Особого выбора не было. Кто-то мне посоветовал кумыс, кобылье молоко, как идеальное средство против туберкулеза. Я разузнал о «Кумысной поляне», как назывался маленький санаторий-кумысолечебница в заволжской степи. Михал без колебаний принял мое предложение поехать туда. Его поспешное согласие напугало меня. Женю с ребенком пришлось оставить у ее родителей, потому что дорога предстояла опасная, кто знает, что происходит за пределами Саратова, кого мы можем встретить, на каких солдат натолкнуться… Но Михалу хотелось ехать, предложение исходило от меня, и в итоге мы отправились вдвоем. Багаж взяли минимальный. «Поляна», как нам сообщили, находилась на территории, контролируемой Советской властью, близ городка Новоузенска. Доехали мы довольно легко и были приятно поражены видом санатория. Все дома — одноэтажные: административный корпус, столовая, амбулаторное отделение, жилые корпуса. Всюду безупречная чистота и опрятность. Островок тишины посредине войны и революции. Михал ожил. Степной воздух буквально опьянял. Кумыс пришелся нам по вкусу, питание было хорошее. Беззаботно окунулись мы в новую атмосферу этого оригинального санатория. Каждый день привозили кумыс — абсолютно свежий, однодневный, двухдневный и так далее. Это был превосходный освежающий напиток, возвращавший радость жизни.
Однажды утром мы заметили над степью облако пыли. Облако приближалось, люди встревожились. Наступила тишина. Взоры всех были устремлены на живое облако, становившееся все более темным и плотным, потом в нем стали различаться неясные фигуры всадников, которые вскоре окружили наши дома. Белые казаки! Их командир сухо объявил, что санаторий прекращает свое существование, помещения нужны им для размещения казачьей части, мы должны эвакуироваться, всюду в округе Советская власть уничтожена, нам надлежало завтра на заре выехать в соседнюю деревню. На основании выданных нам документов находящаяся там власть отправит нас дальше. Добравшись на следующее утро до первой деревни, мы оказались очевидцами расправы контрреволюции над революцией. Чтобы не тратить патроны, казаки саблями порубили представителей Советской власти.
В этой деревне мы наняли повозку. У нас осталось достаточно денег, которые здесь еще имели силу. После долгих переговоров выехали наконец по направлению к югу. Михал побледнел, осунулся. Все, что он получил в «Поляне», за один день было уничтожено. Выглядел он хуже, чем в Саратове. Перед нами расстилалась бескрайняя степь. Равнина без конца и края, покрытая желтой травой. Мы оказались замкнутыми в границах горизонта, нас поглотила равнодушная тишина. Три повозки с тремя семьями, вместе покинувшими «Поляну», вот и весь наш обоз. Нас охватило оцепенение. Куда мы едем? Что нас ждет впереди? Но жизнь степи постепенно втягивала нас в свои странные и мрачные ритмы. Мы наблюдали за темно-серыми степными орлами, кружившими над нашими головами. Они описывали элегантные спирали по законам какой-то своей игры, а потом вдруг посреди какой-нибудь фигуры камнем падали на землю за добычей.
Приметили какое-то приближающееся пятно, подумали, что это селение, и уже радовались предстоящему отдыху, однако оказалось, что это табун диких степных лошадей, привольно пасущихся под предводительством крупного жеребца. Пока мы приближались, он стоял, подняв голову, и смотрел на нас, потом недоверчиво затряс гривой, заржал, и в ту же минуту весь табун повернул головы в нашу сторону, одну-две минуты пристально смотрел на нас и разом ринулся, как лавина, в бесконечные степные дали. Земля звенела под их копытами. Встречались нам и одинокие путники на верблюдах. Проезжали они без приветствия, даже не взглянув на нас. Кто они, эти люди? Из какого лагеря? Были ли у них какие-нибудь документы, дававшие им право свободного передвижения, или попросту степь принадлежала им и они передвигались по своим исконным, непонятным для нас законам?
Наконец мы увидели несколько домов. Село Соломихино. Нас сразу окружили любопытные. Михал, разговаривая с одним крестьянином, узнал, что его родственница училась в Саратовской консерватории. Этот крестьянин и разыскал нам комнату для ночлега. Все избы кишели мухами, потому что крестьяне держали много скота. Окна можно было открывать только ночью, потому что от мух не было никакого спасения. В кухне, где хозяйка готовила еду, они летали тучами, а как только открывались двери, к ним присоединялись новые, влетавшие с улицы. Мухи падали на нас, в пищу, ползали по стеклам окон, по стенам. К счастью, пока я совершенно подавленный сидел в комнате, беспокойный Михал расхаживал по деревне и вернулся с доброй вестью. Он познакомился со здешним богатеем, который пригласил нас в свой дом. Овчинников, так его звали, жил по другую сторону реки Узени. Эта удивительная река рождается недалеко в степи, в Соломихине она широкая и полноводная, а через несколько километров снова исчезает в степи. Село располагалось по обоим берегам. С одной стороны жили казахи и киргизы с конюшнями, скотом, миллиардами мух, грязью, смрадом, а с другой стороны раскинулись постройки Овчинникова, орошаемые бахчи — словом, рай, оазис благополучия. Через реку мы перебрались на добротном широком пароме. Кроме единственного верблюда, вертевшего колесо насоса, там не было скота. Мух тоже. На всех дверях колыхались шторы, они разделяли прихожую от зала, одну комнату от другой. Если сюда и попадала случайная муха, она не могла проникнуть через тонкое сито штор.
Чистота и свежесть царили в комнатах. Овчинников, образованный человек, бывал за границей. В его хозяйстве насчитывалось около тридцати тысяч овец. В глухой степи, окруженный полудикими людьми, он воздвиг сказочный дом. В салоне стоял новый рояль фирмы «Петров». Я вспомнил фабриканта из нашего Старого Града. Знал ли он, куда только занесло его продукцию? Рояль из Старого Града! Я легонько ударял по клавишам, пробуя тон, и мне вспоминались ворота фабрики и ведущая к ним дорога, когда-то мы с Ларисой гуляли по этим местам.
Мы провели у Овчинникова несколько дней. Он не отпускал нас, говорил о всяких опасностях, которые нас ждут в пути. Здесь, у него, мы в полной безопасности. Пока мы были в Соломихине, через село проехало множество людей из разных концов страны, даже из Москвы. В основном это были торговцы, следовавшие за фронтом, знавшие его законы, его движение. Все они были связаны с белыми. Наступило крайнее время и нам найти способ возвратиться в Саратов. Овчинников нанял две повозки для нас и еще для одной семьи, возвращавшейся в Москву. Мы должны были ехать к железной дороге Саратов — Астрахань, то есть дать большой крюк, чтоб скорей достичь цели.
И снова нас поглотила степь. Навстречу нам попадались всадники. Пока они подъезжали, я гадал, чей это патруль, из какого кармана надо доставать документы. В правом лежали белогвардейские, в левом — советские. Но никто нас не останавливал. Бросят в нашу сторону мрачный и немного удивленный взгляд и едут дальше. День тянулся бесконечно. А вечеров вообще не было. Солнечный шар грузно переваливался через горизонт, который стягивал нас своим обручем, и сразу наступала черная ночь. Наш обоз останавливался. И люди и животные готовились ко сну. Неподалеку сверкала стальная поверхность соленого озера. Степь спускалась к Каспийскому морю. Лошади отказывались пить воду. Стоило им только понюхать ее, как дрожь отвращения пробегала по всему их телу. Привыкнув к внезапно наступившей темноте, мы начинали различать звезды над нами. Чем глуше ночь, тем они ярче сияли. Впервые в жизни я видел такое огромное небо и такие яркие звезды. Казалось, до них можно было дотянуться рукой, набравшись храбрости. Я лежал на одеяле и долго водил глазами с одного края горизонта на другой, отгадывал созвездия, шептал названия звезд, которых я знал не так много. Чем дольше я смотрел, тем чаще они падали на меня.
Небо было совсем рядом. Это открытие поразило меня. Я вдохнул воздух в легкие. Запахло чем-то пряным, мать обычно добавляла похожую приправу в картофельный суп. Открытие мгновенно отделило меня от прочих, не ведавших, что небо — здесь, с нами, среди нас, в стакане, в глазах, под брюхом долговязого верблюда. Я ощупал свою ладонь, зажег спичку, быстро посмотрел линии на ладони, а я давно на них не смотрел, и заключил, что звезда артистического вдохновения все еще здесь, под безымянным пальцем, а линия жизни, которая в юности разрывалась где-то на середине, сейчас была скреплена тонкой черточкой, прорезавшейся на ладони за последние годы. Спичка быстро догорела. Губы мои растянулись в счастливую улыбку. Небо со мной. Я живу в небе. Хотелось закричать: «Я здесь! Я — небо!» Я понимал, что это глупо, но я и впрямь испытывал такое ощущение.
Иной раз жизнь предоставляет тебе возможность перескочить в другое, новое состояние. Конечно, это только возможность, к тому же не очень ясно выраженная. Ты можешь стать другим человеком. Но, как правило, возможность не используется, вернее редко используется. Бывает, что люди, которым удается ее почувствовать, чересчур быстро, с болезненной поспешностью бросаются ей навстречу, разбиваются, но достигают цели. Позднее о них говорят как о великих людях.
В ночной степи я ощутил то же самое, как некогда в Гельсингфорсе, когда меня вдруг охватывали сверкающие надежды. Я был мальчик, был чист и на несколько мгновений возносился в какие-то заоблачные выси…
Утром нас будили возчики. Торопили. Предстоял долгий и небезопасный путь. Я боялся, как бы тряская дорога не навредила легким Михала. Но телега катилась довольно гладко и легко по едва различимой колее. Михал начал шутить. Подбадривал меня. Мы ехали целый день с небольшими остановками, чтобы дать отдохнуть лошадям. К вечеру нас ждала в степи новая неожиданность.
Летнее стойбище киргизов, юрты, овцы, кони, верблюды. Когда скот поедает все в округе, киргизы переселяются в новое место. Юрты выстроились по кругу возле самой большой.
Приняли нас со степенным спокойствием и ввели в центральную юрту. Внутри ничего не было, кроме ковров. Один, огромный, покрывал пол юрты, другие лежали стопками вдоль стен. Седой