как под нами идёт метро.
Накорми же меня, партизаночка,
к удивлению парижан.
Все мужчины – как башня Пизанская.
Ты прозрачна – как пармезан.
Вторая жизнь
От рассвета до рассвета
себя, тебя любя,
как видеокассету
засовывал в тебя.
Часть моего, бесспорно,
достанется толпе,
но главное – сквозь поры –
останется в тебе.
Останется истеблиш.
Красу не изменя,
ты вдруг немного станешь
похожей на меня.
Я из твоей одёжки
гляжу как в дырки джинс.
Живу, пока живёшь ты,
моя вторая жизнь.
Ф-ки
Ухаживали. Фаловали.
Тебе, едва глаза протру,
фиалки – неба филиалы –
я рвал и ставил поутру.
Они из чашки хорошели.
Стыдясь, на цыпочках, врастяг
к тебе протягивали шеи,
как будто школьницы в гостях.
Одна, отпавшая от сверстниц,
в воде стоящая по грудь,
свою отдать хотела свежесть
кому-нибудь, кому-нибудь…
Упёршись в чашку подбородком,
как девочка из «Де Маго»,
ждёт жестом эротично-кротким –
но – никого, но никого.
К образу
Ты понимаешь, с кем связалась?
С самим, быть может, Князем зла.
Гитара коброй развязалась,
по телу кольцами ползла.
Когда играешь ты на шару
в концерте, сердцу вопреки,
прошу тебя – стряхни гитару
с остановившейся руки.
Но каждым вечером я в шоке:
так гипнотически стоит,
как кобра, раздувая щёки,
в тебя нацеленный пюпитр.
Я – АввакумПоэма
Чюдно! Давеча был блядин сын,
а теперево – батюшко.
Автопортрет или привидение?
Старик, исчадие моих дум?
Кто глядит из воды бадейной?
Вы, Аввакум?
Когда бы меня спросили,
отвечу не наобум:
Кто национальная идея России? –
Аввакум!
Я – Аввакум,
патриарх обездоленных,
бездомных, без денег, без грёз,
без Долиной.
Я обогнул,
патриот раздолбанный,
край, который Бог не курировал.
Я – вакуум.
Я протеже хулиганских фортун…
Я – Аввакум.
Я сентиментальность затабуировал,
обезболивание эвакуировал.
Я – патриарх
сегодня уволенных.
Я – архитектор
толпы в бейсболках.
Тех, кто собаки, и тех, кто волки.
Я – вакуум,
втягивающий их боли,
Я Аввакум.
Я Аввакум,
волокум за волосы,
я певун,
лишившийся голоса.
Я – Аввакум.
Мимо летят поезда пунктирные,
взоры осенние – с паутинками.
Здесь я родился, я жил рисково.
Я за единство путём раскола.
Вся заваруха – виной чиновники –
в кризисе духа,
а не в экономике.
Вакуум духа губит гостело.
Нет ни Обуховой, ни Гастелло.
С фирмами – худо,
с фильмами – туго.
Вакуум духа.
Аплодисменты как оплеуха.
Вакуум духа.
Вакуум мира военных советов.
Вакуум мыла в мужских туалетах,
вакуум духа в сфере одежды,
вакуум Веры, Любви и Надежды!
Вакуум Бога. Где ты, БГ?
Бородку сосулькой зажал в кулаке.
Скажет мой друг: «Окунёмся, Андрюха,
в вакуум духа».
Квакаем глухо,
лажаем правительство.
Замораживается строительство.
Нету самой высокой башни.
Где наши башли?
Женщины лакомо жаждут парковки –
рыбки в вакуумной упаковке.
Кризис – как женщина.
После посмотришь,
кто опоздал – тот не успел.
Так почему же «Дженерал Моторс»
в годы кризиса преуспел?
Может, сбивши очки с главбуха,
общий Кризис, как динамит,
сострадающей силой духа
человечество объединит.
Сколько говна съели наши гумна!
Почему олигарха хвалит чум?
Свищет вакуум аввакумный.
Я – Аввакум.
Карьеркегор автострад. Натюрморт –
seven up.
Авен горд.
Авангард.
Саван на рыло накину с ходу.
Вакуум Духа – света канун.
Я – Савонарола
своему народу.
Я – Аввакум.
Бейсболка клёво
легла на бровь.
Мы – группа крови.
Бьют – в кровь.
Как много, Боже,
подобных групп!
Узнаете больше –
вы труп.
После первой крови –
как штрафники.
Нет правды кроме –
мы кровники.
Совковой лопатой
козырь бейсболочный.
«Держись! Не падай!» –
«Бейте, сволочи!»
Лицо с синяками
и всё, что прилипло,
прикрыто очками
от мотоцикла.
Отцы от поэзии
дрыхли и дохли.
Мы им бесполезные
дылды и рохли.
Люблю я, бесспорно,
духовный вакуум.
Но в кухне бесполой
мы много не вякаем.
Те, кто помоложе,
плюют на ругань,
мол, мы отморозки,
мы гитлерюгенд.
Прошли изменения,
в растительном – дух.
Мы – люди третьего измерения.
Родители жили в двух.
Процветание или кризис?
Фашист или антифашист?
Цветаева или Гилельс?
Я – антифетишист.
Над разными кровлями
синь как вымытая.
Мы одной группы крови –
мы, ты и я!
Пусть эти мысли безбожные
во мне перекипят.
Но кризис нельзя бейсболками
перекопать.
Безмолвие взбудоражено.
Темнело возле реки.
Над толпой оранжево,
как пятна кураги,
стояли кулаки.
Небесной разборке
был нужен ГУЛАГ.
В перчатке бейсболки
таится кулак.
Меня неправедно уволили.
Ты, Господи, меня уволь,
уволь меня от канифольного
смычка в мозгу – такая боль!
Уволь меня от своеволия,
от незаполненного дня.
Придёт возмездие?
Тем более,
уволь меня.
Нет человека с кличкой «Кризис».
И некому устроить мордобой!
Верха за место перегрызлись.
Нас тыщи, брошенных Тобой.
Зачем купила я бахилы?
Сплю трое суток. Спать опять?
Дай пожевать! Мне хватит силы
одной Россию перебрать.
Пойду на дело. Омертвело
я с наглым увальнем стою –
продам уволенное тело,
но душу я не продаю!
Она, душа, не продаётся.
Она ещё не прощена.
Не видно звёзд со дна колодца.
С ведром утоплена вина.
Сколько достали этих вёдер!
Вина меняет имена –
здесь нужен Достоевский Фёдор.
Ты только не уволь меня.
Мне снилась пьеса второразрядная.
Я, репортёр и эрудит,
сижу в партере, и рядом
чужая женщина сидит.
Не близкая ни взглядами, ни знаком,
но, вдруг сквозь дырочки в парче,
я ощущаю страшный вакуум
в её, да и в моём плече.
Мы с ней не бумагомаратели,
моё, да и её плечо,
сменило прежний термин «вакуум»
на «тяжело» и «горячо».
Официальные патриархи,
на шубах – никоновский ракун,
вас, нажравшие по три хари,
инспектирует Аввакум!
Может, это гордыня потрясная
увела меня от икон?
У поганца – погоны под рясой,
у меня под рясой – огонь.
Тобольские пороги
В горах тех обретаются змеи великие; в них же витают гуси и утицы – перие красное, вороны чёрные, а галки серые; в тех же горах орлы, и соколы, и кречеты, и курята индейские, и бабы, и лебеди, и иные дикие – птицы разные. На тех же горах гуляют звери многие дикие: козы, и олени, и изюбри, и лоси, и кабаны, волчки, бараны дикие – воочию нашу, а взять нельзя! На тех же горах выбивал меня Пашков со зверями, змеями и со птицами витать.
Языки
По сем Лазаря священника взяли, и язык весь вырезали из горла. На третий день у него во рте рукою моею щупал и гладкое место было. Едва исполнится два годы, иное чудо. В три дня у него язык вырос совершенной, лишь маленько ступенек и паки говорит, беспрестанно хваля Господа Соловецкого пустынника, инокосхимника Епифания, старца.
Бог простит их в сей век и в будущий.
Наша жизнь – не рахат-лукум.
Подаянья просить у булочной
не советует Аввакум.
«Авва» по-русски значит «отче».