Рукоятки штурвала удобно легли в ладони. Повинуясь командам, машина оторвалась от асфальта. В вихре флюида я ощущал её по-другому. Мой разум встроился в управляющий контур, интуиция помогала точнее уловить курс, проложенный Хильдой; воображение звало вдаль. Колёса под днищем сдвинулись, втянулись в пазы.
Мы поднялись на несколько метров. Несущих плоскостей не было — нас поддерживал в полёте не воздух, а неосязаемый флюидный поток, как бы странно это ни прозвучало для моего технического мировоззрения.
Я развернул машину в горизонтальной плоскости — внизу мелькнули преподаватели, провожающие нас взглядами. Потянув штурвал на себя, я задал положительный тангаж — нос аэрокара немного задрался вверх. Рычаг, который в автомобильном режиме переключал передачи, теперь напрямую регулировал скорость. Я сдвинул его вперёд.
Машина рванулась ввысь.
Движение было быстрым, но плавным — интуитивно, через флюид, я задавал параметры ускорения. Приблизились облака, разрозненные и лёгкие, как тополиный пух. Я выровнял машину, направил её горизонтально.
— Как же красиво! — сказала Хильда.
Москва раскинулась внизу, распахнулась вширь, залитая солнцем. Пыльные ленты улиц с машинами-муравьями, зелёная пена скверов, кубики новостроек с окнами-блёстками. В отдалении торчал шпиль Останкинской телебашни.
— Никогда не летала? — спросил я.
— Нет. Ты ведь знаешь, у нас на севере нет таких аппаратов.
— Тогда держись!
Я вновь положил ладонь на рычаг. Скоростной режим сейчас, впрочем, был лишь сопутствующим фактором. И какой-либо кнопки, чтобы нажать её и перескочить на другую ось, под рукой тоже не имелось. Всё было замкнуто на нас с Хильдой.
Она ещё раз глянула на экран, сосредоточиваясь:
— Маршрут зафиксировала.
Парус затрепетал золотистым сполохом, впитывая солнечный свет. Предчувствие неизведанного накрыло меня, как несколько дней назад на мосту, наполнило звенящим восторгом. Даль позвала, и я откликнулся без сомнений, сдвинув рычаг вперёд до упора.
Пейзаж под нами размазался, превратился в цветные полосы, параллельные курсу. И облака вверху растянулись так же, исполосовали небо сливочной белизной по синему фону. Голова слегка закружилась на секунду-другую, но это было единственным неприятным эффектом. Ускорение я ощущал умозрительно — перегрузка не вдавливала нас в кресла.
Штурманский экран подёрнулся рябью, скрывшей оси-лучи. Лишь зеленоватая точка мерцала блёкло в пункте прибытия, как светлячок в тумане.
Наш экипаж ушёл в свой первый прыжок.
— Ура, — провозгласил я, — вспорхнула птичка. Всё по твоим расчётам, заметь. Поздравляю, товарищ штурман.
— Спасибо. Я волновалась, но вспомнила тренировки.
— Долго теперь колбаситься?
— По моим ощущениям — приблизительно полчаса.
— Ну, значит, подождём.
Некоторое время мы с Хильдой сидели молча. Пауза становилась неловкой. Я вытащил телефон, чтобы погонять какую-нибудь простенькую игрушку.
Но так и не погонял — решил поберечь заряд на тот случай, если понадобится, к примеру, сделать видеозапись или нащёлкать фото. Батарея и так уже разрядилась довольно сильно. Я отключил мобильник и с сожалением спрятал его в карман.
— Тимофей, — сказала напарница, — раз уж мы с тобой теперь в паре, нам следует, по-моему, выработать новую линию поведения по отношению друг к другу. Мне не хотелось бы, чтобы между нами копилось взаимное напряжение. Оно не только повредит делу, но и доставит нам неудобство.
— Хильда, твой лексикон меня иногда пугает. Ты как аристократка воспитывалась или как психоаналитик?
— Пожалуйста, оставь свои шутки. Давай обсудим серьёзно. Мне кажется, мы неправильно себя повели в прошедшие дни. Ты был… гм… слишком раскован, я слишком высокомерна. Это издержки наших культур. Сейчас я готова первая принести извинения. Прошу не держать на меня обиды.
— Окей, — пожал я плечами, — и ты меня извини.
Она растерялась — не ожидала, видимо, такой краткости, настроившись на подробный, мозговыносящий разбор.
Пейзаж перед нами преображался, как полуабстрактная акварель, по которой лениво водили кистью. Полосы перекрашивались, их ширина менялась. На земле преобладающий тон уходил то в зелень, то в желтизну. На небе проскальзывала предгрозовая серость, но затем опять исчезала.
Картина понемногу приелась, и я стал любоваться ножками Хильды, гладенькими и длинными. Она заметила это, но недовольства не выказала — восприняла, похоже, как нечто само собой разумеющееся.
Прошло ещё несколько минут.
— В общем, слушай, — сказал я. — И правда — теперь уже молчать глупо. А я как раз думал, с кем можно посоветоваться. Это я насчёт твоего рисунка. Будешь смеяться, но он мне ночью приснился. Причём в динамике, с новыми деталями. Не хотел тебе капать на мозги, но вдруг это важно? Я же в подобных тонкостях — ни бум-бум.
Она посмотрела на меня с удивлением:
— Приснился с подробностями? Да, это неожиданно. И может иметь значение. Расскажи, пожалуйста, если сочтёшь возможным.
— Почему нет? Там на скале трое мужиков тащили сундук. А я как будто подглядывал. Их лысый главарь взял ключ, но потом забеспокоился, оглянулся. Глаза у него оказались, как у змеюки. Жёлтые, с вертикальным зрачком. Я прифигел и проснулся. Тебе это о чём-нибудь говорит?
Подумав, она ответила:
— Нет, про людей со змеиным глазом я ничего не слышала. А что за сундук?
Я добросовестно попытался припомнить. Рассказал и про двух носильщиков, и про рельеф скалы. Добавил в конце:
— По-моему, это реальная сцена, что-то из прошлого. Вроде и ничего особенного, но ощущение неприятное.
— Да, согласна. Надо подумать. Если сон повторится, расскажешь мне, хорошо?
— Ага.
Мы вновь замолчали, однако пауза в этот раз продлилась недолго. Хильда прислушалась к своим ощущениям и сказала:
— Кажется, прибываем.
Глава 12
— В штатном режиме? — уточнил я. — Долетели туда, куда собирались?
— Да, на южную ось. Нам тут всего одну посылку забрать. Точнее, письмо.
Машину мягко тряхнуло. Рычаг, которым я полчаса назад закрепил прыжок, сдвинулся назад с негромким щелчком, из крайнего положения в среднее. Рябь исчезла с радара, восстановились координатные оси. Размытая «акварель» за окнами превратилась в нормальный, чёткий пейзаж, который открылся нам с высоты птичьего полёта.
Мы оказались над побережьем. Справа синело море под ярким солнцем, слева раскинулся большой город. Хотя слово «мегаполис» я не употребил бы.
Высотные здания здесь имелись, но стояли разрозненно, не сбиваясь в плотные группы. Да и количество этажей не особенно впечатляло — максимум двадцать-тридцать. Светлый бетон, архитектурные прибамбасы — вертикальные рёбра, уступы-ярусы.
Зато морской порт мне сразу понравился. В полукруглую бухту входили здоровенные сухогрузы, дымили трубы. Крутили стрелами краны на берегу. Просматривались доки и припортовые склады.
— Столица здешней конфедерации, — пояснила мне Хильда. — Их финансовый центр — и туристический заодно. Климат вполне курортный, как видишь, и пляжи есть. Хотя лично для меня жарковато.
Сняв рацию с крепления, она произнесла:
— Экипаж ноль-ноль-один дробь юго-восток вызывает диспетчерскую.
— Привет! — откликнулся звонкий девичий голос на «средиземноморском». — Вы даже раньше чуть-чуть, чем мы ожидали. А нам клиент только что звонил, сказал, что будет готов минут через сорок. Заскакивайте пока к нам в контору! Познакомимся, поболтаем! Это на Океанском проспекте, сто двадцать первый дом, квадратненький такой. Можно прям на крышу, там есть площадка. Ждём вас!
Протараторив всё это единым махом, собеседница отключилась. Хильда вздохнула, вернув рацию на место:
— Ох уж этот их южный темперамент…
— А что, прикольно. Без лишнего формализма.
— Вот и отдувайся за нас двоих, когда к ним заедем. А я буду кивать молча.
— Это мы запросто. Не извольте беспокоиться, мадмуазель штурман.
Хильда переключила экран в режим местной навигации, нашла карту города. Я повёл машину к нужному адресу. Ямская контора выглядела как куб, пометки на крыше обозначали стояночные места.
Приземлившись, мы вылезли. Я не стал менять внешний облик аэрокара — и, оказавшись снаружи, смог наконец-то полюбоваться его полётной конфигурацией.
Флюид при вылете из Москвы подстроился под мои пожелания, пусть и не высказанные вслух. Машина смотрелась как в научной фантастике — зализанно-лаконичные контуры, аэродинамика на десять из десяти. Этакий гоночный болид, которому надоело гонять по трассе. Не изменился лишь цвет, синевато-чёрный.
— Ой, какая машинка! Прелесть!
Цокая каблучками, к нам бежала брюнетка в легкомысленном платьице. Она с ходу расцеловала меня в обе щеки, затем повторила операцию с Хильдой. Та выдержала стоически, даже изобразила приветливую улыбку.
— Меня зовут Нэринелла! Ой, я так рада, что сегодня как раз дежурю! Если бы пропустила такое, потом бы от злости прыгала! Вы же первые с той оси! И такая пара красивая! Сейчас обязательно с вами сфотографируемся!
Она потянула нас к небольшой надстройке, где была дверь и лестница вниз. При этом не умолкала ни на секунду:
— А мы сегодня гадали, кого пришлют! И спорили даже! Потому что юго-восток только-только встроился, насчёт ямщиков было непонятно! А как у вас там вообще?
— А ты приезжай к нам в гости, — сказал я, — сама увидишь. Будешь иметь успех. Наши парни любят жгучих красоток.
— Правда? А вот возьму и приеду, как только отпуск!
Нас затащили в диспетчерскую — просторную комнату с закрытыми жалюзи. Радиоприборы были старинные, ламповые, с верньерами и шкалами настройки. Перед пультами сидели две дамочки, чуть старше Нэринеллы, но тоже темноволосые и словоохотливые.
Несколько минут они стрекотали наперебой, а я отвешивал комплименты. Свою угрозу по поводу фотосессии Нэринелла привела в исполнение. Плёночный аппаратик щёлкал, снимая нас во всех комбинациях. Между делом дамы ответили на два вызова — один заказ приняли, второй отклонили.