Беррео. — Я проделал долгий путь через болота и, возможно, имею весьма неприглядный вид. Но, черт возьми, не настолько же я изменился, чтобы меня невозможно было узнать!
— Да, да, это вы, дон Энрике. Теперь я узнал вас… по голосу. Когда вы сердитесь, ваш голос ни за что не спутать с голосом другого сеньора.
— Расскажи, что здесь произошло.
Себастьян наморщил потный лоб и, сделав над собой отчаянное усилие, выдохнул:
— На рассвете на асьенду напали пираты. Они убили почти всех, а меня оставили здесь, под палящими лучами солнца, подыхать мучительной смертью.
— Ты сказал — «почти всех». Значит, кто-то еще уцелел? Кто? Что стало с сеньорой Бенавидес, ее дочерью и братом?
— Дон Энрике, — голос мулата дрогнул, — мужайтесь… Их больше нет.
— Их убили?! — в ужасе вскричал Беррео, хватаясь за голову. — Убили?! Боже, за что ты покарал эту семью? Чем она провинилась перед тобой? Себастьян, я должен знать, как это случилось! Себастьян!
Мулат что-то невнятно пробормотал в ответ и закрыл глаза. Было видно, что силы покидают его.
— Воды, — еле слышно прошептал он.
Дон Энрике поспешно дал умирающему напиться.
— Сеньор, — промолвил мулат. — Когда прошло шесть дней и пираты не получили выкуп, они обезглавили пушкаря Хереса и… и велели мне отнести его голову дону Антонио. На следующий день, не дождавшись выкупа, они убили пилота Родриго… Родриго Хименеса. Его голову я тоже отнес дону Антонио. А сегодня на рассвете… Сегодня они казнили дона Мигеля и сказали, что сами вручат его голову дону Антонио. Главарь этих мерзавцев, капитан Рок, отобрал пятнадцать человек и заставил меня провести их кратчайшим путем к асьенде… Царица небесная! Зачем я это сделал?
Себастьян замолчал, но губы его продолжали беззвучно шевелиться. «Он умирает, — подумал Беррео, глядя на вытянувшееся лицо черного слуги. — Если он сейчас отдаст богу душу, я так не узнаю, что же случилось с Глорией…»
— Они подкрались к дому со стороны корраля, — снова открыл рот Себастьян. — Дон Антонио был захвачен врасплох…
— Что стало с доньей Исабель и Глорией? — грубо перебил мулата дон Энрике. — Где они?!
Но раненый, казалось, не слышал, о чем спросил его Беррео. Он продолжал рассказывать о том, как пираты перебили всех защитников «Райского яблока», а затем приступили к грабежу.
— Они перевернули все вверх дном, однако добыча показалась им недостаточно большой, и тогда… Боже, почему я не завел их в болото?
Себастьян снова умолк.
— Продолжай! — заорал дон Энрике, теряя терпение. — Не молчи, слышишь?
— И тогда, — сказал мулат, — капитан Рок начал пытать дона Антонио, требуя, чтобы тот показал, где спрятаны драгоценности. Я не могу передать словами то, что довелось увидеть моим глазам, сеньор. Это выше моих сил…
— Что стало с доньей Исабель и Глорией?
— Они находилась в доме… Было слышно, как они кричали, но что с ними сделали эти канальи, я не знаю. Когда дом загорелся, разбойники выбежали во двор, а донья Исабель осталась там.
Дон Энрике скрипнул зубами, почувствовав тупую боль в груди; слезы вновь навернулись ему на глаза, и, не в силах сдержать рыдания, он закрыл лицо руками. Горе, казалось, помутило его рассудок. Он глубоко вздохнул, пытаясь унять нервную дрожь в теле и преодолеть приступ отчаянья.
— Дон Энрике, — послышался сдавленней голос мулата, — сеньор… Отец небесный зовет меня к себе… Я должен испросить у него прощение за ту греховную жизнь, которую вел…
Беррео окончательно пришел в себя.
— Погоди, Себастьян! Ты не сказал, что стало с сеньоритой Глорией!
— Она… жива, — выдохнул умирающий.
— Благодарю тебя, господи! — Дон Энрике возвел руки к небу.
— Да, она жива, — повторил мулат. — Но двое пиратов стрелялись из-за нее.
— Стрелялись? Почему?
— Один из них хотел ее… обесчестить. Другой сказал, что сеньорита — общая добыча. Они повздорили, и тот, который посягал на честь вашей невесты, получил пулю в лоб. Потом, когда всё вокруг начало гореть и пламя перекинулось на конюшню и бараки, наши негры выломали дверь и бросились бежать. Пираты смеялись и стреляли в воздух… Я тоже… хотел убежать… Но… но…
В глазах Себастьяна застыло дикое выражение. Он лишился дара речи и начал в беспокойстве шарить вокруг себя руками. По всему было видно, что ему приходит конец — у него началась агония. Спустя несколько минут дыхание раненого участилось. Потом он замер, дернулся всем телом и, сделав последний долгий вздох, повалился на бок.
— Мир праху твоему, — прошептал дон Энрике.
