Ямской приказ. Том 1. Хаб
Глава 1
Дорожный знак предупреждал — впереди паромная переправа или разводной мост. Внутри красного треугольника изображались чёрные схематичные волны между отвесными берегами. Всё как положено, в строгом соответствии с ПДД.
Имелась только одна загвоздка — никаких водоёмов в том направлении не было. И водотоков тоже. Я это знал доподлинно, потому что ездил здесь каждый день.
Новый знак я заметил издали и так удивился, что остановил мотоцикл. Притёрся к бордюру перед столбом, снял шлем и поскрёб в затылке. Толку от этого не прибавилось. Я таращился, как баран на отреставрированные ворота.
Для верности я припомнил карту района. Ближайшая речка — Клязьма, но она в другой стороне, за моей спиной. А впереди по курсу, через полтора километра — выезд на Ярославское шоссе и поворот на Москву, без всякой воды.
И как это понимать?
Машины ехали мимо знака, не притормаживая. Его появление никого, кроме меня, не смутило. Народ решил, судя по всему, что гаишники промахнулись и от избытка энтузиазма воткнули столб не туда. Бывает.
На улице пахло пылью и выхлопными газами. Жар висел над асфальтом, автомобильные стёкла взблёскивали на солнце. Пух летел с тополей, ложился на землю, склеиваясь в лохматые плети.
Забавы ради я достал телефон, навёл камеру на знак. Сделал снимок и с чувством выполненного долга снова нацепил шлем. Пора было ехать дальше — до собеседования осталось десять минут.
Опоздать я, впрочем, не опасался. Пробки отсутствовали, час пик давно миновал, и я был почти у цели. Да и вообще, Космоград не отличался внушительными размерами, хоть и разросся к двадцать первому веку.
На перекрёстке горел зелёный, и я проскочил удачно, а через два квартала свернул налево и подкатил к Академии. Уже начались каникулы, машин на парковке было немного. Поставив свою спортивную «хонду» с раскосыми глазищами-фарами, я взбежал на крыльцо.
Ещё пять минут в запасе, нормально.
Точность — вежливость космолётчика.
Стереопанно в вестибюле, занимавшее полстены, демонстрировало орбитальную станцию «InterSpace» — первую в истории, обеспеченную искусственной силой тяжести. Колесо диаметром в километр, насаженное на толстую ось, крутилось на фоне звёздного неба и голубого бока Земли.
По лестнице я поднялся с пижонской неторопливостью. Подошёл к деканату, коротко постучал и переступил порог.
Секретарша Оля, уставившись в монитор, возила по столешнице мышью. Вид при этом имела сосредоточенный — не то решала бюрократические задачи с применением матанализа, не то раскладывала пасьянс. Блондинистые волосы были рассыпаны по плечам.
— Привет, — сказал я. — Ты невыносимо прекрасна. Как и обычно.
— Не заговаривай зубы, Рябцев, — буркнула Оля, мельком взглянув на часы. — И хватит на меня пялиться.
— Ты требуешь невозможного.
— Ой, да ладно. Иди уже, воздыхатель. Ждут.
Часы показали полдень, и я шагнул в кабинет.
Декан стоял у распахнутого окна, опираясь задом на подоконник и сунув руки в карманы. Пиджак он снял и ослабил галстучный узел. За его спиной пришёптывал что-то высокий вяз, колыхались ветки. Листва фильтровала солнечный свет.
— Присаживайтесь, Рябцев, — сказал декан. — И знакомьтесь — товарищ Павлов из Центра космической медицины.
Услышав фамилию медика, я представил собачек и слюноотделение по сигналу. Павлов доброжелательно улыбнулся, будто прочёл мои мысли:
— Увы, не родственник. Просто однофамилец.
Он сидел в кресле у стены слева — плотненький и седой, с лучистыми морщинками вокруг глаз. Одет был в рубаху с короткими рукавами. Этакий дачник-дедушка, балагур и любимец внуков.
— Итак, — произнёс декан, — поздравляю вас с окончанием четвёртого курса. Экзамены вы сдали успешно, зачёты тоже. Осталось определиться с полётной практикой. Учитывая специфику нашего заведения, дело это крайне серьёзное. С некоторыми студентами мы проводим дополнительное собеседование. Вот, в частности, с вами.
Он замолчал, словно дожидаясь моей реакции. Я кивнул. Декан посмотрел на меня внимательно:
— Вы претендуете на участие в дальних рейсах. Хотите пилотировать корабли на штрихпунктирных маршрутах, вплоть до границ Солнечной системы. Заранее подавали соответствующую заявку. Ваше желание неизменно?
— Да, — подтвердил я. — Ну, собственно, ради этого я и проходил подготовку в усиленном варианте весь этот год.
— Штрихпунктир — экспериментальная технология, как вы знаете. Управляющий контур завязан на субъективное восприятие. Ваши медицинские показатели здесь принципиально важны, поэтому инициативу в ходе нашей беседы я передаю товарищу Павлову. Он задаст вам вопросы.
Павлов, по-прежнему улыбаясь, спросил у меня:
— Вас что-то смущает в этом раскладе, Тимофей? Мне так показалось.
— Не то чтобы смущает, — сказал я, — просто я ведь уже прошёл медкомиссию. И до этого врачи меня наблюдали. Думал, всё давно прояснили. Не ожидал, что и на собеседовании эта тема возникнет, но я готов.
