Старый Фан.
«Ленинская Смена», Горький, 08.07.93 г.
ЕЙ ВСЕ КРИЧАЛИ: «БЕРЕГИСЬ!»
Янку, Яну Дягилеву, девушку из Новосибирска, называли самым светлым, самым чистым явлением русского рока конца 80-х годов. Что знали мы о ней? Пара публикаций да несколько выступлений на сборных концертах и фестивалях. Впервые Яна появилась перед широкой аудиторией в 1990 году на фестивале «Рок-Акустика», состоявшемся в Череповце. Она сразу же обратила на себя внимание, произведя едва ли не самое сильное впечатление на зрителей и музыкальных критиков.
А самые первые шаги в мире отечественного рока Яна сделала в дочерней группе ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ под названием ВЕЛИКИЕ ОКТЯБРИ в 1987 году. В дальнейшем Егор Летов и Яна Дягилева тесно сотрудничали, ГО помогала Яне в записи собственных альбомов, первый из которых появился в том же 1987 году. Настроение альбома созвучно названию — Не Положено: не положено любить, не положено смеяться, не положено просто жить. Альбом 1988 года Деклассированным Элементам был записан при непосредственном участии музыкантов ГО. Не могу сказать, что в электричестве эти песни-откровения производят сильное впечатление. Скрежещущие звуки электрогитар и грохот сбивающихся барабанов мешают добраться до смысла стихов. Закономерно, что акустическая работа Домой! (1989), состоящая почти из тех же песен, что и Деклассированным Элементам, очевидно выигрывает, оставляя нас наедине с высоким голосом Янки и ее плачущей гитарой. Последний альбом Ангедония вышел в 1989 году и, как и все предыдущие, был выпущен под маркой фирмы «Гроб Рекордз».
Оставаясь явлением самобытным и уникальным, Яна незримыми ниточками была связана со многими. Образ — простоволосая девушка с беззащитно-растерянными глазами — Дженис Джоплин, манера исполнения — неторопливые баллады — Джоан Баэз, фольклорные интонации — Дмитрий Ревякин. И, наконец, ее мироощущение — это боль и безысходность Александра Башлачева. Когда-то Саша сказал: «…если мне плохо, и ко мне придет кто-то, кому тоже плохо, нам не станет от этого хорошо. Мне не станет хорошо от того, что кому-то плохо. Мне — не станет. И поэтому нытик — он разрушает, не создает. Но раз он уже ноет, значит, у него уже болит. А раз у него уже болит, то он запоет в конце концов, своей болью запоет он. Потом — о радости, потому что, когда человек начал петь песни, это был плач сначала, а плачут во все времена, во всех странах, и с самого раннего детства». Песни Янки — это плач, и не только по содержанию, но и по исполнению — порой надрывному, поро протяжному. Ее баллады насквозь трагичны — это плач по людям, которые при жизни обречены на смерть, предчувствие приближающегося общего конца:
От большого ума — лишь сума да тюрьма.
От лихой головы — лишь канавы и рвы.
От красивой души — только струпья и вши.
От вселенской любви только морды в крови.
Она несла нам свои песни, которые дошли до большинства, увы, уже после ее смерти. Нам остался лишь созданный ею мир — иногда добрый и нежный, иногда злой и угрюмый, но очень часто серый и тоскливый, замкнутый в узкое пространство окружавших ее клеток. Рассказывали, что окна дома, в котором жила Яна, приходились вровень асфальту, а сам дом стоял на перекрестке каких-то дорог, по которым шли вереницы нескончаемых машин и грузовиков. И все воспоминания детства — рельсы, шпалы, светофоры, заводские трубы:
А мы пойдем с тобой погуляем по трамвайным рельсам.
Посидим на трубах у начала кольцевой дороги.
Нашим теплым ветром будет черный дым с трубы завода.
Путеводною звездою будет желтая тарелка светофора…
Порой ее стихи наполнены образами каких-то абстрактных предметов, странных нездешних существ, порой строчки излучали щемящую нежность и теплоту:
Я оставляю еще полкоролевства
Восемь метров земель тридевятых
На острове вымерших просторечий
Купола из прошлогодней соломы.
Я оставляю еще полкоролевства.
Весна за легкомыслие меня накажет,
Я вернусь, чтоб постучать в ворота…
Удивительно, но очень трудно закончить цитату, оборвать ее строчку. «Песни становятся стихами, когда их некому петь. На бумаге они не защищены голосом — судорожным и нежным, — они стоят перед вами голые, и видна вся их дикая неправильность и гениальная нескладность. Кажется, что слова разбросаны так и сяк, а попробуй сдвинь хоть одно — не сдвинешь». Нам остались ее стихи, и теперь мы можем их только читать, впрочем, и слушать тоже — с магнитофонной ленты или с жесткого винила пластинки.
Конечно, жизнь не стоит на месте. И, я верю, принесет еще нам новые имена, и появятся талантливые люди, которые сложат другие песни. Но мы должны помнить поэтов, тех, кто уже прошел свои «семь кругов беспокойного лада». Мы не должны их забывать, потому что в нашей памяти — их жизнь.
