— Ну, или просто лжешь, чтобы меня впечатлить. Твои слова ведь невозможно проверить.
Нави надул губы:
— Я не лгу тебе! Слышишь? Я говорю честно! Но если так уж хочешь проверить — проверяй, пожалуйста. Завтра придет грузовой корабль. Он покажется на горизонте на север-северо-востоке около девяти утра. Понаблюдай за его ходом — сама увидишь течение. Может быть, тогда начнешь верить друзьям.
Он схватил свое бревно и ушел, крайне обиженный. Дороти и не подумала утешать его. Во-первых, мальчонка должен помнить приличия. Каким бы умным он ни был, она — дворянка, и не намерена терпеть его капризы. Во-вторых, гораздо больше, чем чувства Нави, ее занимал вопрос: зачем ей нужно было бежать с острова? Ну зачем?! Совершенно очевидно, что зимою она была очень больна. Как раз тогда ей виделись самые тяжкие кошмары, бывали даже сны наяву — она помнила, как орала и бросалась на лекарей, считая их чудовищами. Тогда ей назначали самые суровые процедуры, ясно помнилась одна: череп сжимали кольцом, чтобы выдавить хворь. Это было идовски больно! В ее душе не было ни капли гармонии, недуг бушевал, как вчерашняя гроза. Можно ли в таком состоянии покинуть лечебницу?! А сама идея — доплыть лодкой до материка! Нави прав, Дороти не знала ни о каком течении, но и без него понятно: грести трое суток без передышки — запредельный труд, почти самоубийство. Она хотела рискнуть жизнью, чтобы избежать исцеления и остаться больной?! Быть того не может! Наверняка мальчишка солгал!
Стало досадно. Одно дело — врать о придворной службе и каких-то там числах, другое — о самой Дороти. Друзья так не поступают! Уж конечно, она посмотрит завтра на корабль, и берегись, Нави, если теченья не окажется. Но кораблем не проверишь другую часть его лжи: о том, что Дороти хотела сбежать. Об этом придется спросить кого-нибудь, кто знал ее зимою. Магистр Маллин и лекарь Финджер? Стыдно говорить с ними о планах побега — все равно, что признать себя дурой. Аннет? Она глупа, ворону от голубя не отличит. Карен? Эта всегда врет. Ну и отлично! Если подтвердит слова Нави — значит, лгут они оба.
— Леди Карен, позвольте задать вам вопрос.
Полумертвая соседка размеренно двигала метлой: шшшасть, шшшасть. Лишь слабым кивком показала, что слышит Дороти.
— Правда ли, что зимою я хотела отсюда сбежать?
— Снова вы за свое, миледи. Я не желаю быть мостом между вами и прошлым. Эту ответственность я не приму на себя.
— Я не спрашиваю о прошлом и ничего не прошу, кроме одного мелкого факта: хотела сбежать или нет?
— Вы сделаете выводы из этого факта. Забудьте, миледи.
Метла — шшасть, шшасть.
— Я сделаю лишь один вывод: Нави — мой друг или лжец, как вы. Меня не волнует ни прошлое, ни побег.
— Тогда зачем спрашиваете? Не все ли вам едино, солгал Нави или нет, раз сам предмет лжи неважен?
— Я поняла, миледи: от вас ничего не дождешься. Даже мелкая помощь для вас слишком трудна. Сами гниете и желаете, чтобы все вокруг гнили. В ком есть жизнь — тот вам противен.
Дороти пошла прочь, метла провожала ее шорохом листьев. Шшасть, шшасть.
— Да.
Дороти оглянулась: наверное, послышалось. Карен повторила очень тихо, Дороти не услышала, а прочла по губам:
— Да, вы хотели сбежать.
Дороти рассмеялась:
— Ну, конечно! Лжец и лгунья — пара сапог! Может, Нави простительно — он болен и юн. Но вы-то, миледи!.. Что ж, речи под стать внешности.
Шшасть, шшасть. Шшасть, шшасть. Шшасть. Метла задержалась в воздухе, Карен подняла глаза. Взгляд был холодный, но отнюдь не мертвый. Не более мертвый, чем обнаженный клинок в руке кайра.
— Вы хотели сбежать из-за дочери, миледи. Ее отняли, вы надеялись вернуть. Вы кричали во сне и звали ее. Вашу дочь зовут Глория.
Голова закружилась, земля шатнулась под ногами.
— У меня нет дочери, — прошептала Дороти.
Но она знала, что Карен права. Глория — правильное имя. Столь же правильное, как число семь.
— Я не рожала. Слышите?! Я рожу, когда вернусь к мужу!
Карен так и не изменилась в лице. Только глаза.
— Впереди десять лет, миледи. Возможно, двадцать. Живите счастливо.
Этой ночью Дороти увидела дочь. Не во сне, а в памяти. Легла, закрыла глаза — и пришла череда картин. Как числовой ряд, как матрица. Вот Глория — совсем кроха, спит на руке Дороти, свесив ножки. Вот заглядывает в буфет, а глаза веселые и хитрые — задумала стащить конфету. Вот бегает за котом, визжа и размахивая метелкой. Вот учится грамоте, хмуря бровки, покусывая кончик пера, а Дороти говорит: «Не ерзай». Вот она нашкодила — что-то грохнулось, разбилось, разлилось, и Глория хохочет, но при виде мамы корчит виноватую рожицу. Вот Глория показывает язык, забравшись на ветку дерева. Дороти корит ее: «Леди так не делают!», — но сама смеется, ведь тоже девчонкой лазала по деревьям. А вот Глория — почти уже взрослая уезжает в пансион, запряжены кони, собраны слуги, уложен багаж. Она поправляет шляпку на рыжих кудрях и говорит: «Маменька, я буду ужасающе премного скучать» — нарочно кривляется, чтобы было не так грустно. Но грусть все равно берет свое, и Глория виснет на шее Дороти: «Мамочка…»
У Дороти была дочь. А потом ее забрали. Наверное, от того и помутился рассудок.
Стрела — 4
10—11 мая 1775г. от Сошествия
Фаунтерра
Лорд Десмонд Герда Ленор сидел в своем кресле у камина. Несмотря на теплую погоду, в очаге ярко пылал огонь. Из-за малой подвижности лорд Десмонд постоянно мерз и по-стариковски кутался в пледы, и велел слугам не жалеть дров. Однако он сильно изменился к лучшему с тех пор, как Иона влила в него зелье. Кожа лорда была бледна, но не мертвецки сера, как прежде. Он вернул способность пережевывать пищу, ясно говорить, шевелить руками в тех пределах, чтобы самостоятельно вращать колеса кресла-каталки. До полного исцеления было очень далеко: Десмонд по-прежнему не мог подняться на ноги, а дышал с трудом, при малейшем усилии начинал задыхаться. Но тень смерти более не маячила над ним.
— Вы выглядите лучше, отец! — улыбаясь, сказал Эрвин.
— Чушь собачья, — зло рыкнул Десмонд. Это тоже было признаком улучшения: раньше болезнь вызывала в нем отчаяние, теперь — гнев.
— Не стоит ли вам все-таки занять место в Палате? Вы свободно говорите, сумеете и поднять флажок для голосования.
— И все высокие лорды увидят этакое чучело вместо Десмонда Ориджина? Брось! Я не любил Палату будучи здоровым, тем более не полюблю теперь. Граф Лиллидей составит тебе компанию.
— Все же подумайте, отец…
— Эрвин, я позвал тебя для иной беседы.
Скрипуче вращая колеса, Десмонд подъехал ближе к камину. Вынул из складок пледа бумагу, прежде незамеченную Эрвином, бросил в огонь. Странно…
— Скажи мне, сын, что ты думаешь о покушении на Леди-во-Тьме?
— Хм… Признаться, не знаю, что и думать. Оно выглядит абсурдно. За столом прислуживали ее собственные, проверенные слуги, бывшие с нею много лет. Трудно поверить, что кто-то из них переметнулся. Кубок королевы наполнял Франциск-Илиан — но только недавно вступил с нею в союз. Зачем травить союзника прежде, чем альянс принес какую-либо выгоду?
— А Минерва?
— Она имела мотивы. Леди-во-Тьме призналась мне, что не прочь свергнуть Минерву (ее признание само по себе странно). Узнав о том, Мими могла пойти в атаку… Но как бы она узнала так быстро, еще и устроила нападение? Никого из ее людей не было рядом!
— А ты, Эрвин, мог отравить королеву?
— Отец, что вы говорите?!
— Я не подозреваю тебя, а спрашиваю только о возможности. Ты располагал ею? Некто посторонний может заподозрить, что ты использовал шанс?
— Ну, по правде… Я принес в комнату королевы некое семя, а оно ожило и оказалось ядовитой тварью. Если бы тварь успела укусить… Но она даже не покинула чашку, южанин сразу накрыл ее!
Отец поднял густую бровь.
— А зачем ты принес ядовитую тварь?
— Я не знал! В мое купе подкинули странную штуку, вроде семечка. Я хотел лишь показать его болотнице и спросить, что оно такое.
— Подкинули… — мрачно повторил отец. — Пока достаточно по этой теме. Другой вопрос: особая гвардейская рота. Офицеры с огромными полномочиями и агатовскими лентами в петлицах. Ты поставил их надзирать за лазурной и алой гвардией?
— Ну, не за лакеями же.
— Говорят, это — твоя месть Минерве за то, что она опередила тебя на Святом Поле.
— Сложно оспорить столь разумное предположение.
— Ты отослал в Лабелин нескольких высших чиновников по финансам, в том числе двух министров.
— Только для обучения. Пускай возьмут пару уроков у лабелинских богатеев.
Судя по лицу отца, шутка Эрвина не достигла цели. Эрвин ответил серьезнее:
— Милорд, вы спрашиваете о том, какими средствами подчиняют непокорных вассалов?
— О том, почему ты применяешь эти средства к императрице.
— Ситуация такова, что Минерва полностью зависит от меня и должна быть послушной. Если она этого не понимает, мой долг — дать нужные разъяснения.
— Ты полагаешь?..
Отец долго сурово молчал, очевидно, ожидая от сына оправданий. Эрвин решительно не понял, в чем его обвиняют, и не счел нужным ответить. Десмонд вновь заговорил:
— Какова причина твоей размолвки с Аланис?
— Простите, но уж это — моя личная забота.
— Твоя личная? Это забота половины дворцовых слуг! Только ленивый не обсуждают причины. Все чаще говорят о том, как вы с Минервой вернулись из Маренго одним поездом, и с того дня она заглядывает тебе в рот.
— Влюбленность — нормальное состояние девиц, окружающих меня. Даже странно, что ее величество Мими так долго составляла исключение. А что касается Аланис, вы прекрасно знаете ее проступок! Она шепталась со шпионкой Кукловода!
— И какие шаги предприняла после этого?
— К чему вы ведете?
Отец не снизошел до ответа. Сверля сына взглядом, задал следующий вопрос:
— Ты закупаешь очи в Шиммери, в обход монополии Короны.
— Минерва сама выписала разрешение.
— Нет, только подписала. Твои люди напоили ее и подложили бумагу под ее перо.
— Кто виноват в том, что Мими неравнодушна к орджу? Лишь она сама, да еще боги виноделия!
— Почему в этой авантюре участвуют Фарвеи?
— Так это же их затея. Принц Гектор не нарушил бы монополию, если бы так же не поступил Франциск-Илиан, а пророка уговорили Фарвеи. Они же дали мне денег в долг на закупку — откуда еще мне было взять столько золота?
— Иными словами, ты подарил Фарвею искровое войско, а его внучку отпустил в руки Галларда Альмера. Две центральных земли теперь связаны брачным союзом, вооружены искрой и никак не зависят от тебя.
— Мы тоже получаем искру! Ее хватит на два или даже три батальона! Отец, мы станем непобедимы!
— Мы и так непобедимы, ты блестяще доказал это. Но затем стал совершать шаги, противные чести и рассудку. Кроме прочего, тебя обвиняют в похищении человека. Шепчутся, будто ты устранил некоего секретаря Итана, и в этом видится любовный мотив: якобы, некогда сей Итан претендовал на сердце Минервы.
Вот теперь Эрвин начал закипать.
— Отец, я не знаю, что более унизительно: ваше внимание к грязным слухам или ваша вера в них! Итан — мелкая сошка, сопляк, ничтожество! Как можно думать, что я конкурирую с ним?!
— Зачем ты от него избавился?
— Он просто выполняет мое поручение!
— Какое?
Эрвин порывисто поднялся.
— Милорд, из уважения к вам, я старался избежать упоминания сего факта, однако вы меня вынуждаете. Я — герцог Ориджин и лорд-канцлер Империи!
— А я — по-прежнему твой отец!
Взгляды скрестились — чуть искры не полетели. Спустя несколько вдохов, Эрвин опустил глаза. Двадцать пять лет от роду: один год власти и двадцать четыре года покорности. Опыт служил отнюдь не в пользу Эрвина.
— Да, отец. Простите мою дерзость.
Десмонд также смягчился:
— Прости и ты, я не собирался учинять допроса. По большому счету, меня волнует лишь один вопрос, и я уповаю на ясный ответ. Каким ты представляешь свое и наше будущее?
— Мы найдем и схватим Кукловода! Допросим, узнаем тайну Предметов. Казним его, а также его пособников. Вернем в Фаунтерру достояние Династии, а Персты Вильгельма спрячем в надежном месте, недоступном никому, кроме нас.
— Допустим. А дальше?
— Ну… Очевидно, я останусь в столице на роли лорда-канцлера, Роберт будет при мне казначеем. Вы с матерью вернетесь в Первую Зиму и станете править ею от моего имени…
Он ощутил себя глупо, как человек, с умным видом говорящий очевидное. Проблема в том, что Эрвин не загадывал слишком далеко. Победа над Кукловодом представлялась ему абсолютным триумфом, после которого все вопросы решатся, добро восторжествует и жизнь станет очень хороша. Чтобы не выглядеть наивным, Эрвин стал сочинять на ходу:
— А кроме того… найду Роберту хорошую агатовскую невесту и отдам в их владение порты Южного Пути. И еще… получу в имперской казне ссуду, чтобы вы с матерью построили в Ориджине искровый цех. Это будет новый… виток развития.
— Последнее похвально, — хмуро кивнул отец, — но остальное вызывает большую тревогу. Кого ты видишь своею невестой?
— Хм…
Эрвин покраснел. До недавнего прошлого этот вопрос был легким из легких. Аланис или Минерва — две претендентки, одна другой краше. Но поступки Аланис разрушили доверие к ней. Минерва же, напротив, начала вызывать уважение; мысль о нарушении данной ей клятвы представлялась верхом бесчестия.
— Я обещал Минерве, что не стану добиваться брака с нею. Но возможно, она сама, по собственной инициативе изволит…
— Мда, — выронил отец.
Эрвин умолк.
— Будь добр, сын, садись и выслушай. Последние полгода я не задавал неудобных вопросов и полностью доверился тебе. Твои полководческие успехи заставили меня полностью поверить в тебя. Однако теперь я полагаю, военачальник вышел из тебя более зрелый, чем лорд. Ты одержал впечатляющую победу, но я не вижу за тобою намерения достойно использовать ее плоды.
— Милорд, о чем вы?
— Я не стану упоминать месяцы разгула и праздности, которые ты устроил в столице. Усталое войско нуждалось в этом, потому могу простить. Но что происходит далее? Ты пытаешься подчинить владычицу при помощи мелкого террора, и делаешь это перед открытием Палаты, на глазах у лордов. Ты присваиваешь неоспоримые привилегии Династии, в частности — контроль над протекцией и искровой армией. Ведешь странную игру с Минервой: цели твоей поездки в Маренго неясны никому, зато очевидна перемена в ваших отношениях. Все названное выглядит скользкою интригой, неумелой попыткой змеи вползти на трон.
Эрвин вспыхнул:
— Отец, как вы можете! Власть нужна мне для борьбы с Кукловодом!
— Только ли? В твоих планах на будущее я не услышал даты, когда ты уведешь батальоны из Фаунтерры. Некоторые уважаемые люди предполагают, что ты вовсе не думаешь отводить войска. Нескольких видных лордов, да и меня самого, это начинает тревожить. Шесть веков наш род славился военными подвигами, и никогда — заговорами и переворотами. Я не допущу, чтобы ты запятнал наше имя. Когда мы с матерью благословили твою войну против Адриана, мы желали предать суду лично Адриана, а не свергнуть всю Династию Янмэй!
— Стоит заметить, — невинно выронил Эрвин, — что, если я женюсь на Мими, Династия никоим образом не прервется.
— Гони прочь эти мысли! — взревел отец. — Ты поклялся не посягать на нее. Мой сын не станет клятвопреступником!
— Но я…
— Тьма сожри, ты должен понять. Лорды терпят тебя потому, что поражены твоими победами, а также потому, что ты выглядишь меньшим злом, чем Адриан. Но это скоро изменится! Война забудется со временем, как и злодейства Адриана, а твои проделки все время на виду! Покажи себя человеком чести — и сохранишь то, чего достиг. Продолжай плести интриги — и лорды найдут способ избавиться от тебя!
— Отец, я должен понять это как угрозу?! Она содержалась в том письме, что вы сожгли? Кто его прислал?!
— Это не должно тебя заботить.
— А если вам пишет сам Кукловод?! Если он нарочно сеет раздор между нами?
— Твоя одержимость Кукловодом тревожит меня не меньше остального. Ты заявил, что удерживаешь власть ради охоты. Но с каждым днем все больше видится обратное: опасность Кукловода нужна тебе, как оправдание для власти. Не будь Кукловода, ты не имел бы ни единой честной причины держать в Фаунтерре войска и подминать под себя всех вокруг.
— И что же вы предлагаете, милорд? Простить Кукловода? Выписать ему помилование? Или, может, уступить ему трон?!
Десмонд сделал несколько движений. Скрипнули колеса каталки, отец подъехал вплотную к сыну, заговорил, глядя в упор:
— Я вижу следующий план действий. Ты отведешь батальоны из Фаунтерры и применишь их для двух насущных задач: удержания земель в Южном Пути и подавления мятежа графа Флеминга. Ты откажешься от претензий на руку императрицы и женишься на леди Аланис Альмера. Вы честно выполните договор с приархом Галлардом и сохраните за ним пост наместника в Альмере. Кроме того, ты отречешься от присвоенного титула лорда-канцлера и поставишь на голосование в Палате вопрос: нужен ли Империи такой титул, и кто его заслуживает? Этими действиями ты полностью восстановишь свою репутацию достойного сына Ориджинов. Лорды Палаты будут благосклонны к тебе, и ты сможешь сберечь все плоды своих побед. Герцог Лабелин не найдет союзников и не вернет свои земли, они останутся в нашем владении. Приарх Галлард отойдет на Звезду в положенный срок, и Альмера вернется под власть леди Аланис. Ваши с нею дети, таким образом, получат два полных герцогства и половину Южного Пути. О подобных владениях твои славные предки не могли и мечтать. Но, что важнее богатства, ты останешься в истории великим военачальником, а не хитрым царедворцем-интриганом!
— Весьма заманчиво, отец, да уж. Но позвольте один вопрос: а как быть с Кукловодом?
— Ты оставишь его Минерве.
— Простите?!
— Главный ущерб Кукловод нанес янмэйцам, а не нам. Он опозорил имя Адриана, похитил сотни Предметов, спровоцировал войну, которая чуть не кончилась крахом Династии. Будет логично, законно и справедливо, если его поимкою займется Корона. Тем более, что главный следственный орган — протекция — согласно закону подчиняется владычице, а не тебе.
— И я… отец, по-вашему, я должен просто забыть?! Кукловод попрал заветы Праотцов, осквернил священные Предметы, зверски убил сотни невинных людей! Он пытался убить и меня — вы хоть помните об этом?!
— Эрвин, я не предлагаю избавить его от наказания. Но правосудие должно исходить не от тебя! Пока Адриан покрывал Кукловода, твоя война имела смысл. Но Минерва жаждет наказать его так же, как ты. Так отдай императрице ее законное право. Охота на государственных преступников — это янмэйское дело.
— Янмэйское дело, — мрачно усмехнулся Эрвин. — Отлично сказано, отец. Год моей крови, слез и побед историки назовут янмэйской охотой! Минерва Несущая Мир поборола Кукловода, раскрыла тайну Предметов, вернула достояние, защитила божьи законы… а агатовец Эрвин оказал ей небольшую военную поддержку. Прекрасная сказка! Янмэйцы будут рады запомнить все именно так!
Он покачал головой:
— Отец, ваш план очень заманчив, но я имею другой, получше. Я изловлю Кукловода, верну достояние Династии, а Персты возьму себе. Лорды Палаты одобрят и прославят каждый мой поступок — потому, что я стану лучшим в мире полководцем во главе сильнейшей в мире армии. Я возьму в жены любую девушку, какую захочу: возможно, Минерву, а может быть, Нексию Флейм. Если Аланис Альмера докажет мне свою преданность, то будет прощена; если нет — повиснет в соседней петле с Кукловодом. А что до интриг, отец, — тут ваша правда: последние оказались не слишком эффективны. Приношу извинения, этого больше не повторится.
— Берегись, Эрвин, — сухо проскрипел отец.
Эрвин откланялся и вышел прочь, не узнав, чего ему стоит беречься.
* * *
Отчет Ворона Короны занимал двенадцать страниц. На первых десяти подробно описывались меры безопасности, принятые на время заседаний Палаты.
Для начала, были приняты досмотры и обыски всех, въезжавших в столицу. Исключений не делалось ни для дворян, ни для священников. Чтобы обеспечить покорность обыскиваемых, агентов протекции сопровождали кайры. Состоялось два поединка (без жертв), четыре драки, десять попыток подкупа. У гостей столицы найдено несколько дюжин странных и даже абсурдных вещей: бочонок ртути, сундук муляжей книг без страниц, мумия кошки, пинта приворотного зелья, ящик зеленых свечей, фунт скверных фальшивых денег, совсем непохожих на настоящие. Однако ничего подобного Перстам Вильгельма не обнаружено.
Затем, объединенными усилиями армии, полиции и воровской гильдии, устроены уличные проверки. В каждом квартале составлены команды по три человека: кайр, констебль и местный вор или нищий. Они патрулируют кварталы, обращая внимание на всех прохожих, кого не знает ни констебль, ни вор. Таким образом выявляют чужаков, останавливают, досматривают и опрашивают. В ночное время усиленные бригады задерживают для допроса всех, кто телосложением подходит для ношения оружия. Не меньше двадцати задержанных делали попытки бегства, трижды случалась поножовщина — но причины всегда оказывались прозаичны: то попался вор, не состоящий в гильдии, то пьяный матрос-задира, то дворянчик, идущий к замужней любовнице.
Щедрейшим образом поощряются доносы. Кто заметит странников с сомнительным багажом — получит глорию. Кто выдаст группу подозрительных личностей с оружием — две глории. Кто заметит хоть что-нибудь странное — получит глорию, если от этого будет польза. Добрая треть агентов протекции занята разбором доносов. Чаще всего «подозрительными» оказываются приезжие из других земель в необычной одежде. Несколько раз по доносу пойманы банды контрабандистов и грабителей; попадались и мелкие лорды со сквайрами, подозрительные грубостью и скупостью. Но ни у кого из пойманных не найдено ни Предметов, ни искровых копий. В ходе допроса большинство смогли развеять подозрения, остальные задержаны до конца заседаний Палаты.
Наконец, особой статьей выделены награды за сведения о людях по именам Лед, Пауль, Кукловод, Ребро. Любой разговор, подслушанный случайно или намеренно, приносит шпиону елену, если в нем мелькнуло хоть одно из имен. Таким образом найдены и пойманы тринадцать живых существ: семеро кукольников из разных районов города, мясник из лавки «Телячье ребрышко», игрок-мошенник по кличке Костяшка, старичок Пауль Пекарь, кузнец-оружейник по прозвищу Лед-и-Пламя, юнга Снежок, а также пес одного кайра из Беломорья — Ледяной Клык. По понятным причинам все отпущены на свободу, псу и кайру принесены извинения.
Список славных деяний протекции тянулся и дальше, но Эрвин устал читать и перелистнул к выводу. Ворон Короны заверял милорда, что, учитывая все вышеописанное, бригада Кукловода никак не сможет возникнуть в Фаунтерре внезапно. Если ее не заметят прямо на въезде, то уж точно рассекретят в ходе передвижения по городу. Оптимизм Ворона подкреплялся также логическим выводом: Кукловод боязлив и никогда не является там, где его можно ждать. Раз протекция, полиция, армия и даже воровская гильдия Фаунтерры настроены изловить перстоносцев — значит, те не появятся, и Палата пройдет безопасно.
Оставшиеся две страницы отчета посвящались менее приятному вопросу: делу об отравлении Леди-во-Тьме. Осмотреть королеву не удалось из-за ее нежелания. Бокал, из которого она пила (а может, и не пила), разбился в суматохе. По этим причинам определить яд невозможно. Симптомы, виденные лордом Ориджином — надрывный кашель, черная слизь изо рта — не подходят к известным протекции ядам. Возможно, милорд ошибся?..
Допрос свидетелей крайне осложнен: болотники заперлись в своем поместье и не желают видеть никого. «Ее величество опасно нездорова, ей требуется покой. Королева может принять лишь короля Франциск-Илиана, в виду крепкой дружбы, и владычицу Минерву, в виду родства. Всем прочим посетителям будет отказано». Часовые гвардейцы показали немногое: действительно, среди ночи к лорду-канцлеру приходил лакей и предлагал кофе. А лорд-канцлер отказался. Нет, лакей не заходил в купе, потому невозможно понять, как стручок попал в обувь. Нет, гвардейцы не смогли опознать того самого лакея: либо просто запамятовали (это легко — в поезде десятки лакеев, и все похож из-за формы), либо то был не лакей вовсе, а кто-то переодетый. Чашка с тем стручком не найдена. Болотники говорят, что уничтожили ее содержимое ради безопасности.
Единственная отрада во всем этом деле — позиция Леди-во-Тьме. Королева повторила, что страдает обычною старческою хворью, никого не винит и расследований не желает. Если она отойдет на Звезду, то придется выполнить последнюю волю и с большой печалью прекратить следствие. А если выживет — тем лучше.
Эрвин не знал, что думать. В поезде его будто озарило: болотница и есть главный враг, Кукловод, Хозяин Перстов. Очень уж на руку ей и гибель Адриана с Минервой, и чудесный Абсолют, дающий бессмертие. Но ее хворь… Эрвин верил, что Праматери любят его, — но вряд ли настолько, чтоб главный враг сам собою взял и отравился!.. Есть и другой довод: краденые Предметы увезли в Альмеру. Они могли остаться там или перебраться в соседнюю Надежду, или в Южный Путь; но до Дарквотера — тысяча миль! Единственный верный путь из Короны в Дарквотер — не Альмера, а море.
Значит, болотница — не Кукловод? Тогда заговор против Минервы — просто ее интрига, поддержанная пророком. Но это странно. Сейчас, по прошествии времени, Эрвин все вернее понимал: заговор-то был груб и неуклюж. Интриганы знали Эрвина всего один день — и рискнули посвятить в свои планы. Такая спешка — ребячество, нелепица. Даже Эрвин в свои двадцать пять не бросился бы так напропалую. А тут — двое зрелых, бывалых политиков. Абсурд, не иначе! Или не абсурд, а неполнота знаний? Быть может, нелепица лишь видится первым взглядом, а на деле развертывается многоходовый план?
— Я знаю объяснение, — мурлыкнула альтесса, возникая прямо на коленях у Эрвина. — Ты вновь не захочешь меня слушать, потому изложу свои мысли, скажем… собственным пальцам.
Она подняла к лицу изящную узкую ладонь.
— Слушайте, пальчики: наш милый Эрвин имеет большую проблему, которую упорно старается не замечать. Быть может, он столь глух потому, что проблема не имеет собственного имени. Назовем же ее каким-нибудь красивым словом, например — фактор. Эрвин считает, что фактор скажется когда-то в далеком будущем, и вот тогда-то наш любимец мигом придумает решение и сразу же воплотит. Видимо, в театральном искусстве Эрвин предпочитает импровизацию…
Альтесса пошевелила указательным и мизинцем — так, будто пальцы просили слова.
— Да-да, я с вами согласна, вот только Эрвин не желает слушать: фактор-то уже сказывается. Глупый заговор южан — ни что иное, как провокация. Стоило нашему милому герцогу согласиться — и день спустя о том узнала бы вся Фаунтерра. Но зачем южанам рушить репутацию отважного героя? Затем, что фактор влияет и на них! Сам шут был с ними! Это так очевидно, что даже мой мизинчик не просит пояснений. Одному лишь Эрвину удается не понимать!
— Я все понимаю! — огрызнулся Эрвин. — Но что ты предлагаешь делать?! Тьма сожри, мне с головой хватает Кукловода! Как справиться с фактором, который еще даже не появился?
— Появится, не сомневайся. Верно, мизинчик? Конечно, Тревога!
— И какие ты видишь пути, а? Ответь мне, умница!
— Первый путь уже описал твой дальновидный отец. Уведи войска из Фаунтерры.
— Что?!
— Откажись от титула, убери войска, яви Палате чудо бескорыстия. Перестань претендовать на власть в Империи. Тогда и Кукловод, и фактор станут личными бедами Минервы. Она этому только обрадуется.
— На сие предложение я уже дал ответ отцу. Каков другой путь?
