Это было первое открытое предательство в длинной цепи предательств, совершенных позже пражскими бюргерами, постоянно колебавшимися между сознанием неизбежности борьбы с Сигизмундом и страхом перед устремлениями народных низов. На протяжении пятнадцати лет будут они метаться из стороны в сторону, никогда, впрочем, не теряя из виду своих эгоистических, «шкурных» интересов.
Возврат Вышеграда католикам был открытым вызовом Жижке и его друзьям. Не желая после этого оставаться дольше в Праге, Жижка вывел своих людей из столицы.
X. ПЕРВЫЕ ПОЛЕВЫЕ БОИ
Утопая в глубокой грязи, движется по плзеньской дороге толпа крестьян и городских плебеев. Над массой людей, растянувшихся в длинную колонну, торчат пики вперемежку с цепами и вилами. На концах их насажены лоскуты с грубо намалеванной на них чашей. За поясами палицы, топоры, боевые молотки, кривые сабли, кинжалы, мечи — пражская добыча. Кое-кто несет на спине арбалет и мешок со стрелами.
По пути в деревнях стар и млад выходят поглядеть на диковинных, отроду невиданных «божьих воинов». Женщины протягивают усталым людям кружки с пивом, ковриги хлеба.
— Далеко идете?
— В город Солнце, — отвечают воины. Так «на горах» прозвали Плзень.
Путь колонне предстоит дальний, в три дневных перехода.
Впереди пять всадников: Ян Жижка, Николай из Гуси, Вацлав Коранда, Хвал из Маховиц, пан Брженек Швиговский.
— Пойдем прямо на Крживоклат? — спрашивает Жижку Швиговский.
— Нет, перейдем Мжу у Бероуна, а оттуда на Рокицаны.
Жижка, ведущий колонну, обращается к Николаю из Гуси:
— Мы, брат Николай, хорошо сделали, что ушли! В Праге все равно не усидеть бы… Ты видел: седлаки для советников столицы хуже католиков — самые нежеланные гости. А затевать нам сейчас с пражанами свару — только порадовать Сигизмунда и его слуг.
— Я думаю, брат Ян, — отвечает Николай из Гуси, — скорей бы нам овладеть надежной опорой. Укрепись’ в Плзне так, чтоб внутри, за стеной, у тебя остались только преданные нашему делу. Не так, как в Праге: там куда ни плюнь — монах! А когда сядешь крепко, скличем седлаков со всех концов Чехии и начнем разить оттуда, из нашей крепости, во все стороны. Тогда доберемся и до Праги!
— Император к весне непременно пожалует сюда. Приведет с собой тучу немецких баронов и рыцарей. С ними, брат Николай, и будем биться!
— Пусть только сунется сюда со своими немецкими дворянами! — восклицает Коранда. — На него мигом встанет вся Чехия!
— Встанет, да что толку — безоружная, — возразил Хвал. — Драться надо с хорошим оружием в руках, не то рыцари затопчут конями хоть тысячу тысяч! Нужны кони, панцыри, оружие!
Жижка покачал неодобрительно головой.
— Нет, брат Хвал, им нужно другое! — сказал он, кивнув назад, в сторону шлепавших по грязи людей. — Надо научить их умело биться, да не по-пански, а по-своему, по-крестьянски! Тогда не страшны будут ни кони, ни рыцарские пики. А оружие? Если в груди воина горит огонь веры, и простая палка в его руках — меч огненный. Дай только срок, брат Хвал, увидишь: мы поразим закованных в броню хоть дубьем, хоть цепом! А тяжелых коней, панцыри нам негде взять. Надо найти другое, свое, крестьянское оружие.
Жижка высказывал сейчас свои сокровенные мысли, выношенные в боях за пражскую Малую Сторону. В сознании его опыт недавних боев в Праге постепенно сочетался с воспоминаниями о стычках в лесах вокруг Будейовиц, а также с тем, что видел он когда-то в Пруссии на поле битвы с Тевтонским орденом. В смутных чертах стала рисоваться ему новая тактика народной войны, ни в чем не похожая на ту, какую он наблюдал в ранней юности, когда оруженосцем прислуживал своему рыцарю.
Жижка напряженно искал теперь решения чисто военных задач. В этом остро нуждалась вся народная Чехия.
После десяти лет жизни в столице, охваченной лихорадкой социального и национального движения, троцновский рыцарь обратился в горячего, убежденного гусита. Для Жижки в гуситстве сплелось воедино множество сильнейших чувств, способных управлять волей человека.
В гуситстве и его религиозных символах находил он утверждение страстной своей любви к родной земле и ненависти к облепившим ее праздным тунеядцам и богатым чужакам. В нем находил он и призыв к тому, чтобы отдать себя безраздельно борьбе крепостного крестьянства с его угнетателями.
В середине ноября отряд Жижки подошел к Плзню. В городе оставалось немало католиков, готовых оружием воспротивиться вступлению гуситского войска. Но плзеньские гуситы, заслышав о приближении победителя Вышеграда, восстали и открыли ворота.
Не мешкая, принялся Жижка за укрепление Плзня, рассчитывая сделать его средоточием сопротивления для всей гуситской Чехии. Он начал с того, что изгнал из города открытых врагов: католическое духовенство, монахов, купцов-немцев. Затем стал чинить и укреплять старые городские стены.
За стенами, в непосредственной близости от Плзня, разбросаны были церкви, загородные дома. Жижка снес их до основания, приказал разрушить все плзеньские монастыри. Эти меры должны были на случай осады значительно облегчить оборону.
Николай из Гуси укрепился неподалеку от города, на Зеленой Горе.
Регент чешского королевства королева Софья предложила бывшему своему придворному мирные переговоры. Жижка наотрез от них отказался. Тогда Софья двинула на Плзень отряд пана-католика Богуслава Швамберга.
Жижка не собирался отсиживаться за стенами. В начале декабря он вышел из Плзня с тремястами воинов и семью возами, нагруженными стенобитными таранами и осадными пушками.
Толстые короткоствольные пушки выковали для Жижки плзеньские оружейники. Каждая состояла из двух выгнутых коробом железных листов, хорошо пришлифованных и стянутых вместе железными обручами. Пушки могли стрелять мелкими камнями, а при нужде — и шестнадцатифунтовыми железными ядрами.
Ближайшей целью Жижки было разрушение панских замков и крепостей, окружавших город кольцом. Отряд двинулся на север, к замку Некмиржу, находившемуся в двух милях от города. На полпути его встретило вдесятеро более сильное войско, — пан Богуслав преградил гуситам дорогу двумя тысячами хорошо вооруженных, закованных в латы конников.
Казалось, эта неожиданная встреча предрешала судьбу плзеньского отряда. В великой поспешности Жижка отвел свой отряд в сторону от дороги, к крутому холму. «По крайней мере, — рассчитывал Жижка, — противник не сможет зайти с тыла, а свои будут драться до последнего». Пути к отступлению отсюда не было.
Мысль Жижки работала лихорадочно. Надо было прикрыть людей и спереди. Но как?.. Он приказал расставить полукругом впереди отряда возы, выпрячь из них коней, а возы связать вместе цепями так, чтобы между ними остались только малые промежутки.
Рыцари-католики с любопытством глядели на непонятные им приготовления горстки плохо вооруженных людей.
— Эй вы, сатанинское отродье, — кричали в сторону плзеньского отряда, — кончайте свою возню и помолитесь хоть раз по-настоящему! Через час все вы будете в преисподней!
Жижка ходил по внутренней стороне построенного им барьера. Как еще укрепить заграждение?
Он велел установить в пространстве между возами пушки. Оружейники набили их порохом и камнями. Люди с цепами взобрались на возы, а кто был с пикой, залег между колес.
Вскоре завязался бой. Стремительно атакующих всадников встретил град камней, изрыгаемых в упор пушками. Доскакавшие до возов рыцари своими длинными пиками перекололи немало народу. Но они сами потерпели неизмеримо больший урон. Из-под возов подкалывали их коней, а стоявшие в обороне на возах молотили всадников цепами по головам так усердно и ловко, как молотят крестьяне на гумне рожь. Крепкие крестьянские руки опускали цеп с такою силой, что под медными шлемами черепа лопались, как спелые тыквы.
Расстроенная, опешившая, откатилась назад конница Швамберга. Новая яростная атака кончилась для нее так же плачевно: груда людских и конских тел устилала подход к возам гуситов.
Рыцари съехались поодаль и стали обвинять во всем пана Швамберга: почему не атаковал он сразу, дал еретикам время расставить свои возы, — теперь до них не добраться.
Недоумевающий, смущенный и немало напуганный нежданным исходом боя, пан Швамберг решил оставить Жижку. Он бросил своих людей на более легкое дело — к Зеленой Горе.
После яростного боя Зеленая Гора пала. Николаю из Гуси, едва ускользнувшему из рук Швамберга, удалось бежать на юг. А Жижка тем временем взял Некмирж, разрушил его, уничтожил еще три замка и вернулся победителем из первого смелого рейда.
Регентство и католические паны, встревоженные неудачей Швамберга, стягивали вокруг Жижковой крепости свои отряды, намереваясь атаковать Плзень большими силами.
Жижка был занят оборонными работами, когда к нему в Плзень с южной стороны пробрался гонец. Он привез вести от Громадки, старого знакомца Жижки, литейщика колоколов, проживавшего в другом конце Чехии, в Усти над Лужкицей.
— Усти, — рассказывал гонец, — захвачены крестьянами-гуситами. Случилось это так: Громадка созвал крестьян со всей округи и упрятал их в лесах вокруг Усти. В ночь после карнавала на масленице, когда католики Усти, усталые от увеселений и выпитого вина, уснули крепким сном, крестьяне одолели стены, побили стражу и завладели городом.
Тотчас к Усти со всех сторон устремились друзья гуситов. Но Громадка, не уверенный в том, что сумеет устоять против окрестных панов, вывел часть гуситов в близкое место, в Градище над Лужницей, давно покинутый жителями опустелый городок.
— То место, — продолжал гонец, — настоящее орлиное гнездо — высокое, с трех сторон окруженное обрывом и рекою, протекающей глубоко внизу. Только узенькая перемычка связывает Градище с округой. Там можно держаться хоть одному против ста. А места столько, что впору разместиться и большому городу.
Громадка назвал эту природную крепость Табором— так ранее прозвана была близкая от Градища гора, где собиралось много народу на моления.