К.В.
«Молодежный Курьер», Чебоксары, 3(72)/97 г.
из статьи: О САШБАШЕ, О КИНЧЕВЕ, О СЕБЕ, О ЖИЗНИ
…Помню, когда мы были в Сибири, сибиряки как мужики хозяйственные познакомили нас там с двумя девушками, которые помогали нам существовать, — Лена и Яна. Девушки как девушки, достаточно нервные, энергичные. Как-то в один прекрасный день они исчезли вместе с Сашей — уехали на дачу. Я остался один развлекать сибирскую тусовку — ну, об этом уже упоминал. Они все объявились через несколько дней такие спокойные, притихшие…
Потом прошла еще пара лет, объявилась у нас группа ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА. Я пришел к ним на концерт, смотрю — стоит на сцене девка. То, что они играют, музыкой назвать трудно, но энергия идет в чистом виде, сумасшедший драйв на двести двадцать вольт. Это была та самая Янка. Не знаю, какую роль сыграл СашБаш в ее судьбе, но, судя по результатам…
С. Задерий.
«Забриски Rider», Москва, 5/97 г.
из статьи: «ПАПОРОТНИК ДАЕТ МЕД»
Банальная, но истина: женщина думает сердцем. То есть не головой. В музыкальном плане, как правило, это — отсутствие осмысления собственного существования и творчества, спонтанность, декларируемая очень и очень многими, и не зря. И поэтому самая, на мой взгляд, яркая личность советского рока (аж два ругательных слова рядом, но уж извините!) — не надмирно-эстетский Гребенщиков, не принципиальный противленец Летов, не говоря уже о Башлачеве и Наумове, которые при всех своих достоинствах попросту не вписались в волну (скорее опередив ее, но возможно, что и опоздав), а сибирская девочка — не такая уж и простая на самом деле. Писать про Янку безумно сложно — ну, во-первых, все уже написано, и, честно говоря, некоторые статьи про нее способны вызвать только нервный смех, а во-вторых, нимб над ее головой, прочно прибитый гвоздями авторитета грандов отечественной журналистики, не дает не только развернуться, но и вообще сделать какое-либо движение не в рамках восхваления, воспевания и прочих уже давно произведенных действий. Поэтому я ограничусь размышлениями по поводу парочки цитат, нагло выдранных из тех самых грандов.
А цитаты такие:
1. «Янка — не версия Башлачева, она, скорее его, «бабья песня»…» (Марина Тимашева, «Кто есть кто в советском роке».)
2. «Янка действительно была сама жизнь — предельно сжатая, горящая с огромной силой и огромной скоростью. Егор жизнью никогда не являлся — он ее воспринимал». (Сергей Гурьев, «КонтрКультУра».)
Гурьев, конечно, молодец (похвалила талантливого автора!). Однако сформулированное им различие, мне кажется, гораздо шире, чем просто между двумя близкими друг другу творческими единицами, а, скорее, между мужским и женским подходом к этой самой жизни. В самом деле, мужчинам гораздо более свойственен отстраненно-философский взгляд на мир, не только констатация его несовершенства, но и определенные (более или менее удачные) попытки найти причины этого. Отсюда крен в религию и политику — для женщин, как правило, не характерный. Вместо этого — более конкретные, земные вещи — «снова собирать брошенных котят по вокзалам» — та самая «вселенская жалость», не выдуманная, не описанная, а прожитая. Жалость-любовь или любовь-жалость — это как раз то, о чем в свое время пел Башлачев, но в более широком смысле — «русская душа», отпетая им, у Янки превратилась в надгробный плач по всему миру и по себе как части мира, маленькой и поэтому беспомощной. Минус логические связки, минус осмысление того, почему так, а не иначе, минус некая глобальность и запредельность, все очень буднично, и поэтому — страшно:
Ишь ты классные игрушки тетька в сумочке несет
А ребеночек в больнице помирает, ведь помрет.
Он объелся белым светом, улыбнулся и пошел,
Он не понял, что по правде-mo все очень хорошо.
После этих строчек цитировать Ницше, который говорил, что «душа женщины есть поверхность» просто кощунственно…
Трудно прочувствовать проблему жизни и смерти, пока ты сама и твои близкие — в отличном физическом и душевном здравии. Трудно (на самом деле!) полюбить абстрактное человечество — не умом, а сердцем. Трудно искренне озаботиться частными вопросами сотворения мира и устройства Вселенной. Да и нужно ли?
Конечно, у такого — чисто эмоционального — подхода есть свои отрицательные стороны, по крайней мере, в житейском плане — точно. Но в творческом — есть и весьма весомые положительные: среди многочисленной когорты юных терзателей акустических гитар девчонки попадаются довольно редко, но я не слышала еще ни одной, играющей и поющей откровенную лажу (что, к слову, у юношей встречается довольно часто).
Может быть, потому, что «услышала Янку — взяла гитару» — идет не через голову, это надо прожить?
А может быть, потому, что женщин в роке очень мало, каждая из них — личность?