…Что произошло той майской ночью 1991 года — не скажет уже никто. Несчастный случай слишком похож на самоубийство. Правду знает только вода, ставшая ее последним домом. Именно к реке пришла она «ползком по шпалам», вырвавшись из бетонных объятий грязного, задымленного города. Ей было неполных 25 лет.
Нелепая гармония пустого шара
Заполнит промежутки мертвой водой,
Через заснеженные комнаты и дым
Протянет палец, и покажет нам на дверь
И отсюда — домой.
От этих каменных систем в распухших головах
теоретических пророков
напечатанных Богов — домой…
Екатерина Новосельцева.
«Инфа», Воронеж, № 23/93 г.
из статьи: ЕГОР И ГО
…Егор уважал Янку. Это был бы отличный тандем, если бы Янка осталась живой. Искренняя до боли музыка Янки была созвучна тому, что делал Егор с ГО. Но Янка ушла, и вряд ли что-нибудь подобное их недолгому дуэту произрастет в этом мире. И Егор бредет один по дороге, где стоят кресты на могилах его друзей.
Старый Фан.
«Ленинская Смена», Горький, 28.10.93 г.
* * *
В ноябре в Санкт-Петербурге ожидается концерт памяти сибирской панк-звезды Яны Дягилевой (экс-ВЕЛИКИЕ ОКТЯБРИ). Гарантируется участие именитых отечественных рокеров.
«Субботняя Газета», Курган, 1993 г.
из статьи: РОССИЯ ЕГОРА ЛЕТОВА
…Чувствую себя обязанным начать с Пушкина — но только из вежливости, ибо, если его и вовсе не упомянуть, будет некрасиво. Явные же предшественники Башлачева, Летова, Ревякина, Янки и других — в гораздо менее отдаленном прошлом.
Вся современная русская поэзия как-то почти бессознательно воспиталась на «Форели» и «Лазаре» Кузьмина — знаю, очень спорное и очень невежливое утверждение, но даже не осмелюсь его доказывать — тут и завязнуть недолго. Оставим любезным читателям возможность самим судить о правильности или ложности этого постулата.
Наследников у Кузьмина, естественно, не оказалось, а в 60-х вдруг оказался один запоздалый — ох, как зачешутся кулаки у официальной критики, когда узнают, кого я имею в виду! Прошу у всех прощения за наглость — но его зовут Владимир Высоцкий.
Дальше — не совсем напрямую, а как-то через Шукшина — очарованный смертник Башлачев, не пожалевший себя и своих невообразимых стихов, чтобы дать — да не каким попало, а именно русским, более всех в том нуждавшимся — понятие о саморазрушении личности и об утере гармонии как о величайшем триумфе творчества.
Кажется, принято считать Янку не то ученицей, не то наследницей, не то «бабьей песней» Башлачева. По-моему, это слегка для ее памяти уничижительно — ибо при ближайшем рассмотрении все «отражения» и «параллельные места» оказываются фальшивыми. Исторические корни ее поэзии, видимо, те же, что и у Башлачева, но совсем свой генезис, совсем особый путь и совсем самостоятельная, и тоже триумфальная, потеря гармонии.
Этих двух гениальных русских поэтов роднит не стилистика и не техника, а прежде всего то, что они не написали ничего лишнего.
Зато в избытке лишних стихов у другого якобы панка, якобы анархиста, якобы черт знает кого еще, а в действительности гениального русского поэта Егора Летова.
Что-то, вроде бы как, я слишком увлекся всякими шокирующими читателя заявлениями. Ну, в самом деле, кому из летовских фэнов (черт бы побрал этот навязчивый жаргон) пришло в бы в голову, что их кумир (какое мерзкое слово!) — не волосатое пугало для добропорядочных обывателей, не какой-нибудь ошалелый ниспровергатель устоев, не рок-лицедей, откалывающий коленца на самых предосудительных сценах, а русский поэт, место которого мало что в одном ряду с Башлачевым, Ревякиным и Янкой, но также и с Высоцким, Кузьминым, Лермонтовым?
Аргументация?
Никакой. Общественному мнению угодно было узаконить время в качестве единственного судьи для произведений искусства. Эта выдумка, ей-Богу, очаровательна, но судить — значит выбирать между разными точками зрения или, что плодотворнее, интегрировать их. Нельзя же допустить, чтобы пропало впустую такое суждение о Летове, раз оно существует. Поэтому гораздо важнее вовремя высказать это суждение, нежели утруждать себя и других доказательствами его справедливости. А то как бы не проморгать Летова, пока проходит необходимое для суда время. Башлачева вот проморгали.
Нас, российских граждан, никак нельзя упрекнуть в недостатке любви к отчизне, но вот какая неприятность: мы любим прежде всего причитать над ней и оплакивать ее, так же как и своих духовных вождей.
Как любит родную землю новая культура?
А кого об этом спросить? На кого равняться? С кем согласовывать свое, кровное понятие о том, что такое Россия?