— Ну… — альтесса подмигнула, — второй звучит так: ты что-нибудь придумаешь.
* * *
Зал заседаний Палаты Представителей являет собою амфитеатр. На многочисленных балконах размещаются зрители, допущенные на открытые заседания, в тени под балконами — слуги и стражники. Полукруглую середину зала, похожую на театральный партер, занимают кресла тридцати двух Представителей. Они расходятся от центра не прямыми, а изогнутыми лучами — так, что ни один Представитель не смотрит в затылок другому, а весь партер при взгляде сверху напоминает священную спираль. Подле каждого Представителя — стулья для двух секретарей; на спинке представительского кресла — герб его земли. Чтобы гербы были видны над головами лордов, спинки кресел сделаны непомерно высокими, будто рассчитаны на гигантов. «Сидеть на высоком стуле» — означает служить Представителем в законодательной Палате. Еще год назад это было самой вожделенной мечтою Эрвина.
Палата — древнейший из органов власти. Она возникла раньше Династии Янмэй, раньше верховного суда, даже раньше того, как Поларийское королевство начало зваться Империей. Во времена Вильгельма Великого уже существовал Совет Праотцов, принимавший законы путем голосования. Сам король Вильгельм имел всего лишь один голос. При Первой Темноокой династии король Марион Деспот попытался распустить Палату — это окончилось гибелью короля и сменой династии. Владыка Адриан повторил его ошибку.
В ранние века Палата состояла из представителей всех Праматеринских родов — по два человека от каждого, итого тридцать два. Сменялись короли, государство росло, дробилось на графства и герцогства, нравы каждой земли все больше обособлялись. Стало важнее учесть голос каждой земли, а не каждого рода. Ко времени Третьей Династии Мириам Палата устоялась в ее нынешнем виде: по два представителя от каждой земли, двое от Короны и по паре от каждой ветви Церкви — итого привычные тридцать два голоса.
Представителей в Палату назначают землеправители. Лорд лично решает, кто будет говорить в Палате от имени его земли. Если лорд успешно правит своею землей, то оба представителя будут стараться следовать его воле; если власть его шатка — могут своевольничать. Но даже при полном подчинении лорду, представители решают многое. Любой вопрос в Палате рассматривается четыре дня. Голосами четырех представителей новый закон вносится на рассмотрение, четыре дня осмысливается и обсуждается, затем состоится голосование. За четыре дня никак не съездишь домой посоветоваться с лордом, с трудом успеешь даже обменяться парой птиц. Потому в конечном итоге представитель принимает решение сам. Этот факт особенно питал эрвиновы мечты.
Когда Рихард был жив, Эрвин не рассчитывал на титул герцога. Не надеялся и получить высокую должность в Первой Зиме — их занимали заслуженные воины отца. Но попасть в Палату Эрвин вполне мог. Отец прочил сыну службу в столице — видимо, желая убрать с глаз долой это ходячее разочарование. А Эрвину того и хотелось. Вассалы Десмонда терпеть не могли должность лорда-представителя, старались правдами и неправдами избежать ее. Сам герцог думал так же — ежегодно заменял представителей, чтобы все вассалы страдали поровну, и никто не был в обиде. Столичная политика казалась северным воякам слишком сложной и грязной, не хотелось пачкаться в этом болоте. К тому же, кайры привыкли в точности исполнять волю лорда, а как ее в точности узнаешь, когда до Первой Зимы пятьсот миль, а на решение всего четыре дня? Эрвин смотрел на вещи иначе.
Приказ отца сводится к паре фраз на голубиной ленточке — а значит, неточен и неполон. Северному герцогу издали плохо видны столичные нюансы — а значит, он будет высказываться лишь в общих чертах. Лорд-представитель Эрвин Ориджин сможет очень многое решать на свое усмотрение. Трактовать отцовские слова так, как сам сочтет нужным; дополнять деталями, о которых герцогу невдомек; убеждать оппонентов своими, не отцовскими словами. Эрвин воображал, как будет выступать с трибуны, внося на обсуждение блестящие поправки к законам, выгодные прежде всего Северу — но красноречие Эрвина сделает их заманчивыми для всех. В дебатах он сделает ставку на свой гибкий ум, острый язык, тонкое понимание интересов всех сторон, но не забудет и любимый отцовский аргумент — прямую угрозу. В отличие от других северян, Эрвин всегда будет помнить: нельзя переубедить главного оппонента, но можно, споря с ним, впечатлить и расположить к себе слушателей. Эрвин будет чувствовать обстановку и никогда не выдвигать безнадежные идеи, не поддерживать заведомо провальные законы. За ним пойдет слава беспроигрышного политика: за что голосует Ориджин — то и сбудется. Со временем даже император станет прислушиваться к его мнению. А что Эрвин молод, в отличие от большинства лордов Палаты, — это даже ему на руку: если политик так успешен в двадцать пять, то каких высот достигнет к сорока!.. На крыльях мечтаний Эрвин достигал тех будущих времен, когда мечи Первой Зимы перестанут покидать ножны. Таким эффективным орудием станет голос Эрвина в Палате, что все цели будут достигаться им одним. Батальоны кайров останутся лишь пассивным аргументом в дебатах, прекратятся дорогие и кровавые походы, значимость Рихарда — первого полководца Севера — станет ничтожной в сравнении с влиянием первого политика, Эрвина. Никто не скажет этого вслух, но все будут понимать: истинный владыка Севера заседает в Палате, а герцог Первой Зимы — формальная фигура.
Так заманчивы были фантазии, что Эрвин прорисовывал их во всех деталях, вписывал в декорации. Он любил даже само здание Палаты. Дворец Пера и Меча — роскошный, утонченный, но чересчур янмэйский. Слишком тщательно просчитана каждая деталь, назойливо лезут изо всех щелей подтексты и намеки. Здание Палаты — другое дело. Грубоватая мириамская харизма, простодушное любование величием. Широченные гранитные ступени, пьедесталы с рычащими львами, колонны толще вековых дубов. Если окна — то в два человеческих роста, если кресло — то в десять футов высотою, если камин — то пасть дракона. Трибуны — небольшие осадные башни; библиотека — храм со стеллажами вместо фресок; трапезная — лес колонн, поляны со снедью. Кого-то подавляла бы громадность обстановки или смешила наивность архитекторов — кого-то, но не Эрвина. Для него простота декораций лишь подчеркивала изощренность политической игры, а огромное пространство гармонировало с величием ума. Палата должна была стать идеальным фоном для эрвинова взлета.
Строго говоря, судьба обманула его надежды: Эрвин так и не стал посланником отца в Палате. Он пришел сюда герцогом, фактическим правителем Империи и защитником Палаты как таковой. Не будь его — и Палаты уже бы не было.
— Доброго здравия, лорд-канцлер! Безмерно рады вам, лорд-канцлер! Для нас честь приветствовать вас…
Графы и герцоги кланялись ему, осыпали любезностями. Ни много, ни мало, первые люди всех земель. Нынче здесь на диво много высшей знати. В спокойные времена землеправители не ездят в Палату лично, а назначают представителями вассалов. Путешествие в столицу занимает много времени, а главные вопросы известны за полгода — достаточно времени все обдумать и дать вассалам точные инструкции. Иное дело — время потрясений, как теперь. Все меняется слишком быстро, вопросы в Палате велики и внезапны, личное присутствие лорда становится крайне важным. Потому от большинства земель прибыли сами правители.
От Ориджина — герцог Эрвин и граф Лиллидей.
От Южного Пути — герцог Морис Лабелин и маркиз Грейсенд.
От Нортвуда — два брата-медведя.
От Шиммери — король и принц.
От Дарквотера — королева с племянником.
От Мельниц — графы Фейрис и Миннис.
От Альмеры — герцогиня Аланис и граф Блэкмор.
Стоит ли говорить, насколько скандален этот набор? Братья Нортвуды не имеют законного права на власть, пока жив их отец. Старший и младший шиммерийцы соперничают меж собою. Леди Аланис ненавидит предавшего ее графа Блэкмора. Королева Дарквотера по причине болезни назначила своим голосом в Палате адмирала Фанно Грока — чужестранца, уроженца Фольты! А графство Рейс представляет ганта Гроза — грабитель и работорговец!
Если бы лишь одна или две земли прислали столь сомнительных делегатов, Палата с возмущением отвергла бы их. Но теперь каждый третий представитель был не безупречен — и это воспринималось не как их собственный изъян, а как черта нынешнего времени. Недавние потрясения всколыхнули все Империю, и отзвуки их проникли даже в Палату.
— Лорды Палаты! Сегодня мне выпала великая честь сказать вступительное слово перед началом заседания.
В прошлый раз, восходя на эту трибуну, Эрвин волновался так, что не чувствовал ног и чуть не грохнулся с последней ступени. То были открытые публичные дебаты, он выступал как свободный оратор, его слова не влияли ни на что. Но от волнения кишки сводило узлом, во рту пересохло, Эрвин смог говорить лишь тогда, когда нашел взглядом Нексию и получил в помощь самую нежную изо всех женских улыбок.
Сегодня от него зависело чертовски многое — и на душе было до странности спокойно. Это ведь слова — его родная стихия! Не мечи и доспехи, не змей-трава, не гниющие раны. Если уж с тем справился…
— Я хочу посвятить свою речь Прародителям. Пришло время, когда хаос вторгся в наш мир; когда перемены сыплются градом, и каждая несет опасность; когда шатаются незыблемые устои. Где нам искать опоры в такое время, как не в мудрости Праматерей? Вспомним же о ней.
Он сделал паузу, окидывая взглядом Палату. За непроницаемыми лицами лордов могли прятаться какие угодно чувства, но хотя бы малую признательность к Эрвину они должны испытывать: он обещал вернуть Палату — и сегодня Палата открыта.
— За годы правления владыки Телуриана, да будет он счастлив на Звезде, мы привыкли воспринимать прогресс как благо. Больше искры, больше света, больше тепла. Быстрые поезда, мощные цеха, умелые инженеры, всяческие полезные устройства от самострелов до самоваров. Конечно, мир сделался лучше с приходом этого. Но незаметно для нас — сперва слабо, потом сильнее — ростки прогресса стали ломать устои нашей жизни. Проверенные веками порядки, традиции, законы стали прогибаться под давлением перемен — и принесенного ими хаоса. Так дерево, растущее на крыше дома, разрушает его своими корнями.
Эрвин мельком глянул на кресла Праотцовской Церкви. Вот радовался бы Галлард Альмера, слушая его речь! Но приарх остался в Алеридане, Церковь Праотцов представляли два епископа.
— Грозным знамением, которое нельзя игнорировать, стало сожжение Эвергарда. Стрельба Перстами по людям, роспуск Палаты, установление деспотии. Сейчас я далек от того, чтобы осуждать лично владыку Адриана. Пускай боги судят его душу, а я говорю лишь о его поступках. Я говорю о том, что пора решить: оправдывает ли прогресс попрание вечных ценностей? Желаем ли мы расти, ломая собственный дом, подобно дереву на крыше? Или найдем такой путь прогресса, что ляжет в гармонии с законом Праматерей, и станем расти подобно умному ребенку — развивая свои силы, но впитывая мудрость отца? Милорды и миледи, я предлагаю посвятить теперешнее заседание Палаты сему нелегкому вопросу.
Он поклонился, и лорды Палаты ответили аплодисментами. Вот сейчас, — подумал Эрвин, — приятно было бы увидеть улыбку Нексии… Но Нексии нет, а Аланис ненавидит весь мир, сидя возле графа Блэкмора. Что ж, и без женских улыбок Эрвин знал, что выступил достойно.
— Благодарю за оказанную честь. С великой радостью уступаю трибуну ее величеству Минерве, Несущей Мир!
Он сошел по ступеням навстречу Мими, белой как мел. Поклонившись ей, шепнул:
— Не бойтесь, миледи, это всего лишь слова.
— Ах, конечно… — выдавила императрица и поплелась на трибуну, как висельник на эшафот. Казалось, ее вот-вот вывернет наизнанку.
То была идея Минервы — отдать первое слово Ориджину. «Милорд, спасите меня! Нет хуже напасти, чем говорить на публику! Я пробовала во время воинской присяги… тот стыд будет со мною всегда». Теперь, после вступительной речи Эрвина, ей оставалось лишь открыть заседание, ну и назвать своих представителей. Право держать имена представителей в тайне — привилегия Короны, такая же, как места в центре зала и влияние на первого секретаря.
— Милорды и миледи… — прокашляла Мими, взойдя на трибуну. Сбилась, судорожно сжала пальцы, будто ей не хватало для смелости Перчатки Янмэй. — Я приветствую вас… рада, что вы… добро пожаловать в Фаунтерру.
Эрвин не сдержал улыбку. Жемчужина красноречия!
— Я с гордостью и… трепетом открываю… объявляю заседание Палаты!
Лорды зааплодировали, Мими обрадовалась, что пытка окончена, и рванулась прочь с трибуны.
— Представители! — зашипел первый секретарь. — Назовите представителей, ваше величество!
— Ой!
Она взбежала обратно, уже красная от стыда.
— Простите, милорды… Умоляю о снисхождении, у меня так мало опыта… Я объявляю… назначаю представителями Короны… во-первых, себя.
«Ее величество Минерву», — прошептал секретарь, но опоздал с подсказкой.
— Ой… А вторым представителем станет… Ребекка Элеонора Агата, леди Литленд.
При этих словах Бекка Лошадница вошла в зал и заняла место подле минервиного. Эрвин хмыкнул. Ужасное выступление, но идея недурна. Мими доверяет лишь горстке людей, из коих одна Бекка достаточно высокородна, чтобы не позорить Палату своим присутствием. Никогда прежде Корона не делала своими представителями выходцев Великих Домов — это снизило бы влияние Короны и излишне усилило данный Дом. Но Литленды сейчас слабы, потому примут должность Бекки не как инструмент для своих амбиций, а как милость владычицы. Это гарантирует лояльность не только самой Бекки, но и двух представителей Дома Литленд. Одно назначение — три голоса.
— Вот, — непонятно зачем сказала Мими. — Теперь заседание открыто. Милорды… можно начинать.
Она сползла на свое место и стала запивать позор водою (или не водою — кто знает). Заседание началось.
Традиционно первая часть дня посвящалась постановке вопросов. На черной доске у входа в зал первый секретарь Палаты мелом выводил список вопросов, поставленных на сегодня. В Фаунтерре все замешано на традициях — эта пришла из незапамятных времен, когда двери Палаты открывались прямо на улицу, и любой прохожий, прочтя список вопросов, мог свободно зайти послушать обсуждения. Говорят, в эпоху Праотцов все жители Фаунтерры были грамотны. Золотое время!..
Сегодня в списке имелось лишь три записи. Никто из лордов не спешил выступить в первый день — осмотрительно было сперва послушать выступления владычицы и лорда-канцлера, увидеть реакцию Палаты, а уж затем поднимать собственные вопросы. Потому двумя из трех имен в списке были «герцог Э. С. Д. Ориджин» и «Е.И. В. Минерва».
— Ради мудрости Палаты, предоставляем слово его светлости герцогу Ориджину! — объявил первый секретарь.
Еще одна традиция: залог мудрого решения якобы в том, чтобы каждый голос был услышан. Когда кого-либо приглашают на трибуну, говорят: «Ради мудрости Палаты…». Первый секретарь не просто кланяется оратору, а склоняет голову пред общей мудростью тридцати двух лордов-представителей.
Эрвин вновь поднялся на трибуну, невольно задавшись вопросом: зачем она все же такая высоченная? Дань мириамскому гигантизму или циничный намек: кого не носят ноги, тому и говорить не стоит?
— Милорды и миледи, мой вопрос в одночасье и прост, и сложен. Прост потому, что я призываю обсудить уже случившееся, нам не придется принимать решений о будущем, а только дать оценку прошлым событиям. Сложен потому, что события эти весьма неоднозначны. Я говорю о том, что с легкой руки певцов зовется Северною Вспышкой — о моем мятеже.
Палата притихла, стал слышен каждый шепоток. Эрвин сумел удивить лордов. От него ждали молчания о прошлом, попыток напустить тумана, похоронить в забвении — чего угодно, но не рубящего слова «мятеж».
— Господа, я не вижу смысла в лицемерии. Говоря о прошлом, всегда нужно быть честными с собою. Я начал войну, имея целью свергнуть владыку Адриана. Это зовется мятежом против Короны и считается одним из самых тяжких преступлений для дворянина. Но вам известно также и то, какие события побудили меня к мятежу. Кощунственное применение Перстов, попрание законов Праотца Вильгельма, жестокая расправа с гарнизоном Эвергарда, наконец, роспуск Палаты и установление единоличной тирании. Я верю, что святой долг Великих Домов — остановить владыку, вставшего на этот путь. Однако и сам я уподоблюсь тирану, если позволю себе единолично решать, достоин ли власти тот или иной император. Милорды и миледи, я поднял данный вопрос с тем, чтобы вы открыто и привселюдно одобрили либо осудили мои действия. Я прошу Палату признать верным либо неверным мое решение свергнуть Адриана.
Он спустился с трибуны, оставив лордов Палаты в глубокой задумчивости. До сих пор Северная Вспышка являлась личной инициативой Эрвина, сейчас лордам предлагалось разделить с ним ответственность. Согласиться — значит, одобрить взлет Эрвина и легализовать его огромную власть. Воспротивиться — не только нажить влиятельного врага, но и прослыть идиотом. Палата осуждает человека, спасшего Палату, — не абсурд ли?
Первый секретарь задал стандартный вопрос:
— Желает ли кто-либо из досточтимых лордов высказаться?
Без заминки подняла флажок мать Корделия — представительница Праматеринской Церкви.
— Лорд Эрвин София Джессика нарушил человеческий закон, но защитил законы богов. Всякому истинно верующему очевидно: лорд Эрвин совершил правильный выбор. Церковь Праматерей благословляет его.
Сразу же поднял флажок и блэкморский епископ — представитель Праотеческой ветви.
— Помимо мятежа северян, боги являли владыке Адриану и другие грозные знамения: Фаунтерра была взята без боя, достояние Династии исчезло, а поезд императора рухнул с моста. Кто с помощью веры видит суть вещей, тот знает: боги не одобрили тирании Адриана, его еретических опытов с Предметами и дерзкого желания перекроить весь мир, как портной кроит платье. Церковь Праотцов благословляет поступок лорда Эрвина.
Напряжение в Палате несколько спало. Обе ветви Церкви высказались единодушно, теперь ожидалось лишь слово императрицы. Эрвин наперед обсуждал с Минервой этот момент. Для нее публичное одобрение мятежа — читай, осуждение Адриана — было горькой пилюлей. Эрвин убедил ее, что иначе никак нельзя, без согласия Палаты все их правление напоминает заговор. Но сама Минерва наотрез отказалась одобрить мятеж. Она ограничилась словами:
— Милорды и миледи, простите мою неопытность. Данный вопрос слишком сложен и драматичен. Я положусь на мнение тех, кто видел больше моего.
Владычица не высказалась против, и дело было решено. Несколько лордов (принц Гектор, младший Фарвей, посланник Шейланда) произнесли речи в пользу мятежа — очевидно, просто затем, чтобы заслужить симпатии Эрвина. Противники Северной Вспышки если и имелись в зале, то предпочли промолчать.
Первый секретарь спросил:
— Считают ли лорды данный вопрос достойным голосования?
Палата зашуршала, поднимая флажки.
— Готовы ли досточтимые лорды проголосовать сегодня?
Поскольку все выступления были единодушны, секретарь имел право назначить быстрое голосование, без четырехдневной задержки. Ответом ему были две дюжины синих флажков.
— Голосование назначено на четвертый час по полудни, — сообщил секретарь и сделал отметку в протоколе.
Альтесса не воплотилась целиком, возникли только ее губы и шепнули Эрвину на ухо:
— Занятный ход, но этого недостаточно, ты же понимаешь. Думай, милый. Думай еще…
С того края зала, где расположились западники, послышался грубый голос:
— Я тоже скажу слово.
— Милорд, прошу прощения, время высказываний уже…
Минерва сделала знак секретарю, и он изменил мнение:
— Во имя мудрости Палаты, слово дается ганте Грозе.
Пока степняк шел к трибуне, его сапоги звенели шпорами. Дети Степи не снимают шпор на переговорах. И кто осудит их после того, как Моран чудом ускакал живым от Литлендов?
Ганта Гроза взошел на место оратора — тот самый ганта, что неделей раньше хотел продырявить Эрвина метательными ножами. Эрвин ждал от него простодушного грубого выпада, но Гроза поступил иначе.
— Как я понял, тут все решили прославить Ориджина. Голосовать будем, что северянин — герой. Верно? Тогда мы тоже герои. Всадники Степи тоже бились против тирана и даже скрестили мечи с ним самим, а Ориджин — нет. Если слава северянину, то тем больше слава Степи!
Лорд Литленд аж задохнулся от возмущения.
— Вы — против тирана?! Вы грабили, жгли, насиловали! Крали наших коней и наших дочерей! Вы разбойники и мародеры!
Гроза ответил:
— Вы убили наших послов. Вы присвоили переправы через Холливел. Тут говорили про божьи законы. А разве есть такой закон, чтобы резать послов? Или брать себе то, что принадлежит всем? Вы назвались нашими врагами — сами выбрали путь. У детей Степи совесть чиста. Если Ориджин герой, то и мы герои!
Представители Короны сидят лицом к Палате, и Эрвин видел, как Бекка Литленд рванулась с места, но прикусила губу, промолчала. Из зала громыхнул голос Крейга Нортвуда:
— А что, здесь лошадник прав! Не один Ориджин бился. Мы тоже сражались славно! Ну, и шаваны.
— Считают ли лорды Палаты данный вопрос достойным голосования? — осведомился секретарь.
Традиционное искусство секретаря Палаты состоит в том, чтобы не отступать от ритуальных формулировок, но при этом выразить отношение Короны к происходящему. Для этого нужно взаимопонимание между владыкой и секретарем, и некоторый артистизм последнего. Сейчас все было сказано с помощью крохотной паузы перед словом «голосования»:
— Считают ли лорды данный вопрос достойным… голосования?
Кажется, только западники с медведями упустили издевку. Они дружно вскинули синие флажки. Эрвин усмехнулся и тоже поднял свой.
— К вопросу одобрения Палатой действий герцога Ориджина присовокуплены аналогичные вопросы относительно Домов Рейс и Нортвуд.
— И Холливел! — крикнули с «западного» края.
— И Холливел, — добавил секретарь с согласия Минервы. — В виду наличия возражений со стороны Дома Литленд, голосование нельзя назначить на сегодня. Оно состоится по истечении четырехдневного срока.
Ганта Гроза покинул трибуну с видом победителя. Секретарь Эмбер тонко улыбнулся ему вслед. Западники так и не заметили нюанса: голосование о мятеже Эрвина состоится сегодня, и Палата, очевидно, единодушно одобрит мятеж. Но вопрос мятежей шаванов и Нортвуда пойдет отдельным голосованием, ничто не помешает лордам принять иное решение и осудить восстание Запада. Вероятно, именно так и поступит Палата: кроме Нортвудов и самих шаванов, никто не питает симпатии к дикарям. То-то обозлятся шаваны! Но ничего, им же на пользу: хотят заседать в Палате — пускай учатся хитростям.
Эмбер ударил серебряным прутиком по стеклянной сфере на своем столе. Раздался тонкий чистый звон, означавший: «Прошу внимания, милорды». Еще одна традиция, истоков которой Эрвин не знал.
— Ради мудрости Палаты, теперь слово дается его светлости герцогу Морису Лабелину.
Жирный Дельфин не без труда поднялся с места и прошествовал к центру зала.
Список всех вопросов, которые будут заявлены в Палате, раздается лордам в письменном виде накануне вечером. В гербовом листе, скрепленном печатью имперской канцелярии, приводится краткое изложение каждого вопроса, имя оратора, его позиция по данному вопросу. Там даже оставляются прочерки, чтобы представитель мог вписать собственные заметки, скажем: «Отказать, сославшись на седьмую заповедь», или «Противоречит Юлианину кодексу 22.4». Словом, обычно вопросы дневной повестки не являются сюрпризом. Единственное исключение — первый день заседания. Накануне не было никаких гербовых листов; все, что известно наперед, — краткие записи мелом на доске у входа. Если лорд хочет сделать свое выступление внезапным, он должен выступить первым днем. «Его светлость М. Э. Д. Лабелин об итогах войны» — значилось на доске. Так и быть, послушаем, что неожиданного скажет Дельфин об итогах. Пожалуй, станет просить обратно какие-то куски своих земель — может, Лабелин или Солтаун. Вероятно, предложит выкуп.
Эрвин успел прикинуть возможный размер выкупа за каждый город, пока герцог Южного Пути взобрался на трибуну, отдышался, отер лицо платочком. Он заговорил брюзгливым тоном человека, которого хитрый торгаш пытался обвесить на базаре:
— Лорды и леди, оно хорошо звучит — борьба против тирана. Для менестрелей самое то. А что было на деле? Герцог Ориджин вроде как бился с тираном — но забрал не его земли, а мои. Я никого не тиранил, а просто исполнил вассальную присягу — помните такую? «Клянусь служить щитом своего сюзерена». Я послужил — и лишился половины земель. Ну, словом… — он вздохнул, будто сильно устал от своей речи, — я требую возврата всех захваченных земель. Во имя справедливости. И ради здравого смысла тоже. Вряд ли кто из вас хочет завтра оказаться на моем месте.
Эрвин аж опешил.
— Возврат всех земель, милорд? Всех?!
— А вы ждали — деревушки на околице? Всех до акра, милорд.
Это звучало полным абсурдом. Палата никогда не проголосует за подобное. Если лорды примут решение вернуть земли Лабелину, а Эрвин откажется вернуть, то лордам, голосовавшим «за», придется поддержать свои голоса мечами! Проблема Лабелина станет общей, а всем гораздо легче живется, пока она касается лишь его. Очевидно, Палата отклонит требование Лабелина. Даже голосование не состоится — не наберется нужных четырех флажков. Это ясно всем, и Лабелину в том числе. Это настолько ясно, что Эрвин даже не готовил ответа на подобный выпад, но внезапно осознал, что вся Палата ждет его слова. Лорды не хотят вступаться за Дельфина — но хотят при этом чувствовать справедливость и, что важнее, безопасность. Вот тьма!
Снежный Граф Лиллидей пришел на помощь сюзерену. Поднявшись на вторую трибуну, он заговорил твердым голосом полководца:
— Милорды, герцог Лабелин, по-видимому, плохо знает феодальный кодекс Империи Полари. Не существует закона, запрещающего феодальные войны. Защитою лорду служит собственный меч, доблесть и преданность вассалов, а не буква закона. Святой долг лорда — оберегать свои земли и народ, не полагаясь на чью-либо помощь. Лорд наделен властью лишь до той поры, пока способен защищать свои владения. Если он утратил эту способность — каковы основания для его власти?
Морис Лабелин отбил удар:
— Этими вот красивыми словами вы оправдываете простой грабеж. Разбойник и убийца мог бы так сказать своей девке, чтоб она его считала героем.
Граф Лиллидей даже не моргнул глазом:
— Если разбойник грабит честных путников, то обязанность лорда — защитить их и поймать разбойника. Но кто защитит лорда, если не он сам? Юлианин кодекс гласит: «Война, предварительно объявленная одним лордом другому лорду, с указанием ее причин и возможных условий ее прекращения, признается честной войною. Как лорд, так и воины, принимавшие в ней участие, не могут быть судимы по законам мирного времени». Вы получили от моего сюзерена надлежащее объявление войны. Вы могли принять условия и открыть проход через свои земли на столицу; вы также могли искать союзников и обороняться. Вы выбрали второе и потерпели поражение. Ваше поражение не дает вам права звать моего лорда преступником. То была честная война, и лорд Эрвин не нарушил ни единого закона.
Снежный Граф звучал неоспоримо, как церковный колокол. Ни капли сомнения в голосе — хорош! В зале послышались одобрительные шепотки.
Конечно, Лиллидей прав. Нет и не может быть закона против феодальных конфликтов. Если бы его приняли, вся правовая система потерпела бы крах. Какая сила смогла бы арестовать и предать суду всех лордов, повинных в усобицах?! Попытайся Корона добиться этого — она истратила бы столько сил и средств, что в итоге сама рухнула бы. Мощь Династии всегда стояла на распрях между феодалами, а не на попытках помирить их.
Однако Лабелин выпустил ответную стрелу:
— Лорды Палаты, запомните слова графа Лиллидея. Пусть они утешат вас, когда волки отнимут кусок ваших земель. А это непременно случится, если сегодня мы простим северянам. Волки поймут, что отныне им все позволено!
Это заставило Палату притихнуть. Справедливость была на стороне Лиллидея, но страхи говорили в пользу Лабелина. Снежный Граф не замешкался с ответом.
— Милорды, всякий, кому доводилось вести войну, знает: можно захватить землю, но нельзя удержать ее без помощи мелких лордов и черни. Если ваша власть будет хуже власти прежнего сеньора, вассалы и крестьяне скоро восстанут, и вы лишитесь земли. Что же мы видим на просторах герцогства Южный Путь?
Он дал знак своему адъютанту, тот поднял на всеобщее обозрение ворох бумаг.
— Здесь благодарственные письма, адресованные герцогу Ориджину людьми Южного Пути. От ремесленных цехов — за снижение налогов, от купеческих гильдий — за содействие развитию торговых путей, от мещан города Лабелина и крестьян северных баронств — за милосердие. Взгляните на них и увидите: народ Южного Пути доволен тем, что был захвачен. Но в части герцогства, оставшейся под властью Лабелина, возник голодный бунт крестьян. Вы слыхали о восстании Подснежников. Оно достигло такого размаха, что докатилось почти до столицы и чуть не привело к жестокому побоищу. Герцог Морис Лабелин допустил мужицкий бунт и не смог погасить его! Вы равняетесь на этого человека? Вы считаете его мнение весомым?
Лабелин вскипел, багровея от гнева:
— Бунт возник из-за голода, а голод — из-за войны! Вы же сами виноваты в нем!
— Это вы лишили крестьян провианта, вы же не успокоили их ни пряником, ни кнутом. Вы, герцог, потакали бунту и дали ему перекинуться в Земли Короны. Если бы не бдительность владычицы и моего сюзерена, беда могла пасть на Фаунтерру. Вы не способны править своими землями. Сочтите за благо, что сохранили половину герцогства. На месте моего сеньора я взял бы и ее!
Лабелин не смог ответить. Крейг Нортвуд схватился со своего места и вскричал во всю глотку:
— Позор путевцу! Позор! Голосуем сейчас!
Нортвуды тоже отгрызли кусок от Южного Пути — лоскут вдоль побережья Дымной Дали. Младший брат поддержал Крейга:
— Все ясно, нечего думать! Отклоняем Дельфина. Голосуем сразу!
Лабелин пытался сказать еще — кажется, о том, что в самом Ориджине тоже случился бунт — мятеж графа Флеминга. Однако его не услышали за ревом медведей.
Баронет Эмбер позвенел прутком по стеклу.
— Милорды и миледи, считаете ли вы нужным поставить вопрос герцога Лабелина на голосование?
— Да-аа! — гаркнул Крейг Нортвуд. — Проголосуем и отклоним!
Первый секретарь слегка повел бровью:
— Итак, лорды Нортвуд настаивают на голосовании.
Он сделал акцент на «настаивают», и Клыкастый Рыцарь заметил насмешку:
— Да, тьма сожри, мы стоим на своем! Проголосуем и отклоним к чертям!
Брат оказался сообразительней — дернул Крейга за рукав и что-то нашептал. Клыкастый приобрел растерянный вид.
— А, вон что… Тогда мы это… отставить. Не будем голосовать.
Вот теперь он сделал правильный выбор: кроме Лабелина, других сторонников голосования не нашлось. Даже маркиз Грейсенд — второй представитель Южного Пути — не поднял синий флажок. Вопрос отпал сам собою. Морис Лабелин уполз на свое место. По правде, Эрвин даже слегка жалел его: не за потерю земель, конечно, но за позорный провал в Палате.
А Дориан Эмбер дождался, пока утихнет шум, поднялся с места и отвесил поклон Минерве. Таким ритуалом предварялось выступление в Палате самого императора. Вслед за секретарем встали и поклонились все лорды. Минерва взошла на трибуну.
— Милорды и миледи, позвольте мне начать свою речь не с вопроса…
Она сделала бестолковую паузу, будто ждала какого-то особого разрешения. Конечно, никто не посмел вставить слово. Мими покраснела и продолжила:
— …не с вопроса, а с сообщения. Как я поняла из кодекса, такие дела Корона решает на свое усмотрение, без голосования в Палате…
«Как я поняла»? Владычица не уверена, поняла ли верно? «Такие дела» — это какие? Нет бы начать с сути вопроса. Эрвин схватился за голову. А Мими как раз в тот миг глянула на него — и рассыпалась окончательно.
— Я имею в виду, милорды… Я говорю о реестре Предметов. Их нужно как-то… учесть. Хочу назначить перепись до срока, в смысле — сейчас прямо…
Владычица нуждалась в спасении. Эрвин вскочил с места:
— Мудрейшее решение, ваше величество! Тиран погиб, но Персты не найдены. У кого они остались? Необходимо выяснить, иначе быть беде!
— Верно! Правильно! — послышалось из зала.
Минерва робко продолжила:
— Я пошлю посланников… переписчиков в столицы Великих Домов, чтобы все внести в реестр. То есть, простите, не все, а Священные Предметы.
— Милости просим в Первую Зиму! — поддержал ее Эрвин. — Наши Предметы всегда к вашим услугам!
— Но прошу высоких лордов Палаты предоставить списки как можно скорее… ну, в четырехдневный срок. Ведь вы, конечно, помните, как изменились ваши достояния. Что появилось, а что… ну… Я хочу сказать, если у кого-нибудь какие-то Предметы… пропали, то подайте иск, и протекция окажет полное содействие.
Эрвин придал голосу зловещий оттенок:
— Я слыхал, что похищение Предметов из Фаунтерры было не единственным. В последние годы не раз случались подобные злодеяния. Бывало, что Предметы и покупали, и вымогали шантажом. Праматери плакали, видя это. Кто стал жертвою несправедливости — взывайте к защите ее величества. Клянусь, что воины Первой Зимы всячески помогут владычице восстановить справедливость!
— Милорд Ориджин прочел мои мысли. Я так и хотела сказать.
Мими чуть не плакала от благодарности. Вот как надо защищать девушек! Учитесь, рыцари в доспехах!
Однако Эрвин жалел, что видит лицо Минервы, а не лордов. Узнать бы их реакцию на внеплановую перепись — но никак невозможно отвернуться, когда на тебя смотрит императрица. Ну и ладно, наблюдение за лицами — лишь забава. Главный приказ он отдал заранее.
— Милорд Дед, Сорок Два, Ворон. Нынешнее задание — самое, тьма сожри, важное в истории тайной стражи. Протекция создана ловить заговорщиков, верно? Так вот, сегодня мы ловим праотца всех заговоров! Перед обедом ее величество сделает в Палате одно объявление. После этого лорды захотят послать письма в свои родные земли. Их нужно перехватить. Все до одного.
— Каждое письмо? — уточнил Ворон.
— Каждое.
— Каждого лорда Палаты?
— Каждого, тьма его сожри! Кукловод прячется в своем замке и готовит Абсолют. Но в Палате есть его глаз и ухо, просто не может не быть. Человек Кукловода обязательно сообщит хозяину, что владычица затевает перепись Предметов. Не может не сообщить. Я не знаю, какой способ связи он выберет: пошлет проверенного курьера, доверится голубю, отправит волну. Потому вам нужно следить за всем: станцией волны, имперскими голубятнями, резиденциями лордов-представителей, выездами из столицы.
— Но прочие лорды, не вассалы Кукловода, тоже захотят связаться со своими землями?
— Вполне вероятно. Потому вы перехватите все послания всех лордов.
Ворон Короны скептически хмыкнул.
— Понимает ли ваша светлость, что нельзя незаметно перехватить курьера? Можно сбить голубя, прочесть письмо и послать заново другим голубем. Но то, что едет с курьером…
— Вы найдете способ убедить курьеров ничего не говорить своим лордам. Вы бываете очень убедительны, сударь. Но в конечном итоге знайте: конспирация — не главное. Главное — чтобы копия каждого идова письма легла на мой стол.
— Простите, милорд, но как мы поймем, которое из писем для Кукловода? Вряд ли же там будет сказано: «Любезный Кукловод, спрячьте хорошенько свой Абсолют, ибо к вам едет агент императрицы».
— Как поймем — не ваша забота, Марк. В деле будут участвовать сотни человек, но вскрывать письма я позволяю лишь одному: вам, кайр Хортон. Если какое-то письмо достанется вам со сломанной печатью — отрубите руки тому, кто ее сломал.
— Слушаюсь, милорд.
— И последнее. Что бы ни делалось, возле каждой собачки должен быть волк.
Дед одобрительно кивнул.
— Так оно, действительно, будет лучше. Вот послушайте историю про волка и собаку…
Волк подкрался и откусил хвост спящей овчарке, чтобы та не ленилась. Отнес его, песий хвост, пастуху, и тот накормил волка, а собаку наказал, потому что ленивый сторож опаснее хитрого вора. Вот какая была мораль. Правда, потом волка прогнали из стаи, поскольку голодные не верят сытому.
Голодные не верят сытому.
Ворон и Сорок Два умчались по делам, а Эрвин впервые задумался: как же Кукловод контролирует свою бригаду? Он сыт — в смысле, богат и властен, — а они голодны. Он жаждет бессмертия — конечно, лично себе, без дележа. Они владеют могучими Перстами. Почему они подчиняются ему?..
Все это было вчера. Сегодня Минерва объявила перепись, и колеса завертелись, и думать не хотелось уже ни о чем, кроме содержания лордских писем. Марк неправ: есть способ узнать, какое письмо для Кукловода (либо — от него, если он все же сидит в Палате). Прочие лорды покажут переписчику максимум Предметов — все, какие есть в наличии. Кукловод скроет часть. Ему с его вассалами придется согласовать версии: сколько же Предметов, якобы, имеется в их владении.
Эрвин горел понятным нетерпением: выбраться из зала заседаний и ждать новостей. Человек Кукловода наверняка поспешит с посланием: для остальных лордов перепись не особенно важна, но для него!.. Возможно, через пару часов нужное письмо уже будет перехвачено! Вот-вот Эмбер объявит перерыв, и секретари лордов помчатся в голубятни с посланиями…
Однако Мими не спешила сойти с трибуны. Кажется, она решила исправить свое ораторское фиаско и произнести внятную речь. Для этого избрала надежную тему — благодарность владыке Адриану. Вот об этом Минерва могла говорить без запинки. Да, некоторые поступки владыки были сомнительны, но не будем забывать все хорошие дела, совершенные им. Сколько школ… тарам-парам… сколько дорог… пурум-бурум… как самозабвенно… ла-ла-ла…
Эрвин слушал вполуха, занятый своими мыслями. Может ли Кукловод избежать ловушки с письмами? Например, не обсуждать Предметы в письмах? Но ему придется. Размер его достояния все время меняется: какие-то Предметы взяты для вооружения бригады, другие прибавились из Дара в Запределье. Представитель Кукловода в Палате не будет знать точного списка легальных Предметов. Хорошо, а если Кукловод так это и оставит? Не знает представитель — ну и пусть не знает… Тогда он окажется единственным идиотом изо всех лордов Палаты, не знающим достояния своего сюзерена. Сам этот факт — уже улика!
Владыка был жестоко убит, — вела свое Минерва. Даже тирана следовало призвать к ответу в Палате или суде, дать возможность оправдаться за свои ошибки. Но его закололи подлым ударом в спину… ла-ла-ла…
А если представитель Кукловода имеет с собою Голос Бога? Очень маловероятно: один Голос Бога — у Ориджинов, другой — у самого Кукловода, третий, если существует, должен быть у Пауля. Но, допустим, есть и четвертый — у посланника в Палате. Тогда тот вовсе не отправит письма, а поговорит с хозяином через Предмет. Но и это станет уликой! Остальные-то напишут! А если злодейский агент так хитер, что главное скажет Голосом Бога, а письмо пошлет для виду? Тогда по характеру письма можно будет понять, что оно — подложное. Будет написано небрежно, упущено что-то яркое — та же речь владычицы, к примеру. Кстати, что там говорит Мими?..
— Согласно кодексу, милорды, поступок Менсона есть вассальная измена и убийство. Я убеждена, что он должен быть судим по закону. Разделяете ли вы мое мнение, милорды?
Многие подняли синие флажки, но без особого вдохновения. Большинство не знало, что Менсон еще жив, и не понимало, зачем вообще говорить о нем.
— Господа, простите мое многословие. Теперь я перейду к сути вопроса.
Наконец-то, — подумал Эрвин. И отметил, что голос Мими совсем перестал дрожать: болтовня об Адриане дала ей целый вагон уверенности.
— Поскольку суд над Менсоном необходим и представляет интерес для Палаты, как вы посмотрите на то, чтобы провести суд прямо здесь, в этом зале?
Вопрос прозвучал так ровно, что лорды не сразу уловили значение. Кто-то механически поднял флажок, кто-то пошуршал бумагой, делая заметку… А затем воцарилась гробовая тишина — понимание достигло умов.
— Ваше молчание тревожит меня, — отметила Минерва. — Ах, видимо, я вас сбила с толку. Простите, милорды! Да, Менсон жив. Он был схвачен в Дарквотере и доставлен к нам ее величеством королевой Маделин. Завтра начнется суд над ним. Я предлагаю вести слушания в здании Палаты. Можно чередовать дни суда с днями наших заседаний.
Палата разом загомонила, зашепталась, зашуршала. Мими выдержала паузу, давая лордам время осмыслить новость.
Задумался и Эрвин. Мими высказала идею экспромтом, не обсудив с ним заранее. К чему приведет суд в здании Палаты?
Во-первых, здание Палаты окружено исключительной защитой. Вокруг него и вокруг площади, и вокруг ближайших кварталов стоят оцеплениями кайры. На крышах домов и балконах дежурят лучники, внутри Палаты — рота лазурных гвардейцев, другая рота в мещанском платье рассыпана по площади. У всех — и гвардейцев, и кайров — имеются искровые самострелы. На крайний случай под зданием найден и открыт старый подземный ход, проверены механизмы всех дверей, приставлена стража. Здание суда и близко не столь безопасно, как Палата.
Во-вторых, процесс пройдет на глазах первых лордов земель, и весь цвет дворянства убедится в справедливости императрицы. Суд станет третьим камнем в фундаменте репутации Минервы — как спасение Фаунтерры и усмирение степняков.
И то, и другое — хорошо, полезно. Но Эрвину чудилось, будто ускользает нечто особенно важное… Первые лорды земель соберутся на суде… Множество правителей будут слушать речи обвинителя, свидетелей, Менсона… Шут расскажет при всех…
Все в зале Палаты! За закрытыми дверями!
Да!
Милая альтесса, ты хотела решения? Вот же оно!
— Гениально, ваше величество! — закричал Эрвин, схватившись с места. — Прекрасная идея, замечательная!
Мими покраснела от удовольствия, а Эмбер звякнул прутком по стеклу:
— Милорды и миледи, кто считает вопрос достойным голосования?
Конечно, они считали. Синие флажки один за другим поднимались над головами. Лорды, которых Менсон высмеивал при дворе; лорды, любившие Телуриана, которого Менсон чуть не скинул с трона; лорды, презирающие безумца и шута; лорды, ненавидящие вассалов-предателей… Все жаждали увидеть расправу над Менсоном. Исключений не нашлось. Великолепно!
Время подошло к обеду, и Дориан Эмбер уже собрался объявить перерыв, как вдруг младший Фарвей, сын герцога, поднял флажок.
— Ради мудрости Палаты, прошу слова.
— По какому вопросу, милорд?
— О здоровье ее величества Леди-во-Тьме.
— Сего вопроса нет в дневной повестке, милорд. Вы можете внести его в список обсуждений на завтра.
— Господин секретарь, я не выношу данный вопрос на дебаты, а лишь хочу выказать сочувствие послам королевства Дарквотера.
Эмбер с поклоном предоставил слово Фарвею. Тот взошел на трибуну.
— Я говорю от имени герцогства Надежда, но полагаю, что и вся Палата присоединится к моим словам. Мы испытываем глубочайшее сожаление от того несчастья, которое постигло королеву Маделин. Вдвойне горько то, что здоровье покинуло ее величество по пути на заседание Палаты и лишило нас счастья видеть и слышать королеву. Молим Праматерь Сьюзен и Праматерь Янмэй дать сил ее величеству как можно скорее подняться на ноги.
Палата отозвалась одобрительным ропотом. Епископы Праотеческой Церкви взяли слово, чтобы присоединиться к пожеланию Фарвея; затем то же сделала и святая мать Корделия. Формальная вежливость, ничего, казалось бы, не значащая… Однако ни Фарвей, ни епископы Праотцов ни разу не использовали слова «хворь». Со всею вежливостью они дали понять, что подозревают попытку покушения.
Эммон Дарклин ответил им так:
— От имени королевства Дарквотер и ее величества Маделин я нижайше благодарю вас. Поддержка Праматерей и богов понадобится королеве в том положении, в котором она оказалась.
После этого секретарь объявил перерыв.
Голос Короны от 10 мая 1775 года
Вниманию лордов и леди, сударей и сударынь предлагаются волнующие новости из здания Палаты Представителей.
Нынешнее заседание было открыто блестящей речью владычицы Минервы, Несущей Мир. С подлинным красноречием ее величество возблагодарила богов и Праматерей за то почетное бремя, какое они возложили на ее плечи. Также владычица приветствовала собравшихся лордов, выказав им при этом глубокое почтение, отметив их мудрость и благородство. Особенную честь ее величество оказала Великому Дому Литленд, назначив леди Ребекку Элеонору Агату своею представительницей в Палате.
Все прочие представители разных земель были объявлены заранее. Их имена являют собою галерею почета, составленную из самых изысканных, мудрых и доблестных лордов изо всех краев Империи. Полный список сих блестящих имен, сопровождаемый титулами и заслугами, вы найдете, раскрыв страницу 4.
Первый вопрос на заседании был поднят лордом-канцлером Империи, герцогом Эрвином С. Д. Ориджином. Он явил лордам Палаты подлинный образчик благородства, когда призвал их дать самую честную и строгую оценку своей борьбе против тирании владыки Адриана. Не боясь порицания, герцог Ориджин сам поставил себя на суд Палаты — и был вознагражден полнейшим признанием своих заслуг. Насладитесь подробным описанием этой блистательной драмы на странице 6.
Со вторым вопросом выступил герцог Морис Э. Д. Лабелин. Без законных на то оснований, герцог Лабелин потребовал полного возврата своих земель, утраченных в ходе Северной Вспышки. Означенные земли были захвачены герцогом Ориджином и лордами Нортвуда в ходе справедливой войны, с соблюдением всех законов чести, на что и указал в своем выступлении представитель Ориджина, граф Лиллидей. Поскольку буква закона говорит отнюдь не в пользу герцога Лабелина, то, очевидно, он надеялся на одно лишь сочувствие Палаты, однако не получил его. Если данные события возбудили ваше любопытство, советуем взглянуть на страницу 8.
Далее выступила ее величество Минерва и буквально ошеломила Палату сбивающим с ног известием: лорд Менсон Луиза Виолетта, придворный шут, подозреваемый в убийстве владыки Адриана, найден живым и передан во власть Короны! Справедливый суд над ним начнется 16 мая сего года и будет проходить прямо в здании Палаты Представителей. Нельзя сомневаться в том, что данное событие вызовет полный интерес у любого благонравного жителя Империи. Потому мы считаем своим долгом тщательно осветить каждое судебное заседание. Мы обязуемся делать особый выпуск «Голоса Короны» в каждый день работы как Палаты Представителей, так и верховного суда, приводя все подробности и потребные иллюстрации. К великому нашему сожалению, типография не обладает достаточной мощностью, чтобы порадовать копиями издания всех грамотных жителей Империи. Потому мы нижайше просим тех, кому попадут в руки наши издания, пересказывать новости всем своим родным и друзьям, а при возможности зачитывать вслух.
Сегодня для вашего ведома нами представлены такие материалы:
— заявление гвардии капитана Уитмора о порядке содержания под стражей лорда Менсона, а также о здоровье последнего;
— рассказ лорда Дарклина из Нэн-Клера о том, каким образом лорд Менсон был обнаружен и арестован;
— краткая биография лорда Менсона;
— выдержки из наших статей за декабрь минувшего года, в которых приводилось описание гибели владыки Адриана.
Эти материалы, не могущие не вызвать вашего жадного интереса, представлены на страницах 10 — 16.