Но этим личностям явно не хватает самодостаточности. Не «сам написал, сам сыграл-спел, сам же и послушал, сам-на-себе зафанател» — это уже предельный, клинический случай банального «я», внутреннего источника творчества, как правило, бывает мало, Нужны еще какие-то внешние раздражители. Собственно, у многих нынешних музыкантов есть, так называемые, «духовные отцы» — известные исполнители, чье творчество, изученное вдоль и поперек, дает импульс для собственных изысканий. Но в рядах девушек это проявляется особенно ярко, единственное, что радует — под Летова вроде бы еще ни одна барышня не работает. Ну, впрочем, для этого у них есть все та же Янка — «мама» Юли Стереховой, Юли Елисеевой, и — в некотором роде — Мыши. Впрочем, творчество Мыши я, к сожалению, знаю гораздо хуже, чем хотелось бы, так что — извиняйте.
Последователей, вернее, последовательниц у Янки — море. И это вполне понятно — уж слишком просто, на первый взгляд, спеть и сыграть «так же».
Во втором номере «Осколков» Я-Ха, рецензируя (как это ему свойственно) альбом Юли Елисеевой Сидя На Чемоданах, выдвинул весьма интересный тезис: «…не приходила ли почтеннейшим шельмователям псевдоянок в их мудрые черепа мысль, что то, КАК ДЕЛАЛА ЯНКА — не есть нечто сугубо ее личное, одной ЕЙ присущее — но НАИБОЛЕЕ ЕСТЕСТВЕННАЯ ФОРМА для максимально-аутентичного выражения человеческой (нашей, отечественной) самоя себя? Форма торпеды — плагиат тела дельфина, или ИНАЧЕ просто НЕЛЬЗЯ?»
Могу привести список дам, для которых иначе почему-то оказалось можно. Но я не об этом. Все три певицы, поименованные в конце предыдущего отрывка, в последнее время отошли от подражания Янке (вернее, две, у Юли Елисеевой я слышала только один — тот самый — альбом), что еще раз подтверждает мысль о том, что форму определяет содержание, а содержание — если оно есть — не может быть абсолютно одинаковым у двух РАЗНЫХ людей. Стать такой же, как Янка — при всем желании не получится, поэтому и то, как делала Янка, останется только ей присущим…
С. Смирнова.
«Осколки», Санкт-Петербург, 6/97 г.
ИССЛЕДОВАНИЕ О ЯНКЕ
Ничего, кроме заезженной кассеты и видеозаписи, где она поет «Гори, Гори Ясно», «Продано» и «Домой!» — ни одного материала, только стихи и голос.
Кого люблю, как говорится, того и препарирую.
Я взялась доказать, что ассоциативные ряды, выстраиваемые Янкой, КАК БЫ произвольно, на самом деле являются далеко не случайными и, более того, железно обоснованными. Что каждой песне, даже самой темной и мутной, присущи, как правило, одна-две, максимум три темы, которые железно выдерживаются. Что главная ее тема, непреходящая — смерть — в каждой песне имеет свое обличье. Но в пределах одного текста смерть обличья не меняет. В пределах одного текста образный ряд сохраняется и строго выдерживается.
Собственно, я пыталась докопаться: откуда берется эффект «круто, но ни фига не понял», точнее — «ни фига не понял, но очень круто».
Понять, откуда возникает это чувство абсолютного приятия янкиных текстов.
Кто не любит ковыряться под микроскопом в любимых стихах — не заставляю. А по мне так Янка что без микроскопа, что под микроскопом — всяк хороша…
Ассоциативные ряды ее стихов не только выдержаны. Они еще поддержаны фольклорной и русской поэтическими традициями, то есть ложатся на заранее подготовленную почву. Скажем, русский человек изначально привык к тому, что «мост» связан с разлукой, смертью, переходом из одного состояния в другое.
Примеры: народная песня «По Дону Гуляет». Если помните, там речь идет о предсказании цыганки — «утонешь в день свадьбы своей» — и о том, как конь, везущий невесту, «сшибся с моста». «Невеста упала в круты берега». Упав, бедная девушка долго прощалась с близкими и, наконец, утонула. Переходя из девического состояния в замужнее, героиня песни не одолела ПЕРЕХОДА (моста) и погибла.
Романс «Мой костер в тумане светит» — цыганка говорит мимолетному возлюбленному: «Ночью нас никто не встретит, мы простимся НА МОСТУ».
Марина Цветаева прямо называет мост местом смерти:
По-следний мост.
(Руки не отдам, не выну!)
Последний мост,
Последняя мостовина.
Bo-да и твердь.
Выкладываю монеты.
День-га за смерть,
Харонова мзда за Лету.
И чуть дальше:
Мост, ты не муж:
Любовник — сплошное мимо!
Героиня опять же расстается на мосту с возлюбленным. Расставание переживает крайне тяжело и при этом неустанно размышляет — не броситься ли ей с этого самого моста в реку.
Поэтому янкин «трамвай до ближнего моста» будет восприниматься однозначно. Знаем мы, что это за мост и что нас там ждет.
Эта подготовленность восприятия и делает глубинную внутреннюю янкину логику понятной. Для начала я расковыряла для анализа песню «На Черный День». Здесь смерть имеет обличье КРУГА, представленного прежде всего как ярмарочная площадь с балаганами, каруселями и прочими обманчиво-привлекательными атрибутами ярмарки. Площадь: балаган, торжище, «луна-парк», плаха, бунт и, наконец, бегство — навстречу неизбежной гибели. У той же Марины Цветаевой «круглая площадь» — это рай: