Иона была еще слишком подавлена для серьезных размышлений. Она просто запомнила сказанное, не обдумывая, и ответила леди Нексии:
— Вы очень хороши в политике. Герцог Фарвей не зря выбрал вас своею посланницей.
Взгляд синих глаз затуманился грустью.
— Я старалась не для него, а для вашего брата. Три года назад я ничего в политике не смыслила, но Эрвин хотел говорить о ней. Я изучила все, что смогла.
— Извините меня. Я очень неуклюжа сегодня. И, вероятно, совсем утомила вас.
— Пустое, миледи.
— Вовсе нет. Я весьма благодарна, вы не только заметили мою печаль, но и смогли развеять ее. Позвольте чем-нибудь отплатить.
Нексия не задумалась ни на секунду:
— Покажите мне что-нибудь красивое. Кучер, кажется, знает лишь один приятный маршрут, и я уже помню на нем каждое дерево.
Иона легко сделала выбор. Через четверть часа они вышли из кареты перед церковью Праматери Вивиан.
Канон велит, чтобы всякий праматеринский храм должен отражал черты своей покровительницы. Янмэйские соборы подавляют величием и пафосом, агатовские церкви тянутся к небу утонченными шпилями, софиевские пестрят пухлыми мраморными младенцами. Храмы Глории богаты скульптурными группами и живыми сценами на фресках, поскольку Заступница много общалась с людьми. Церкви Елены-Путешественницы украшают картины дальних краев и бушующих морей…
Когда девушки вошли в церковь, Нексия затаила дыхание, не веря глазам. Алтарь заменял собою мраморный фонтан. Праматерь Вивиан держала в руках две амфоры, из которых струилась вода. Она наполняла одну за другою восемь чаш, расположенных ступенями, а из нижних текла ручейком в круглый бассейн по центру нефа. Блеск и журчание воды наполняли храм жизнью, а дополняли впечатление витражные окна. Они делили солнечный свет на яркие пучки лучей, окрашенных во все цвета радуги. Разноцветные пятна плясали по мозаичному полу, беломраморным стенам, искристой воде бассейна.
— Какая красота! — воскликнула Нексия, выйдя в центр зала.
Она закружилась, чтобы рассмотреть все узоры света. Мозаика лучей укрыла и фигуру самой девушки, будто сделав ее частью храма.
— Праматерь Вивиан — покровительница праздника, — сказала Иона. — Ее храмы созданы, чтобы дарить радость.
Нексия прошлась вокруг зала, рассматривая скульптуры. Все они изображали веселье: танцующих людей, объятия влюбленных, музыкантов с лирами и свирелями, играющих детишек. Тут и там сверкали серебристые цветы, золоченые радостные солнца. Даже Иона, несмотря на тоску, не сдержала улыбки. А Нексия почти смеялась, кружась в радужных лучах, как вдруг помрачнела от мысли:
— Почему храмов Вивиан так мало? В Фаунтерре я не знаю ни одного…
Ей ответил священник, появившийся из бокового нефа:
— Дворяне склонны жертвовать на храмы своих Праматерей. А род Вивиан не слишком состоятелен.
— Здравия вам, святой отец! Простите, что…
— Не заметили меня? Так и задумано, — священник усмехнулся, разведя руками. В своих белых одеяниях он напоминал мраморную скульптуру, каких много вокруг. — Служитель Вивиан не должен смущать прихожан своим видом.
Иона поприветствовала его. Нексия призналась, что впервые попала сюда, и священник стал показывать ей церковь. Под его руководством дамы обошли все нефы, любуясь красотами. Иные священники склонны много говорить, нахваливая свою Праматерь в сравнении с остальными. Этот был не таков. Он рассказал лишь, что храм построен недавно, на деньги графа Винсента Шейланда, и теперь Уэймар может похвастаться крупнейшим храмом Вивиан во всех северных землях.
От обилия света и пляшущих фигур Иона все больше улыбалась, и вдруг ощутила смущение.
— Простите, святой отец, мне лучше покинуть вас. Храм навевает веселье, с моей стороны было бы кощунственно поддаться ему. Прошлым вечером случилась трагедия.
Священник одарил ее внимательным взглядом. Иона подумала: сейчас он из вежливости спросит: «Какая трагедия?» — и тем самым допустит огромную бестактность. Но святой отец понял ее состояние и сказал иное:
— Миледи, не смею задерживать вас, если желаете уйти. Но должен заметить, что вы неправы. Нет кощунства в том, чтобы пережить минуту радости в день трагедии. Напротив: радость для того и дана богами, чтобы освещать самые темные дни.
— Разве можно смеяться, когда другого постигло несчастье или смерть?
— Нельзя не смеяться, миледи. Душа человека завяла бы от непрерывного горя, потому лучи веселья то и дело прорываются сквозь печаль, как бы мы ни старались хранить траурный вид.
Иона хотела поспорить, казалось важным оградить свою печаль от нападок, не дать никому развеять ее. Однако пришлось признать, что священник прав. Иона вспомнила многочисленные похороны, какие повидала: на каждых непременно случалась минута, когда все смеялись. Само собою так выходило, будто боги нарочно веселили людей. Кошка задела свечку, и ее хвост задымился, вдова уселась на блюдо с окороком, важный гость начал речь, но забыл, как звали покойника…
— И все же, я бы не хотела, чтобы после моей смерти все веселились до упаду.
— А я бы хотела, — возразила Нексия. — Это лучше, чем плакать навзрыд. Если б можно было умереть как-нибудь так, чтобы всем стало весело — я бы выбрала этот способ.
Иона вспомнила двух всадников графа Майна, которые выехали на ристалище в туман и столкнулись не копьями, а лбами. Против воли она издала смешок, но быстро овладела собою. Сказала строго:
— Святой отец, этот храм выстроен на деньги графа Винсента. Неужели день смерти графа хоть чем-нибудь вас порадовал?
Священник повел бровью:
— Леди Иона, я не хочу прогневить вас своим ответом.
— Однако в этих словах уже половина ответа, так скажите же остальное.
— Ровно в час смерти графа Винсента его сын и ваш муж, лорд Виттор, находился здесь, со мною. Я хорошо это помню: позже адъютант графа примчался прямо сюда, чтобы сообщить о беде. Лорд Виттор вел со мною долгую беседу, и мне памятно ее содержание. Неделею раньше из темницы сбежал кто-то, по всему городу рыскали солдаты в поисках беглеца. Это весьма тревожило добрых горожан: они видели мечи и думали, что грядет война. Я поделился этим с лордом Виттором, а он рассмеялся: «Глупые мещане!» Я ответил милорду: нельзя высмеивать людей за страх перед войною. А он сказал: «Смеюсь не над страхом, а над верой, будто война случается сама собой, внезапно, как гроза». Но прошлая Война за Предметы именно так и случилась, — возразил я. Для нее была лишь одна причина — воля богов. И ваш муж ответил: «Поверьте, волю богов понять несложно».
— Что же радостного во всем этом?
— То, миледи, что ваш муж оказался прав. В тот вечер я не придал веры его словам. Но он стал графом, и мы вот уже пять лет наблюдаем его успехи. Граф Виттор утвердил мир со всеми соседями, достиг огромных высот в банковском деле, добился процветания для Уэймара и всего графства, сделался советником владыки и вашим мужем. Теперь я знаю, что нами правит человек, который истинно понимает волю богов и потому получает их помощь. Может ли быть более радостное открытие для священника?
Иона не нашла, что возразить. Полюбовавшись еще красотами храма, девушки вернулись в экипаж, и Нексия сказала:
— Странно, что вам требуются уроки любви. Должно быть легко любить вашего мужа, он прекрасный человек.
Северная дрянь, — всплыло в памяти Ионы.
— Он прекрасен, быть может. Но не я.
Стрела — 8Второе заседание верховного суда Империи Полари
21 мая 1775г. от Сошествия
Здание Палаты, Фаунтерра
Едва судья Кантор открыл заседание, Ворон Короны схватился с места.
— Как обвинитель, я хочу прокомментировать эксперимент, проведенный советником обвиняемого. С этою целью прошу права задать несколько вопросов свидетелям.
— Суд находит это уместным. Приступайте.
Пресловутые альмерские рыбаки снова занимали свидетельскую скамью. Они выглядели тревожными, но все же более уверенными в себе, чем на прошлом заседании. Очевидно, барон Бонеган устроил им взбучку, а заодно дал посмотреть правильный портрет Адриана — и рыбаки освежили память.
— Свидетели, скажите: какое освещение в вашей церкви в Косом Яру?
— Дык свечи! И несколько лампадок имеется.
— Есть ли искровые светильники?
— Откуда нам такое диво? Нет как нет!
— Верно ли я понимаю, что вы видели портрет владыки только в свете свечей?
— Ну, и при солнце — ежели дело днем, то оно в оконца заглядывает.
— Отличается ли искровый свет здесь, в зале Палаты, от солнечного и от свечного?
— А то! Ясно, отличается. Вон Борода даже слезился с непривычки.
— Ваша честь, я требую повторить проведенный советником опыт опознания, но с поправкою на свет. Предлагаю убрать шторы со всех окон, погасить искровые лампы, а портреты поставить близко к окну — лишь тогда условия опознания будут соответствовать тем, какие имелись утром на реке Бэк. Искра не будет сбивать свидетелей с толку, и они обязательно узнают владыку Адриана.
— Суд одобряет повтор эксперимента.
Франциск-Илиан усмехнулся:
— Помню, сударь Марк, была при моем дворе в Лаэме одна дама. Сгорела до цвета вареной креветки, а уж потом стала носить зонтик от солнца. Очень все над нею потешались…
— Вычеркнуть из протокола эту басню, — приказал судья Кантор. — Приступить к повторному эксперименту.
Трое судебных приставов шустро организовали новый показ портретов. На сей раз рыбаки без колебаний опознали владыку как в военном мундире, так и в светском платье.
— Внести в протокол, что при надлежащем освещении опознание успешно состоялось, — распорядился Кантор. — Советник обвиняемого может продолжить опрос.
Однако Ворон Короны поднял флажок:
— Прошу прощения, ваша честь. Я прошу предоставить обвинению возможность внеочередного опроса свидетелей.
— На каком основании?
— Ваша честь, все действия советника направлены на то, чтобы подорвать доверие высоких лордов к суду. Он совершает выпады, которые, даже будучи отражены, все равно пятнают репутацию суда и обвинителя. Если сейчас мы двинемся дальше, в умах высокого собрания останется убежденность: свидетели врут, они не видели смерть владыки. Все, что будет сказано дальше, потеряет вес. Прошу дать мне возможность прямо сейчас доказать, что свидетели своими глазами видели и шута, и владыку, и удар кинжалом.