— Я изучил отчёты, — заверил Павлов, — включая записи ваших бесед с психологом. По итогам возникли кое-какие соображения. Вот они-то и побудили меня приехать, чтобы уточнить ряд моментов. Надеюсь, это не займёт много времени. В любом случае — мы на вашей стороне, Тимофей.
Павлов раскрыл унылую пластиковую папку, лежавшую у него на коленях. Вытащил несколько распечаток, бегло просмотрел их:
— Ага, вот так… Вообще, доложу вам, восприятие в штрихпунктире — крайне интересная штука. Такие фортели иногда выкидывает, что диву даёшься. Один из пилотов жаловался, к примеру, что, запуская контур, чувствует вкус прогорклого масла на языке. Другому чудился запах мяты…
Оторвавшись от текста, он взглянул на меня:
— А вы ничего подобного не испытывали? После тренировки на симуляторе, скажем? Не обязательно сразу — эффект мог проявиться и спустя какое-то время. Навскидку — вкус любимой еды показался вам незнакомым…
— Нет, — ответил я честно. — Ну, и опять-таки — наблюдающие врачи регулярно об этом спрашивали. Но сбоев восприятия у меня действительно не было. Никаких галлюцинаций — ни визуальных, ни слуховых, ни со вкусом и запахом. Даже жаль вас разочаровывать.
— Рад, что вы шутите, — сказал Павлов. — Уверенность в себе — совершенно необходимое качество для пилота. Но давайте отбросим термин «галлюцинации». Как и словечки наподобие «померещилось» и «помстилось» — они звучат слишком одиозно. Оставим только голые факты. Не возражаете?
— Всецело поддерживаю.
— Тогда расскажите нам, Тимофей, не случалось ли с вами чего-нибудь необычного в последнее время? Хоть в Академии, хоть за её пределами? Казус какой-нибудь, занимательный случай — или анекдотический даже?
— Анекдотический? — переспросил я. — Да вот буквально только что, пятнадцать минут назад. Ехал по Комсомольской в сторону Ярославки, а там знак воткнули — разводной мост. Понятно, что по ошибке, но всё равно забавно. За два квартала отсюда. Хотя это ерунда, конечно, пустяк малоинтересный. А вот весной…
— Погодите, Рябцев, — сказал декан. — На Комсомольской, за два квартала? Я утром там проезжал, ничего такого не видел. Знаки обычные.
— Да? Ну, значит, ближе к обеду выставили. Я сфотографировал, кстати. Если хотите, могу даже показать.
— Я бы взглянул, — сказал Павлов. — Будьте добры.
Достав телефон, я вызвал фотоархив. Картинки выстраивались в ряды, и я машинально нажал на ту, что стояла крайней. Но почему-то открылось фото недельной давности — я, Максим и Артём на фоне перегрузочной центрифуги. Ну да, после двенадцати «жэ» щёлкнулись на память…
Свернув картинку, я задал сортировку по дате — так, чтобы сегодняшний снимок оказался в начале списка. Однако он там не появился. Красно-чёрный значок вроде бы мелькнул где-то ниже, уползая за край экрана. Я быстро пролистал каталог, но так и не выловил искомую фотку, она бесследно исчезла. Как в воду канула — в ту самую, вероятно, где паромная переправа или разводной мост…
— Ну, что там, Рябцев? — спросил декан.
— Извините. Похоже, глюк — картинка не сохранилась.
— Ничего страшного, — сказал Павлов. — Современная электроника не всегда работает идеально — будь она хоть советская, хоть американская, хоть японская. Обойдёмся без иллюстраций, вашего рассказа достаточно. А если в общем и целом — как у вас настроение перед практикой, Тимофей?
— Жду её с нетерпением. Это я без иронии — действительно жду.
— Нисколько не сомневаюсь. Молодёжь просто бредит космосом, а уж студенты Академии — и подавно… А вне учёбы? Как складывается общение с друзьями или в кругу семьи? Вы, кстати, давно общались с родителями? Они ведь, если не ошибаюсь, живут далеко отсюда…
— На Сахалине. Но мы буквально на днях созванивались, у них всё по-прежнему. С друзьями — тоже окей. Без драк.
— И на том спасибо. — Павлов негромко хмыкнул. — Драки между будущими асами Космофлота — это не то, что нужно прогрессивному человечеству… Ну, и коль скоро мы рассуждаем о психологии, давайте чуть добавим наглядности. Я вам тоже хочу показать картинки — только без всякой техники, по-простому, вы уж не обессудьте…
Павлов достал из папки несколько квадратных картонок и выложил их на тумбочку рядом с креслом. На карточках были геометрические фигуры — круг, трапеция, ромб, овал, пара симметричных многоугольников и хитрая загогулина, похожая на растолстевшую букву «м».
— Пожалуйста, — сказал Павлов, — выберите что-то одно.
Я покосился на него с недоверием. Это выглядело как розыгрыш — полудетские тесты на собеседовании, от которого зависела моя практика (а может, и вся карьера вообще). Но Павлов встретил мой взгляд всё с той же безмятежной улыбкой.
Ещё раз оглядев карточки, я задумался на секунду-другую.
Никакого подтекста в этой шараде я не усматривал. Судить о моих психологических склонностях на подобном материале — попросту глупо. Особенно после всех предыдущих тестов, по-настоящему мозголомных. Круг или загогулина — пофиг. Таким идиотским способом можно проверить разве что, как долго я буду колебаться…