Обернувшись, он обвел пепелище взглядом, исполненным невыразимой боли. Неужели все случившееся здесь — не наваждение, не кошмарный сон, а явь? Неужели он, дон Энрике де Беррео, никогда больше не сможет переступить порог ставшего ему родным дома Бенавидесов, приветствовать дона Антонио и донью Исабель, обнять Мигеля и Глорию?
К горлу подступил комок. Сглотнув, он вдруг почувствовал, что едва держится на ногах. Голова трещала, нервы были на пределе. Покой и сон — пожалуй, это единственное, в чем он сейчас нуждался. Однако сначала он должен был похоронить отца своей невесты и других погибших, а потом…
Он еще не знал, что сделает потом.
Глава 10Сколько стоит сеньорита
Добыча, захваченная на асьенде «Райское яблоко», включала в себя несколько откормленных свиней, пять тысяч песо в звонкой монете, столовое серебро, какао, табак, одежду, шелк, хлопок, усыпанное жемчугом золотое распятие, холодное и огнестрельное оружие и женские украшения.
Известную ценность представляла также Глория Бенавидес. Ее можно было использовать в качестве прислуги, а позже продать на Ямайке какому-нибудь состоятельному плантатору или трактирщику.
Доставив добычу на борт баркалоны, которую они переименовали в «Плутовку», флибустьеры переночевали в устье Санта-Марты, а в шесть часов утра снялись с якоря и при ветре от норд-оста вышли под парусами в открытое море, ведя за кормой каноэ. Спустя час они привели южную оконечность мыса Кабана на норд и, придерживаясь западного курса, пошли к Москитовому острову. Там решено было выгрузить все добро на берег и разделить в соответствии с обычаем.
Подсчет денег не потребовал от пиратов чрезмерного напряжения мозговых извилин: на «Санта Барбаре» они захватили двенадцать с половиной тысяч песо, на асьенде — пять тысяч, итого — семнадцать с половиной тысяч. Столовое серебро они взвешивали и приравнивали один фунт к десяти песо, а, кроме того, каждый должен был получить более чем на сотню песо табака, шелка и предметов туалета.
Вся вышеназванная добыча была разделена по правилам шасс-парти, причем капитан Рок, получая свою долю, первым поклялся на Библии, что не возьмет ничего лишнего. Так жe поступили все остальные разбойники.
Та часть добычи, которую невозможно было разделить на всех — оружие, хлопок, какао, женские украшения и золотое распятие, — пошла в общую казну. Любой пират, который претендовал на ту или иную вещь из общего сундука, мог заплатить за нее наличными и стать ее полноправным владельцем. Если на одну вещь претендовали не менее двух разбойников, устраивали аукцион. Нераспроданные товары позже можно было сбыть на рынках Ямайки или Тортуги, а выручку поделить поровну между участниками похода.
Когда деньги и товары были разделены, пираты неожиданно затеяли спор по поводу того, во сколько монет им следует оценить испанскую пленницу. Ее благородное происхождение, молодость и красота делали ее весьма лакомым кусочком, за обладание которым люди с тугими кошельками могли заплатить хорошие деньги.
— Я думаю, — сказал Фрэнсис Тью, — эта девчонка стоит не меньше пятисот песо.
— Пятьсот песо? — удавился бомбардир. — Господь с тобой, Фрэнсис! Я еще не встречал девок, которые стоили бы больше трехсот.
— Бразилец! — окликнул вожака Пузатый Якоб. — А не позабавиться ли нам со столь дорогой игрушкой?
Обращаясь к капитану, Якоб в то же время искоса поглядывал на Джона Боулза. Последний сидел на своем сундучке, с мрачным видом попыхивая трубкой.
Рок Бразилец оторвался от бутылки вина и, облизнувшись, процедил:
— Если с ней переваляется вся команда, она упадет в цене. На кой черт тогда везти ее в Порт-Ройял?
— А ежели я выложу за девчонку триста монет, ты отдашь ее мне? — осклабился Пузатый Якоб.
— Я торгами не заведую, — буркнул капитан. — Обращайся к Железнобокому, он у нас квартирмейстер.
— С Железнобоким опасно иметь дело, — покачал головой Якоб.
— Почему же? — поинтересовался Джон Боулз.
— Так ведь ты уже спровадил одного претендента на тот свет.
— Он хотел взять сеньориту, не заплатив братству ни шиллинга. А сколько ты, Пузатый, готов дать за нее?
— Я же сказал — триста.
Боулз обвел разбойников пристальным взглядом и, сплюнув себе под ноги, спросил:
— Джентльмены, кто из вас согласен поучаствовать в торгах и дать за девчонку больше?
— Ищи дураков! — захохотал Ян Кун. — Кто захочет отдать за какую-то тощую бабенку несколько сот монет? На Ямайке за сто монет можно купить себе дюжину таких же.
— Это твое дело, — сказал Боулз, вытряхивая пепел из трубки. — Повторяю свой вопрос, джентльмены. Кто из вас желает потягаться с Пузатым Якобом и, добавив к тремстам еще одну сотню песо, купить сеньориту?
Вопрос квартирмейстера остался без ответа.
— Ну что ж…
И вдруг случилось то, во что взрослым мужчинам трудно было поверить. Юнга Робин несмело поднял руку и срывающимся голосом воскликнул: