— Срать на ют. Я не пропущу тот единственный случай, когда мы надерем чей-то зад!
Шиммерийцы приблизились настолько, что можно было видеть людей на палубах. Южные лучники сгрудились на носах, готовые стрелять сразу, как только позволит дистанция. Даже Магда знала, что это — трусливая дурость. Слабые носовые залпы врага можно вытерпеть без ответа, закрыться щитами, потерять несколько солдат. А самим ударить, когда корабли сойдутся борт к борту. Путевские суда выше шиммерийских, вся палуба врага — как на ладони!
— Стройся! — наконец, приказал капитан.
Гремя кольчугами, воины вытянулись вдоль бортов. Обнажили мечи и топоры, приготовили багры и абордажные крючья. Лучники заняли каждую возвышенность, какая только имелась на судне: надстройки, бочки, бухты канатов. Самые ловкие полезли на реи. «Гордость Грейса» ощетинилась оружием, как громадный морской еж.
Шиммерийцы тоже готовились к бою, и способ, каким они это делали, вызывал в уме слово «показуха». Южане становились идеально ровными шеренгами, нелепыми на палубе судна. Поднимали пестрые вымпела подразделений, как на параде. Блистали зеркальными щитами и шлемами, плескались по ветру золотыми плащами. Плащи — серьезно? Это при угрозе пожара на палубе?..
Однако за показушностью шиммерийцев виделось нечто грозное. Идеальный порядок шеренг и мундиров означал идеальную дисциплину. Это наемный полк, но его солдаты — отнюдь не тот сброд, какой обычно понимается под словом «наемники». Это вышколенные, натренированные воины, послушные приказам офицеров. Такие не дрогнут при первой опасности.
— Капитан, мы их точно победим?
Кортни Бенефит указал на желтый вымпел, что по-прежнему полоскался над львиным знаменем шиммерийцев:
— Южане набивают себе цену. Все еще надеются на переговоры.
Родриго выполнил заказ, — подумала Магда. Оказывается, и шиммерийцы могут приносить пользу.
Она приказала:
— Поднять желтый флаг.
* * *
Деньги решают все вопросы. Так говорил отец. До недавнего прошлого Магда не имела причин сомневаться. Все нужное можно купить, всякая вещь и каждый человек имеет свою цену. Возможна лишь одна причина для несчастий: не хватило денег.
— Полковник, я прибыла в королевство Шиммери, чтобы кое-что купить. Члены Совета Пяти отказали мне, и я осталась при деньгах, и по-прежнему хочу приобрести товар. Продайте мне его.
Мужчину звали Хорей. Он был из наемников — презираемого на Севере сословия. Он позволил путевцам поймать его флот в ловушку; начнись бой — он будет в уязвимом положении. Хорей бы должен был лебезить и заискивать перед Магдой, однако держался со спокойным достоинством. Полковник сделал паузу перед ответом, будто именно он решал, как долго длиться разговору.
— Миледи, вы намерены приобрести мой груз или моих солдат?
— И то, и другое, полковник. Причем по сниженной цене, учитывая все обстоятельства.
Она красноречиво глянула на шеренги путевских рыцарей. Южанин не повторил ее взгляда.
— Любопытно, миледи, какую оплату вы готовы предложить?
— Как на счет ваших чертовых жизней? — подал голос барон Деррил. Леди Магда жестом прервала его.
— Полковник, назовите вашу цену. Сколько вы получали у принца Гектора?
И снова пауза. Седой полковник глядел на море мимо плеча Магды, его белый плащ трепался на ветру. Она думала: ты же наемник, наглая задница! Ты должен хотеть денег, ты живешь ради них! Какого черта нос воротишь?
Наконец он заговорил:
— Миледи, мы держали совет. Офицеры Солнечного полка разделились на три группы. Не скрою, одни хотят ваших денег. Другие осторожничают, боясь гнева принца Гектора. Третьи замечают, что наибольшую опасность представляет не принц, а вы, потому хотят сейчас принять ваше предложение, а при удобном случае ударить вам в спину.
Хорей умолк, будто ожидая реакции. Какой, тьма сожри? Повысить цену? Но она еще не названа!
— Хотите сказать, полковник, что решающее слово за вами?
— Так и должно быть. С недавних пор я — командир Солнечного полка.
— И к какому варианту склоняетесь вы?
— Догадываюсь, миледи, что именно вашими стараниями я, наконец, обрел заслуженное место. Я благодарен вам. Но благодарность — не то чувство, на которое можно полагаться при важном решении.
Его мундир сиял ослепительной белизной, шпага и кинжал сверкали огоньками очей, в его висках серебрилась благородная проседь. Очень, очень хотелось обозвать его сраной задницей, а потом скомандовать атаку. Посмотреть, как рыцари Деррила вытрясут дерьмо из этого Хорея и его солдат-красавчиков… Но нельзя, тьма сожри. Ей нужны два полных полка, а не те ошметки, что останутся после взаимной бойни.
Магда вспомнила северянина, отнявшего половину ее земель. Отец говорил: чертовы кайры, сожри их Темный Идо! Но правда не в кайрах. Два крупнейших города — Лабелин и Дойл — северянин взял словами. Не деньги, не мечи — просто слова, подкрепленные парой капель крови. Как он это сделал?
Магда всмотрелась в лицо полковника. Седина, морщины, глаза без блеска. Он стар. Нет, не стар, а где-то как отец — около пятидесяти. Но в таком возрасте уже частенько чувствуешь, как зыркает на тебя со Звезды Ульяна. Уже знаешь цену вещам, не тратишься на мелкое, ведь не до мелочей уже — успеть бы главное. А что для него главное? Для отца — увеличить достояние Дома, ну, и разбить нетопырей, конечно. Для барона Деррила — утолить жажду крови. Для Хорея — деньги?.. Да нет, не деньги. Уже не они.
— Генерал Гитан, — сказала Магда, — был почти вдвое младше вас. И, по правде, он был идиотом. Как вышло, что вы подчинялись ему?
Хорей окаменел, не раскрыв рта. Магда продолжила:
— Наверное, сказалось влияние принца — он ведь тоже молод. А сейчас он в столице, лижет задницу молодому герцогу нетопырей. Они думают: ваше время прошло. Я тоже молода, но мне знакомо ваше чувство. Кое-кто считает, что всему моему Дому пора на Звезду. Кое-кто уверен, что время Лабелинов тоже прошло.
Впервые он посмотрел ей прямо в глаза, и леди Магда подмигнула:
— Вы хотели, чтобы я предложила цену. Вот мое предложение: мы надерем им задницу! Всем гадам, кто думает, что мы зажились на этом свете. Дом Лабелин засияет так ярко, как ваш золоченый плащ. Менестрели забудут сраные песни про нетопырей и начнут славить прекрасную леди Лабелин. И вас — если пойдете со мною. Полковник, хотите попробовать настоящей славы? Отнять у молодых нахалов — и взять себе!
Помедлив, она добавила:
— Деньги тоже будут. Вдвое больше, чем платил принц. Но они ведь не главное, верно?
Спустя полчаса они стояли в трюме флагманского галеона шиммерийцев. Кладовщик отпирал огромные навесные замки и откидывал крышки сундуков. Всюду багровели очи. Вделанные в стрелы, кинжалы, шпаги, копья. Просто очи, идеально ограненные, переложенные вощеною бумагой. Их было так много, что кровавое сияние затопило весь трюм. Он стал похожим на логово Идо, люди — на кровожадных демонов. У Магды и Деррила, и даже у Хорея горели глаза.
— Мы вооружим два полка, — произнес барон. — Станем первой искровой армией на службе Великого Дома!
— Даже со всем этим оружием, — отметил Хорей, — мы не готовы к битве против Ориджина.
Магда рассмеялась:
— Вы чертовски правы: еще рано для северной задницы. Сначала мы нарастим войско. Сколько в Шиммери наемных бригад?
Полковник прищурился.
— Достойных внимания — девять. Общей численностью… тринадцать тысяч мечей.
— Вы знаете их дислокацию?
— Полк Белокаменного Лаэма ушел с принцем в Фаунтерру. Остальные — в Шиммери. Адъютант…
Молодой офицер подал полковнику карту, тот расстелил ее на сундуке — прямо на россыпи очей.
— В Оркаде — полк Пасынков, в Изерине — бригада Святого Страуса, в Пентаго — Златые Мечи…
Он отметил на карте всех, и взгляд Магды выделил одну точку.
— Верно ли я понимаю: ближайшая к нам — бригада Святого Страуса в Изерине?
Хорей указал небольшую бухту южнее Сюрлиона:
— Если высадимся здесь, то дойдем до Изерина за три дня марша.
Она провела взглядом от Изерина вдоль дороги на запад, вглубь Львиных гор, к месту, отмеченному на карте священной спиралью. Внезапно леди Магда поняла, что чувствовал Ориджин, когда решил взять Фаунтерру.
Она повернулась к Деррилу:
— Барон, мы причалим в бухте, указанной полковником. Едва высадимся, пошлите курьеров к командирам всех наемных бригад. Скажите: леди Магда Лабелин наймет их за двойную цену. Только не нужно курьера к Святым Страусам — их я навещу их лично.
Деррил озадаченно моргнул:
— Миледи, разве ваш лорд-отец не приказал купить очи и доставить их в Южный Путь?
— Лорд-отец дал на это полгода. Прошло четыре месяца, осталось два. Тьма сожри, я знаю, на что их потратить.
Стрела — 5
11 — 12 мая от Сошествия
Фаунтерра
Звонко пропела тетива, стрела со свистом вспорола воздух. Острие блестело в лучах закатного солнца, потому оба — Меррит и Дагобер — хорошо видели, как стрела промелькнула в целом футе от голубиного крыла.
— Эх ты, — сказал Меррит.
— А сам-то можешь? — буркнул Дагобер.
— Я-то?..
Меррит вынул стрелу из колчана, легко бросил на тетиву. Одним слитным движением натянул тетиву и поднял лук — не вертикально, а боком, под каким-то небрежным углом к земле.
— Кхм-промажешь, — кашлянул ему под руку Дагобер.
Меррит разжал пальцы. Голубя подбросило кверху, когда стрела вошла ему в грудь. Затем птица камнем рухнула наземь.
— Ищи, — бросил Меррит третьему, Пайку.
Пайк хмыкнул и слез с крыши по приставной лестнице.
Дагобер сказал Мерриту:
— Тебе повезло.
Меррит ответил:
— Вон еще летит. Давай проверим, в везении ли дело.
— Мне помешал плащ.
Дагобер расстегнул фибулу, плащ упал на крышу сочным пятном смолы и крови. Дагобер восходил к роду Праматери Людмилы и служил кайром в батальоне Первой Зимы. Меррит по прозвищу Ястреб был простолюдином, наемным стрелком, а в прошлом — лесным разбойником.
— Не в плаще дело. Ты не учел птичий шаг.
— Что за чушь?
— При махе птица взлетает повыше, а расслабит крылья — проседает. Если б это чайка парила, тогда проще. А голубь сильно частит, надо считать.
— Не умничай, хвостяра! — Дагобер взвел тетиву. — Как считать?
— Видишь, он машет на два счета: раз-два. А стрела летит три счета. Спустишь, когда он махнул — прилетит, когда расслабил. Понял, как учесть?
— Конечно, понял! Больше твоего понимаю, — Дагобер пошевелил губами, ведя счет.
— Ветер учел?
— Нет же его!
— А вверху есть — видал, как прошлая стрела качнулась?
— Видал побольше тебя!
— Теперь точно промажешь. Сильно долго держал на взводе.
Дагобер разжал пальцы. Стрела взмыла в небо, качнулась, попав в струю ветра, помчалась наперерез голубю — и мелькнула в футе под его брюшком.
— Тебе бы в лошадей целить, — сказал Меррит и выстрелил.
Голубь кувырнулся, когда ему пробило крыло, судорожно махнул еще дважды — и провалился вниз.
На лестнице показалась голова Пайка, а затем рука с голубиной тушкой:
— Нашел вот!
— Ищи еще, — бросил Меррит.
— А вежливей нельзя? Я вам не собачонка.
— Живо ищи! — рявкнул Дагобер.
Пайк бросил голубя на крышу и шустро полез вниз.
Меррит подобрал пташку, сдернул с лапки крохотный свиток.
— Гляди-ка, припечатано гербом. Каковским — тебе виднее.
— Рог с плющом — графство Шейланд, — сказал Дагобер. — Мне рукав помешал.
— Как это?
Кайр завернул рукав рубахи по локоть, обнажив точеные мускулы предплечья.
— Теперь не промажу.
— Промажешь как родненький. Целишь в голубя, а надо — в точку.
— Слыхал уже про твою точку. Ты мне все уши проел!
— Так ты ж не слушаешь, вот и повторяю. Сначала руками не дергай, просто погляди, как летит. Отсчитай взмахи, учти ветер, наметь точку. Ее хорошо в голубях мерять: скажем, два голубя вперед и полголубя вниз. Тогда уж начинай…
— Знаешь, я могу выхватить меч и снести тебе башку, пока говоришь слово «точка». Скажешь: «точ», — потом вжик — и голова отдельно: «ка».
— Гы-гы, — усмехнулся Меррит.
— Гы-гы, — согласился Дагобер.
Они оба выдержали осаду дворца, месяц прожили на стенах, вместе видели, как погиб Деймон Ориджин — командир иксов, и Джон Соколик — командир лучников. Теперь вместе бьют голубей. Ну, почти вместе.
— Еще летит, лупи!
Дагобер вскинул лук:
— Помоги, Праматерь.
— Да не Праматерь слушай, а меня. Отсчитал взмахи?
— Ага.
— Наметил точку?
— Ага.
— Учел ветер?
— Ага.
— Зачем? Его ж нет уже.
— Как знаешь?
— Флаг на шпиле повис.
— Да тьма сожри!
Дагобер выпустил стрелу. Она шла точно в грудку птице, но секундою раньше голубь сделал мах — и переступил острие.
Дагобер бросил лук:
— Кайру вообще стрелять ни к чему, чтоб ты знал. Это я только с тобой за компанию.
— А зря. Вот будешь ты в лесу с лордом, он проголодается, скажет: «Добудь-ка мне мясца!» И что — за голубем с мечом погонишься?
— Голуби — грязные твари, летучие крысы.
— Ну не голубь, так белка или заяц — всяко меч не поможет.
— А я кабана зарублю. На неделю мяса хватит, не то что твоей белки!
Тем временем голубь, не задетый стрелою, уже почти исчез из виду.
— Эй, — спохватился Дагобер, — ты будешь его бить, или как?
— Пущай летит. Он же не почтовый.
— Откуда знаешь?
— Почтари летят тревожно, они здешних краев не знают. По солнышку берут курс и все глядят, как бы не сбиться. А этот — здешний: не вверх глядит, а в землю, где бы чего сожрать.
— Ученый выискался! Ты лучник или птичник, а?
— Если б ты знал, Дагобер, сколько я этих почтовиков перестрелял. На Мельничной войне сбивал, чтобы бароны не просили подмоги. На Мудрой реке сбивал, чтобы ваш герцог не заслал солдат нам в тыл. Под Лабелином сбивал — не знаю зачем; приказали — я лупил. Дюжин шесть их набил на своем веку. Я почтовика не то что по виду — по звуку крыла опознаю! Только не тут, больно шумно.
— Нашел, — поднялась над лестницей голова Пайка.
— Чего так долго?! — в один голос рыкнули кайр и лучник. Пайк был агентом протекции. Ни Меррит, ни Дагобер не видели причин уважать его.
— С бродягой подрался. Он говорит: «Это мой ужин, Праотцы послали!» А я ему: «Отдай сюда!» А он…
— Отбил голубя?
— Бродяга, скажу я вам, был не маленький. Тяжеленько мне пришлось…
— Птицу давай!
Пайк отдал голубиную тушку и, освободив руки, принялся чесаться. Дагобер оглядел лапки:
— Снова Шейланд. Так и должно быть: важные вести шлют парами.
— Бродяга-то этот каков: достал из-под полы костяру — что твоя дубинка! Я еле увернулся…
— Да плевать нам!
Меррит подошел к Дагоберу осмотреть трофей.
— Оцени выстрел, а! Точнехонько в плечо. Крыло перебито, а тушка цела, все мясо на месте.
— Я не стану кормить лорда голубем, даже не проси! Это грязная тварь, от нее все заразы. Видишь, я его перчаткой беру, а не голой рукой.
— Хорошо, вот тебе другое. Вы с лордом на краю ущелья, а сзади идет лавина. Куда спасаться? У тебя есть веревка и лук, а на том краю ущелья — дерево. Попадешь одним выстрелом — спасешь себя и сеньора. Что скажешь?
— Ты в горах-то бывал, умник? Где растут деревья, там лавин не случается.
— Почему это?
— Деревья сдерживают снег. В лесу лавина не сойдет.
— Ну, там не лес, а одно деревце. Представил?.. Эй, гляди: вон еще летит.
Оба прищурились, рассматривая голубя. Тот двигался прямо на них, стало быть, на юго-запад.
— В Надежду, — определил Меррит. — В Сердце Света. Будешь стрелять?
Дагобер буркнул что-то, напустил на себя равнодушный вид и поднял лук.
— Послюни оперенье, — посоветовал Меррит.
— Я тебе скажу, что послюнить, — гоготнул кайр.
— Да не шучу я. Всерьез послюни. Помогает на ветру.
— Ветра же нет.
— Уже снова есть. Флаг на башне погляди.
Голубь приблизился к крыше, и ветер стал совершенно очевиден: борясь с ним, птица припадала на правое крыло.
— Помоги Праматерь, — сказал Дагобер и выстрелил.
Оперенная искра пронзила голубя насквозь. Он кувырнулся и стал падать. Меррит с бешеной скоростью выпустил две стрелы — одна едва задела голубя, вторая пробила крыло. Дырявая тушка упала на крышу, под ноги лучнику.
— Зачем ты схватился? Я ж попал в него.
— Я не говорю, что ты не попал. Но я ему довесил так, чтобы упал точно на крышу. Вот тебе мастерство. Так только Джон Соколик умел.
— Хорош врать. Он и так падал на крышу.
— Нет, мимо.
— А я говорю — на крышу!
— Эй, парни… — сказал Пайк, согнувшись над голубем.
Дагобер угостил его пинком под зад.
— Какой я тебе парень?!
— Виноват, кайр Дагобер! Поглядите: на нем письма нет.
— Значит, не почтовый.
— Почтовый, точно! У него кольцо на лапке!
Все трое присели у птичьего тельца.
— Верно, кольцо. С гербом Фарвеев. Почтовик в Надежду.
— Но без письма! Что за напасть!
— Меррит, может, ты сбил письмо?
— Я что, баран без мозга?
— Может, случайно?
— Случайно девки рожают. А я знаю, куда бью.
— Так где же письмо?
Лицо агента Пайка стало очень неспокойным. Забыв про ушибы и чесотку, он стал на четвереньках ползать по крыше:
— Авось, тут где-то… Авось отвалилось…
Его тревога отчасти передалась и Мерриту. Тот не опустился на колени, но стал пристально оглядывать крышу — авось… Дагобер пока еще не понял трагизма положения, потому позволил себе глянуть вверх.
— Эй, глядите!
Новый голубь — окрасом точь-в-точь как лежащий на крыше — прохлопал крыльями над головами людей и взял курс на юго-запад, в Надежду.
— Это повторный! Бей его!
Меррит сорвал с плеча лук, впопыхах зацепился, потерял секунду. Дагобер рванул тетиву, взял прицел, звонко выстрелил. Прошло в футе перед голубем и тот, испуганный шарахнулся в сторону. Стрела Меррита, выпущенная вдохом позже, ушла в небо. Дагобер взвел, прицелился.
— Не мешай! — крикнул Меррит, но стрела уже мчалась к цели.
Голубь снова вильнул и полетел теперь строго на запад. Красное пылающее солнце садануло по глазам.
— Мать… — выдохнул Меррит, спуская тетиву.
Конечно, он промахнулся. Тут и шансов-то не было. Голубь еще секунду маячил пылинкой на солнце — и пропал из виду.
— Гм… — сказал Дагобер. — Ну, сдадим первого. Он тоже надеждинский.
— Братцы… то есть, того, господа… — проблеял Пайк, — а как мы докажем, что на нем не было письма?
— То есть как — не было? — спросил Ворон Короны, пронизывая взглядом каждого из троицы по очереди.
Ворон был ищейкой. Главным и лучшим в Империи, но все же — ищейкой. Дагобер не слишком-то боялся его. Но рядом с Вороном восседал легендарный судья, меч Праматери Юмин, справедливость Севера. Он внушал Дагоберу благоговение и оторопь.
— Милорд, позвольте доложить. Мы сбили его тремя выстрелами: два точных попадания, одно вскользь. Голубь упал прямиком нам под ноги. И имел тот вид, который сейчас: с кольцом, без письма.
— В каком направлении он летел? — уточнил Ворон.
— На юго-запад. Вероятно, в Надежду.
— И герб на кольце, если не ошибаюсь, принадлежит Надежде?
— Так точно. Герцогу Фарвею.
— То бишь, некто взял надеждинского голубя и послал его прямиком в Надежду, но не привязал письма?
— Так и было.
Марк усмехнулся:
— Конечно, я вам верю. Я — человек доверчивый, как сказано — так и принимаю. Особенно если еще дадут слово чести. Вы же даете слово, кайр?
— Тьма сожри!
— Но вот беда: герцог Ориджин приказал со всей строгостью — письма читает только он сам или судья. «Со всей строгостью» — это значит, если какое-то письмо прибудет к герцогу вскрытым, то виновнику оттяпают голову.
— Наше письмо не вскрыто. Его нет.
— А вы можете поклясться, что там, где оно сейчас есть, оно все еще запечатано?
— Клянусь!
— Как, тьма сожри, вы клянетесь? Вы не принесли письма! Я не знаю, было ли оно отправлено, было ли вскрыто, прочтено, сожжено! Его просто нет!
— Клянусь, что его и не было.
Судья, доселе хранивший молчание, задал вопрос:
— Подобные письма обычно имеют дубликаты и посылаются парами голубей. На второй птице имелась лента?
— Гм… виноваты, милорд. Мы не сбили вторую птицу.
Судья приподнял бровь, одним этим движением вынудив Дагобера пуститься в оправдания:
— Милорд, мы были очень озадачены отсутствием письма на первом голубе. Стали обыскивать крышу — не потерялось ли. А тут порхнула вторая птица, пролетела над головами — и в сторону солнца. Нельзя было прицелиться.
— Так точно, милорд, — подтвердил Меррит. — Выпустили четыре стрелы, но безнадежно. Солнце слишком слепило.
— Ситуация непроста, — отметил судья. — Будь второе письмо в наличии, мы бы не волновались о первом, ибо оно наверняка есть копия второго. Но одна птица доставлена без письма, а вторая и вовсе не поймана.
Дагобер счел нужным сказать — вот именно сейчас ощутил, что будет крайне уместно:
— Милорд, мы с Мерритом славно послужили герцогу Ориджину. За нашу доблесть при обороне дворца каждый из нас был удостоен личной похвалы от герцога и большой награды золотом.
Судья поднял бровь:
— Какое значение имеют эти факты в вопросе о письме? Я не усматриваю связи.
— Ну, милорд… я имел в виду, что мы доказали герцогу свою преданность. Он должен поверить нам, что мы не брали письма!
— Ни разу не слыхал, чтобы кто-нибудь был обязан во что-нибудь верить. Вера бывает только добровольною. Есть на сей счет одна занятная история…
Ворон кашлянул, Судья запнулся:
— Впрочем, теперь не лучшее время для историй. Верить ли вам — может решить только сам герцог.
— Позвольте доложить ему лично!
Ворон сказал:
— Пожалуй, в этом будет смысл. По крайней мере, письма для Шейланда вы принесли целыми, это хоть что-то.
Стол герцога Ориджина устилали несколько слоев отчетов, писем, документов и книг. Сам герцог имел такой вид, будто пытался впихнуть себе в голову все содержимое этих бумаг, но не влезала и половина. Он долго взирал на пришедших пустыми глазами прежде, чем осознал факт их присутствия.
— Почему вас так много? — спросил герцог. — Вы переполнили пространство моей мысли.
Ворон ответил:
— Мы с Дедом руководим делом перехвата, а это — трое наших подчиненных: кайр Дагобер, стрелок Меррит и агент Пайк.
— Прекрасно, толпа еще и обрела имена, которые мне теперь придется запомнить… Зачем вы явились впятером… с дохлыми голубями в руках? Я не люблю голубей — это грязные птицы…
Дагобер втихаря толкнул Меррита локтем. Ворон Короны доложил:
— Ваша светлость, у нас непростое дело, которое требует вашего внимания. Изволите видеть…
Он рассказал все. Брови герцога поползли на лоб:
— Как — не было письма?
— Совершенно не было, ваша светлость! — отчеканил Дагобер. Еще раз, с нажимом и чувством, описал стрельбу по голубю, а затем тщетные поиски письма на крыше.
— Что ж, допустим, — хмыкнул герцог. — Я всегда знал, что Фарвеи хитры. Вероятно, они послали первую птицу без письма именно потому, что ожидали перехвата. Но за ней должна была лететь вторая — вы сбили ее?
— Гм… Виноват, милорд. Никак нет.
Дагобер перечислил все трудности стрельбы против заходящего солнца. Говоря, он чувствовал растущую тревогу, и причиною ее были слова герцога: «имена придется запомнить». В каком таком смысле — запомнить? Герцог не помнит ни его, ни Меррита?
— Одно письмо исчезло, второе улетело, — подвел итог Ориджин.
Дагобер счел необходимым сказать:
— Милорд, при осаде дворца вы отметили нас с Мерритом. Меррит командовал дюжиной стрелков на Причальных воротах, а я — дюжиной мечников прикрытия. Когда Бэкфилд устроил обходной маневр, на наши ворота навалились три сотни солдат — и мы устояли.
Герцог растерянно моргнул:
— Вы сегодня потеряли письма потому, что зимою отбили атаку Бэкфилда?.. Я совсем не понимаю связи…
— Ну, ваша светлость… вы сказали, что придется запомнить имена. Но вы-то их помните! Я — Дагобер рода Людмилы, а это Меррит по прозвищу Ястреб. Он был стрелком у Соколика, пока того не убили, а я — мечником у вашего кузена, пока его не убили. Мы спасли причальные ворота, и вы похвалили нас и наградили…
Ориджин потряс головой:
— Боги, как много лишних слов! Возможно, я вас наградил — и что из этого?! Для разгадки тайны пропавших писем я должен вспомнить всех награжденных воинов?
Дагобер смешался, до крайности подавленный:
— Ваша светлость, я только хотел сказать… если вы нас подозреваете в краже письма, то мы же… ну, мы послужили вам, доказали…
Меррит пришел ему на помощь:
— Ваша светлость, помните, когда убили Джона Соколика, вы опасались, что все наемные стрелки сбегут? Тогда уже лед стоял на реке, а дела шли очень скверно. Вы созвали нас и обещали каждому по сто эфесов, если мы…
— Снова лишнее! — вскричал герцог. — Вы только путаете, а тут и без вас идов хаос! Скажите, наконец, толком!
Меррит сказал:
— Милорд, я для вашей женщины сбил шишку с елки.
— Для Аланис?.. Зачем ей шишка?.. Какой абсурд! — И вдруг герцог улыбнулся: — А, точно, было такое! Вы — Ястреб Меррит, помощник Соколика?
— Так точно.
— Вы были раньше лесным разбойником?
— В зеленом братстве.
— Да, помню! Хорошо. И к чему вы вели?
— К тому, милорд, что мы не брали письма.
— Конечно, не брали. Я вам с самого начала поверил.
— Поверили, милорд?
— Разумеется. Фарвей придумал хитрость, вы попались. Но чтобы вы сами украли письмо — этого я и не подозревал.
— Вы не вините нас, милорд?
— Вы могли бы стрелять и поточнее.
— Мы научимся, милорд. Дагобер будет упражняться ежедневно.
— Дважды в день, и без увиливаний! Тренируйтесь на воробьях: тяжело в учении, легко в бою. А теперь ступайте, дайте мне подумать.
Агент Пайк боязливо поднял двух дохлых голубей:
— В-ваша светлость, а ч-что делать с этими?
— Похороните их со всеми почестями, закажите молебен.
— Ваша светлость, у них на лапках письма. Для Ш-шейланда. Их подстрелили раньше, до всей этой оказии.
— Давайте сюда.
Пайк протянул герцогу птичьи тушки. Ориджин внимательно поглядел на агента. Тот хлопнул себя по лбу:
— Ох, простите, ваша светлость!
Содрал с лапок бумажные ленты и положил на стол. Ориджин взломал печати, пробежал письма глазами, слегка нахмурился.
— Ммм… господа, не знает ли кто-то из вас что-нибудь о Светлой Сфере?
— Звучит как название Священного Предмета, — сказал Ворон. — Пожалуй, его можно найти в реестрах.
Судья добавил:
— Если Предмет упомянут в письме для графа Шейланда, то он, наверное, входит в достояние графа.
— Благодарю, милорд, — хмыкнул Ориджин, — очень тонкое наблюдение. Я понимаю, что это — Предмет. Он упомянут в странном контексте: «Милорд, как быть в связи со Светлой Сферой?» А что такого связано с нею — не знаете ли?
— Никак нет, милорд.
Все пятеро отрицательно покачали головами.
— Ладно, спрошу у сестры… Благодарю, господа, можете быть свободны.
Они потянулись на выход, и Меррит вернул Дагоберу тычок локтя:
— Учись стрелять, братишка. Слышал приказ герцога?
* * *
— Друг мой Эрвин, я хочу, чтобы ты не знал преград на своем пути к счастью. Если твоя северная душа возжелает оружия — скажи мне, и получишь шпаги, самострелы, стилеты с очами самой искусной огранки, какую видели в подлунном мире. Если ты устанешь от холодов и скудости солнечных дней — скажи, и получишь дворец на самом солнечном из островов среди южных морей. Если по какой-то причине боги злата хоть на миг отвернутся от тебя — дай мне знать, и я пополню озеро твоей казны горным потоком своих монет. Женщины и вино — это самая малость, какую я могу дать своему любезному другу. Такая малость, что о ней и говорить не стоит, лишь моргни вот так — и получишь столько, что навек забудешь любые тяготы жизни. В моем королевстве есть даже шар, летающий по небу! Ума не приложу, зачем он нужен, но если тебя он порадует, то бери, он твой! Эрвин, ты — самый драгоценный мой друг, и мне будет больно, если станешь нуждаться хоть в чем-нибудь.
Как и всегда в покоях принца Гектора Шиммерийского звучала южная музыка, тягучая, как мед. Как и всегда, пахло тончайшими благовониями, а красивейшие девушки в прозрачных шелках вились вокруг Эрвина. Как и всегда, стол трещал под горами фруктов и сладостей, манил взгляд женственными силуэтами винных амфор. Одно отличалось от обычая: подле принца Гектора была только леди Катрин Катрин, больше никого — ни альтесс, ни придворных. Западница странно смотрела Эрвина из-под полуопущенных век.
— Друг Гектор, ты всегда был щедр со мною. Нет нужды в особом красноречии сегодня, поскольку я уже вполне познал твой нрав и широту души. Просто скажи, что тебя тревожит.
— Любезный Эрвин, я полагаю, ты осведомлен о моей печали. Но коли просишь сказать — я скажу напрямик. Его величество Франциск-Илиан, мой отец, отвратил свои помыслы от царства богов и устремил их в подлунный мир. Он желает снова воссесть на шиммерийский престол, отодвинув меня в тень за спинкой трона.
— Ты прав, это не тайна для меня. Какой помощи ты хочешь?
Леди Катрин прищурилась, будто с тонкою насмешкой над глупостью Эрвина. Принц Гектор сказал:
— Пойми, мой друг, я очень уважаю отца. Его мудрость исходит от самих богов, и я молю Праматерей, чтобы дали отцу долгих лет жизни и крепкого здоровья. Никоим образом я не желаю навредить ему.
— Но и отдавать трон не желаешь.
Принц Гектор кашлянул, промочил горло вином. Погладил сухую смуглую ладонь Катрин Катрин, будто ища поддержки в теплоте ее тела.
— Эрвин, я не могу. Не в одном властолюбии речь. Мне больно и горько терять то, что считал своим по полному праву. Но тут замешана еще одна материя. Ведя свою политику, я возвысил нескольких вельмож — генералов, графов, — бывших в опале при моем отце. А нескольких его ставленников, напротив, убрал со двора. Вряд ли это удивит тебя — ведь ты делал то же самое, когда занял Фаунтерру. Если теперь отец вернется, он сметет всех моих друзей, а возвысит своих. Все, кто поддерживал меня, а не его, будут наказаны. Моя душа плачет при мысли об этом.
Эрвин поднял бровь:
— Если ты очистил двор от отцовских вассалов, то чего боишься? Франциск-Илиан не сможет свергнуть тебя без помощи высшего дворянства.
Леди Катрин усмехнулась одними глазами, с тонким ядом.
— Его поддержит народ и духовенство, — сказал принц. — Видишь ли, мой друг, отцу временами что-то этакое снится. Темные люди придают большой вес этой мистике, верят, будто бы отец знает будущее. Стоит ему сказать: «Во сне увидел, что Гектор сброшен, а я снова правлю», — и народ примет это за божью волю.
Погладив плечо любовницы, Гектор прибавил:
— На мою беду, отец еще и спелся с болотниками. Ты сам видел, Эрвин: он прибыл в Маренго на корабле Леди-во-Тьме, как почетный гость. Все эти жабьи отродия, все ядоносцы из болот окажутся на его стороне. Мне не справиться без тебя, друг.
— Надеюсь, ты не ждешь, что я убью твоего отца.
На лице Гектора отразился подлинный испуг:
— Ты погубишь мою душу, если сделаешь это! Нельзя убить своего отца и попасть на Звезду!
— Также вряд ли тебе понравится, если я залью кровью твое королевство. Ты говоришь: народ встанет за отца. Если мои кайры изрубят твой народ — захочешь ли ты править могилой?
Катрин Катрин тихонько фыркнула. Гектор сказал:
— Как жаль, что ты не жил на Юге. Ты бы знал наши порядки: мы не решаем дела кровью. Мы не любим смерть, горе, женский плач. Я не прошу тебя никого убивать, мне очень стыдно, если ты понял меня именно таким образом. Просто дай мне половину своей армии, разреши перевезти ее в Лаэм и подержать там несколько месяцев под моими флагами. Никто не поддержит притязания отца, если за мною будет такая сила. Даже Дарквотер отвернется от него, ибо не рискнет состязаться с тобою. Отец вернется в монастырь и забудет свою блажь.
Эрвин помедлил с ответом.
— Гектор… не допускаешь ли ты, что боги действительно говорят с твоим отцом? Мне случалось слышать голос Светлой Агаты…
Принц поджал губы:
— А разве Светлая Агата велела тебе интриговать против собственной семьи?
— Конечно, нет.
— И разве ты скрыл от родных то, что она тебе сказала?
— Передал все в точности.
— Мой благословенный папенька не сказал мне ни слова сверх того, что он желает вернуться ко власти. Если боги хотели сделать что-нибудь хорошее его руками — возвести новый храм или лечебницу, или накормить тысячу-другую нищих — он мог просто передать мне. Уж конечно, я бы не отказал! Но отец не изволил поделиться со мною божественной волей.
— Это поистине странно, — отметил Эрвин. — А не знаешь ли, чем твоему папеньке не угодила владычица Минерва?
— Слышу впервые, друг мой. Да и по правде, мне нет до этого дела. Куда больше забочусь о том, чем ему не угодил собственный сын.
Смахнув со лба смоляные волосы, Гектор пристально глянул на Эрвина:
— Ты поможешь мне?
Он покачал головой:
— Прости, Гектор, я не могу дать тебе десять батальонов. Не могу и пять, они очень нужны мне здесь.
— Сколько можешь?
— Один или два. Возможно, этого хватит для победы, но не для того, чтобы сторонники твоего отца сдались без боя. Прости.
— Ну, конечно, — вполголоса выронила Катрин-Катрин, и Гектор зло махнул на нее рукой.
— Друг мой, может ли ситуация измениться? Ты сказал, что войска нужны тебе — а если опасность пройдет?
— Все в руках Праматерей, — ответил Эрвин. — Когда Агата позволит мне, я дам тебе кайров.
* * *
Поздней ночью Эрвин вернулся к бумагам. К тому моменту перехват писем уже был окончен. Копии с посланий сняты и сложены на стол лорда-канцлера, сами письма — заново опечатаны поддельными печатками, привязаны к голубиным лапкам и отправлены в путь. Из-за крохотных размеров писем подделки вряд ли будут распознаны; но даже если какой-то лорд узнает, что его письмо вскрывалось по пути — Эрвин не видел в том беды. Вряд ли лорды поднимут большую панику из-за того, что кто-то прочел послания, — ведь эти письма не содержали тайн. В них говорилось вкратце о том, что случилось первым днем Палаты: Ориджин получил прощение за мятеж; Минерва объявила суд над Менсоном и перепись Предметов; Лабелин просил назад свои земли, но не получил. Некоторые лорды в связи с этим давали указания вассалам — в большинстве своем, очевидные: начать налаживать торговлю с захваченной частью Южного Пути, послать подарки и поздравления в Первую Зиму, укрепить порты, отныне достижимые для ориджинского флота. Часть указаний касалась переписи Предметов — они-то и интересовали Эрвина.
Как и следовало ждать, большинство лордов не упоминали численность Предметов — размер их достояний не менялся много лет и был точно известен. Писали своим кастелянам примерно следующее: «Подготовиться к прибытию имперских учетчиков наилучшим образом». Эрвин помнил прошлую перепись Предметов, потому знал, что это означает. Реликвии будут извлечены из глубоких неприступных хранилищ и перемещены в светлые залы; каждый Предмет будет наполирован до слепящего блеска, уложен на бархат фамильного цвета, накрыт дорогим колпаком из хрусталя и серебра. Из архивов будут взяты все описания чудес, сотворенных в разные годы каждым Предметом, и приложены к святыням. Будет выставлена блестящая охрана из лучших рыцарей, священники в праздничных одеждах четырежды в день затянут певучие молебны. Прибыв в замок, имперские учетчики увидят подлинную галерею славы и святости, и отразят Предметы в своих книгах самым выгодным для владельца образом.
Но в письме Кукловода, конечно, должно содержаться иное: инструкции о том, какие Предметы показать, а какие спрятать. Если же сам Кукловод находится в замке, а не в столице, то его представитель из Палаты пошлет вопрос: сколько Предметов в нашем достоянии? Эрвин жадно листал бумаги, выискивая нечто подобное, но в глубине души подозревая: настолько нарочитых улик быть не может. Кукловод осторожен и хитер, его письмо не будет отличаться так вопиюще, в нем обнаружится лишь малоприметная странность, тонкий запах тайны.
Таких писем, со странностью, имелось четыре.
Морис Лабелин писал в Грейс, свою новую столицу: «Будет перепись Священных Предметов. Ради богов, спрячьте эту дрянь с глаз долой».
Епископ Алеридана задавал вопрос приарху Галларду: «Ваша светлость, что должен я говорить о судьбе яблока?»
Подобным образом выглядело письмо от представителя Шейланда к графу Виттору: «Как быть со Светлою Сферой, милорд?»
Письмо от Фарвея-младшего к Фарвею-старшему вовсе не удалось перехватить. Также избежали перехвата и голуби Литлендов, но в том не было странности — простой промах. С Фарвеем чудно было то, что на сбитой птице не нашлось письма.
Итак, что все это значит?
Морис Лабелин просит спрятать «дрянь». По логике фразы, он говорит о каком-то Предмете или группе Предметов. Но кто назовет святыню дрянью?! Даже Кукловод не сказал бы так: Персты — залог его могущества! И Кукловод, очевидно, выразился бы яснее: у него множество Предметов, из одного слова «дрянь» не поймешь, какие спрятать, а какие оставить напоказ. Стало быть, Лабелин — не Кукловод (впрочем, Эрвин и не подозревал его). По какой-то причине Лабелин ненавидит один из своих Предметов и желает его спрятать. Надо полагать, этот Предмет — мерцающий. Возможно, он убил кого-нибудь, близкого герцогу. Эрвин приказал Джемису проверить, есть ли мерцающие Предметы в достоянии Южного Пути, и двинулся дальше.
«Судьба яблока» — вот многообещающие слова. Понять их можно так: в достоянии Галларда был Предмет, похожий на яблоко. Приарх продал его (не Кукловоду ли?..) или изъял для своего пользования (не потому ли, что яблоко входит в Абсолют?) Представитель приарха теперь не знает, что говорить о судьбе сего Предмета, если спросят. Лгать ли, что яблоко все еще в достоянии приарха, или выдумать что-то еще? Правда, у Кукловода должно быть множество сомнительных Предметов — и персты, и дюжина деталей Абсолюта. Но возможно, все они — краденые либо купленные, их несомненно надо скрывать; лишь только яблоко — часть достояния самого приарха, потому вызывает вопросы. Что за Предмет, похожий на яблоко? Эрвин велел Джемису проверить достояние Дома Альмера. Затем с ужасом осознал: приарху доступны не только альмерские Предметы, но и церковные, а таковых сотни! В помощь Джемису он придал Деда, и перешел к новому письму.
Светлая Сфера легко нашлась в списке небольшого достояния Шейландов. Удачный рисунок показывал ее во всей красе. Эрвин вздрогнул, глядя на него. Предмет состоял из двух прозрачных колец. Внешнее стояло на ребре, образуя круг; второе было нарисовано под углом и походило на эллипс. Овал в круге — как в видении Светлой Агаты! «Как быть со Светлой Сферой?» — что сие значит? Сфера находится в столице, у представителя Шейланда, и он с нею должен как-то поступить? Либо Сфера исчезла из достояния, а представитель не знает, скрывать ли этот факт? Если исчезла — то куда? Украдена Кукловодом? Взята для Абсолюта? Виттор — Кукловод?!
Эрвин постарался прогнать дурные мысли. Во-первых, граф-купец не похож на темного властелина — слишком уж он беззубый. Во-вторых, вопрос звучит больно нарочито: если Светлая Сфера входит в Абсолют, слуга Кукловода не назвал бы ее прямо, а выдумал бы иносказание, вроде того же «яблока». Однако форма Сферы, похожая на знак из видения, не давала Эрвину покоя. Он тут же написал несколько строк Ионе и велел немедленно отправить в двух копиях.
Наконец, последнее: пропавшее письмо Фарвеев. Что могла значить птица с колечком, но без ленты? Если не брать в учет случайность, то объяснение одно: голубь сам по себе, даже без письма, уже послание. Факт прибытия птицы — знак; определенный окрас голубя — второй знак; вид колечка (цвет металла, размер) — третий знак. Из этих трех условных знаков вполне можно составить короткое послание. Допустим, такое: «Обстоятельства удачны, начинаем выполнение плана». Или даже такое: «Все уже сказано Голосом Бога, новых сообщений нет». Фарвей — Кукловод?!
А ведь именно Фарвеи наравне с Эрвином закупают в Шиммери очи. И не просто в Шиммери, а у сторонников короля, который нынче плетет странный заговор на пару с болотницей.
Итак, кто же под подозрением?
Галлард Альмера.
Доводы за него: исчезнувшее «яблоко», легкий доступ ко множеству Предметов Церкви, достояние Династии, пропавшее именно в Альмере. Сожжение Эвергарда Перстами, давшее ему явную выгоду. Доводы против: Кукловод, кажется, вступил в сговор с Аланис. Разве сделал бы это Галлард?
Виттор Шейланд.
Доводы за: странный вопрос о Светлой Сфере, родство с Ионой — с ее помощью мог знать о моих планах и действиях. А Предметы Династии могли уплыть из Альмеры в Уэймар через Дымную Даль. Доводы против: святые боги, Виттор, этот размазня?! Да ладно! И Светлая Сфера названа слишком ясно, как для Кукловода. И Иона — могла ли не заметить чудовище в собственном ложе?
Генри Фарвей.
За: этот человек действительно хитер. Казалось, при Северной Вспышке он только проиграл, не поддержав ни одну сторону. На деле, наоборот. Сохранив нейтралитет, он приобрел среди лордов прекрасную репутацию, теперь его затеи легко воплощаются. Шиммерийский король продает ему очи, приарх взял в жены его внучку, одобрил расширение дороги между Альмерой и Надеждой. Центральные земли становятся могучей силой. Но это только признаки ума, а не улики. Улика — лишь одна: голубь без письма. Голос Бога — в руках Генри Фарвея?.. А краденые Предметы Династии — их ведь сначала везли именно в Надежду, но потом выгрузили с поезда. Возможно, лишь затем, чтобы запутать следы? Сделали крюк по Альмере — и снова на юг, в Сердце Света.
Что против Фарвея: пожалуй, одно — отсутствие ясных доводов за. Голубь без ленты — возможно, случайность. Политическая смекалка — не признак Кукловода. Предметы могли увезти в Надежду — но могли и в Альмеру, и в Шейланд.
Леди-во-Тьме и Франциск-Илиан.
Их следует рассматривать именно вдвоем. Попытка заговора против Минервы прочно связывает их: любой может погубить другого, сказав несколько слов. Значит, они верят в крепость своего союза.
Доводы за них: эти двое знают слишком много. Восемь лет над священными текстами, в поисках секретов мироздания — не раскрыл ли пророк заодно и тайну Предметов? Леди-во-Тьме освоила все виды колдовства — может быть, и магию Перстов Вильгельма? Леди-во-Тьме изгнала дочь без объяснения причин — не потому ли, что дочь не одобрила ее чудовищные планы?
Доводы против: отравление. Франциск-Илиан мог отравить союзницу позже, когда Абсолют будет готов, но сейчас в убийстве никакого смысла. Второй довод — путь Предметов Династии. Из Альмеры их могли легко доставить в несколько земель, но не в Шиммери и не в Дарквотер.
Выходит — пять подозреваемых. Галлард выглядит самым весомым, но нельзя отбросить и остальных.
Что можно сделать?
Спросить Иону о Сфере.
Найти Предмет-яблоко.
Установить пристальную слежку за поместьем болотников. И за особняком Фарвеев, конечно же.
Не упускать из виду Аланис.
Найти того, кто отравил Леди-во-Тьме.
Послать человека на Фольту, к леди Мирей Нэн-Клер. Это не быстрое дело, но нужное.
И продолжать искать Предмет, которого не хватает в составе Абсолюта. С этим должна помочь Минерва. В ближайшие дни лорды передадут ей списки своих утрат и приобретений. Станет яснее, из чего же сложен Абсолют. Надеюсь, что станет.
* * *
Верные помощники лорда-неженки уже, кажется, смирились с невозможностью ночного сна. Они явились на зов немедленно, и все были с должной аккуратностью одеты. Джемис, Сорок Два, Ворон Короны и Дед.
— Угощайтесь кофием, господа. Начну с простого вопроса. Кайр Джемис, судья, есть успехи в поиске «яблока»?
— Милорд, вы… — Джемис нарочито проглотил слова «в своем уме?» — Вы слегка недооценили сложность задачи. Мы получили приказ только два часа назад, а нужно добрых две недели. У Дома Альмера и Праотеческой Церкви в сумме около пятисот больших Предметов. И нам не подходит простое их описание, а только такое, где есть иллюстрация. В последнем реестре, изданном в честь Семнадцатого Дара, рисунков нет. Нужно искать более древние справочники.
— Не вижу в этом великой трудности. Рассчитываю, что вы управитесь за два дня.
— Милорд, — сказал Дед, — послушайте историю о верблюде, который рассчитывал попасть под дождь.
— С удовольствием ознакомлюсь с нею — сразу же после вашего доклада о найденном «яблоке». Кайр Хортон, теперь вопрос к вам. Чем занималась в последние дни Аланис Альмера?
— Ничем предосудительным, милорд. Заседала в Палате Представителей и городском магистрате, а также проводила время в дворцовой библиотеке.
— В библиотеке?..
— Так точно. В архивной части. У нас еще нет перечня запрошенных ею документов, но сами ее действия безобидны: сидит и читает.
— И больше ничего?
— Вчера леди Аланис предприняла странный маневр: села в поезд до Сердца Света, но доехала только до Оруэлла, там взяла обратный билет и к утру вернулась.
— Что она делала в Оруэлле?
— Ничего, милорд. Выпила кофе на вокзале и села в другой поезд. Ни с кем не встречалась и не говорила, кроме кофейщика да билетного кассира.
— Весьма загадочно… Продолжайте наблюдение.
— Да, милорд.
— Ворон Короны, ваш черед. Как продвинулось дело об отравлении в поезде?
Ворон начал щебетать многословно и сладко, из чего сразу стала ясна прескверная картина.
Королева очень плоха и не встает с постели. Войти и опросить ее решительно невозможно: поместье болотников заперлось, как форт; жала криболы охраняют все входы и близко никого не подпускают. В покои королевы допущены только ее кузен, священник и лекари. Изо всего блистательного имперского двора Леди-во-Тьме готова принять только владычицу — да и то с крайними предосторожностями: Минерва должна будет надеть маску и говорить сквозь ширму, не видя королеву.
Расследование событий в поезде стояло в тупике. Агенты протекции пока не раздобыли ни единой зацепки. Пристрастный допрос всех слуг из поезда ничего не дал, никто не сознался, что подбросил сюрприз в купе Эрвина. Гвардейцы, стоявшие на вахте, не опознали того лакея, который приносил Эрвину ночной кофе. А по дворцу тем временем начинают ползти слухи. Случайно ли Леди-во-Тьме захворала именно сейчас, да так скоропостижно? За два месяца морского пути она даже не простудилась, но в Землях Короны сразу так занедужала, что ох. Полноте, да хворь ли это? Не похоже ли, уж простите, на самый настоящий яд?.. А ведь при этом был и Ориджин, и шиммерийский король — но отравилась она одна. Простите покорнейше, не странно ли?..
Нет, никто пока не звал Эрвина отравителем — уж слишком не вязалась с ядами его репутация. Но слухи роились и множились, и неизменно сплетались с его именем. Если преступник не найдется вскоре, то на Ориджина станут глядеть очень косо…
Герцог прервал излияния Ворона:
— Позвольте уточнить, милейший. Вы излагаете ход дела или содержание слухов?
— Ваша светлость, я докладываю всю обстановку, дабы ничто не укрылось в тени.
— Так откройте же главное: имя отравителя!
— Ваша светлость, требуется время…
— Я назову вам крайний срок: день смерти Леди-во-Тьме. Пока она еще жива, вы должны поймать убийцу. Возмездие должно свершиться, пока королева еще с нами.
— Но если верно то, что говорят болотники, то она может уйти на Звезду со дня на день!
— Потому, сударь, советую поторопиться.
— Я вас понял, милорд. Позволите идти?
— Отнюдь. Как вы помните, я поручил вам две задачи, поиск отравителя — лишь одна из них. Вторая — подготовка суда на Менсоном. Вы занялись этим делом? Что можете сообщить?
Марк усмехнулся, обретя под ногами твердую почву.
— Я основательно изучил дело и пришел к ясному выводу. Шуту конец, милорд.
— Вы убеждены в этом?
— Менсон — первородный дворянин, а истцом выступает Корона, значит, дело будет рассматривать верховный суд. Из девяти судей семеро назначены еще Телурианом и помнят Шутовской заговор. По их мнению, Менсон — главный злодей, ушедший от расплаты. Они же вынесли смертный приговор, а Телуриан помиловал. Теперь-то судьи отыграются. Дай им хоть одну улику — и Менсон ляжет на плаху. А здесь — не одна улика, целый толстый пучок.
— И как вы к этому относитесь?
— К пучку улик, милорд? Хорошая метла, такою кого хочешь сметешь. Правда, вся на одной палке держится: на показаниях рыбаков. Но показания надежные, не сломаешь.
— Я о другом, сударь. Как вы относитесь к скорой гибели шута?
Тут Ворон дал себе время задуматься. Покосился на Деда и в безмятежном его спокойствии нашел для себя поддержку.
— Не скрою: буду рад, если убийцу владыки накажут. Почту за честь приложить к этому руку. Вот только… не чувствую уверенности, что шут виновен. Менсон, конечно, ненавидел брата, но отнюдь не племянника. А если исключить ненависть и месть, то я не нахожу мотива для убийства.
— Однако рыбаки видели, как шут нанес удар.
— Видели, да, — повторил Марк с заметным сомнением.
Эрвин твердо кивнул:
— Я абсолютно уверен, что этот удар они видели. Однако мне, как и вам, неясен вопрос мотива. Менсон поступил довольно странно, за странностью кроется загадка. Я хотел бы, чтобы на суде эта загадка раскрылась.
— Как и я, милорд.
— Пусть это будет в ваших руках. Корона, выступающая истцом в данном деле, назначает вас своим представителем.
Марк пожевал губы, зябко потер ладони, вновь покосился на Деда.
— Это большая честь, милорд… Но позвольте прямой вопрос. Вы — последний человек на свете, кого я хотел бы разгневать. Если вскроется, что виновен не Менсон, а кто-то другой…
— Первое, — отчеканил Эрвин, — не я убил Адриана. Спору нет, я желал ему смерти, но отнюдь не такой. Второе: факты указывают, что шут виновен, под вопросом лишь его мотив. Третье: если все же волею Праматерей обнаружится, что Менсон невиновен…
— Да, милорд, если.
— Тогда не мешайте его оправданию. Я хочу справедливого суда.
— В таком случае, милорд, не лучше ли заменить состав коллегии? При помощи владычицы вы можете распустить верховный суд и набрать новый, менее предвзятый.
Герцог качнул головой:
— Невозможно, к сожалению. Владычица сочла нужным превратить процесс в потеху для лордов и провести его в Палате. Доверием лордов пользуются именно эти судьи, не другие. Кроме того, замена коллегии займет добрый месяц — мы не можем настолько растягивать сборы Палаты.
Впервые губ Марка коснулась усмешка:
— Стало быть, я должен представить этим злобным стариканам все убийственные улики, но не дать им казнить шута в первый же день?
— Верно. Дайте время всем: свидетелям — подробно высказаться, судьям — как следует задуматься, Менсону — выложить все, что он знает.
— Будет сделано, милорд. Служу Короне!
Ворон вышел, явно воспрянув духом — даже походка стала бодрее. Дед остался и сказал Эрвину:
— Позвольте заметить, милорд: я очень рад, что вы стремитесь к справедливости.
— Буду весьма благодарен за помощь на этом нелегком пути. Что вы думаете о деле, милорд?
Дед подкрутил ус и произнес с легким лукавством:
— Жил-был один мудрый лекарь. Принимал пациентов с толком, чин по чину. Сначала спрашивал имя, возраст и сословие, потом — на что жалобы и где болит, и как давно, потом просил раздеться и тщательно осматривал, потом укладывал на лежанку и щупал, а после всего говорил: «Я думаю, вам поможет такое-то снадобье». Так у него все и шло, пока однажды, трогая одного солдата, не подхватил он лишай. Целый месяц пыхтел, с трудом отделался заразы, и тогда подумал: а зачем щупать пациентов? Барышням и детям щекотно, господам неприятно, а мне толку мало: по осмотру итак все видно, щупанье много не прибавит. Бросил ощупывать, стал только задавать вопросы, раздевать, смотреть — а затем выписывать снадобье. Так и шло, пока однажды зимою не подвел слуга: забыл дров наколоть, печка погасла, сделалось холодно. Тогда подумал лекарь: зачем раздевание нужно? Господа и дети зябнут, барышни робеют, а мне мало пользы. Многие симптомы и на лице видны, а чего не видно — про то спрошу: «Нет ли у вас, скажем, на чреслах красноватенькой сыпи?» Так и пошло: стал он только выспрашивать, а потом давать снадобье. Но однажды принимал лекарь монашку, и она ему наврала: была на сносях, а сказала — вздутие желудка. Сильно лекарь разозлился. Подумал: зачем про симптомы спрашивать? Пациенты врут, а я и так закономерности знаю: дети болеют горлом, старики — костями, лорды — сердцем, леди — легкими, купцы — печенкой, бедняки — кишками и кожей. Вот и завел лекарь практику: принимает пациента, спрашивает только возраст да сословие, и сразу говорит: «Я думаю, примите такое-то зелье». Очень люди его хвалят: «С полуслова ловит суть — вот мастер своего дела!»
* * *
Утром Эрвина ждал неприятный сюрприз. Неприятность как таковая случилась еще накануне вечером, но к утру возымела заметные последствия.
— Милорд, вашей помощи просит первая фрейлина, — сообщил кайр Джемис, бесцеремонно прервав чаепитие герцога.
— Лейла Тальмир?.. — по мнению Эрвина, скорее Темный Идо попросил бы его помощи, чем эта злобная грымза.
— Так точно, милорд.
— Чего ей нужно?
— Она скажет сама, если позволите.
Джемис впустил фрейлину. Она выглядела собранной и мрачной, как старый солдат перед безнадежным боем.
— Ваша светлость, прошу о помощи в деликатном деле, связанном с ее величеством.
Дело не только деликатное, но и скверное, — понял Ориджин. Иначе фрейлина звала б его просто милордом, а не светлостью.
— Я слушаю вас, миледи.
— Вашей светлости лучше увидеть своими глазами. И я прошу дать слово, что не станете разглашать увиденное.
Эрвин не привык давать обещания втемную. Но было ясно, что без самой крайней нужды леди Тальмир не обратилась бы к нему, и Эрвин пошел на уступку. Он поклялся молчать, и фрейлина поспешила в покои владычицы, увлекая его за собой.
Миновав комнату для игр, чайную, библиотеку, оба кабинета и будуар, они проникли в святая святых — спальню. С порога Эрвин ощутил мерзостно кислый запах — и секунду спустя увидел его источник. Стоя на четвереньках, ее величество Минерва блевала в таз. Капитан Шаттэрхенд придерживал ее волосы.
— Холодная тьма! — вскричал Эрвин. — Вы уже поняли, какой яд? Послали за лекарем и противоядием? Какие симптомы, кроме тошноты?
Капитан и фрейлина странно поглядели на него.
— Дело не в яде, — произнесла леди Тальмир.
— А в чем, тьма сожри?!
Владычица прервала свое занятие, села на пол, отерла рот рукавом халата. Уставилась на Эрвина мутными красными глазами:
— Ч-что здесь д-делает этот с-сударь?
Ее язык заплетался. Эрвин так и сел.
— Сколько она выпила?
— Нельзя сказать точно, милорд. По всей видимости, начала вчера, сразу после Палаты.
— Во время Палаты! — сообразил Эрвин. — И продолжала весь вечер?
— Боюсь, что…
— Эй! — вмешалась Минерва. — П-пчему говорите так к-будто я не здесь?
— Что вы натворили, миледи?!
— М-мое в-величество! И это вас некас… некасается!
Эрвин схватился за голову.
— Это касается не только меня, а всей идовой Фаунтерры! Через два часа откроется Палата — вы туда явитесь… такою?!
Мими отвернулась от него — картинно, с комичным пафосом, которого полны жесты многих пьяниц — и заговорила с вассалами:
— Уб-берите отс-сюда Орр-риджина. Слыш-шите? Он — насмешка над моими стр-раданиями! У него все, у мне-ня — ничего, никого, только од-диночество. Я совсем, совсем одна.
Она взяла кубок с орджем. Эрвин попытался помешать ей, но не смог: всякое омерзительное зрелище обладает особою силой — сложно наблюдать его, но еще сложнее оторваться.
Мими продолжала:
— Я од-на, слышите? Мать, отец, Адр-риан… все ум-мерли, кого я любила… К-как мне справляться? Ради к-кого?.. А этот… — она ткнула пальцем через плечо, куда-то в сторону Эрвина, — у него все: семья, сестра, альт… люб-овницы, хоть отбавляй… Еще смеет поучать меня: что я нат-ворила? Попробовал бы на моем…
Ее вновь замутило, она зажала рот рукой и прервала монолог.
Эрвин опомнился:
— Холодная тьма! Нужно делать что-нибудь.
— Потому мы и позвали вас, милорд, — развела руками леди Тальмир. — Не в наших силах отменить Палату.
— Не в моих тоже! Проклятье, проклятье!
Мими склонилась к тазу, качнулась от головокружения, шлепнулась на ковер. Капитан кинулся поднять ее, владычица всхлипнула:
— Нет! Все кружиться. Хочу тут, сидеть… Буду держаться за пол…
Эрвин выругался и дважды хлопнул в ладоши.
В спальню влетел кайр Джемис. В отличие от сюзерена, он понял ситуацию с первого взгляда, кивнул с выражением: «Ого!»
— Нужен экстренный военный совет, — объявил Эрвин. — Кто знает средства, чтобы протрезветь?
— Черный хлеб и чай с дубовыми листьями, — сказал Шаттэрхенд.
— Очень крепкий кофе, — сказала фрейлина. — Хотя опасно для сердца.
— Пить воду и блевать, — сказал Джемис. — Снова пить и снова блевать.
— Что-нибудь из этих средств может помочь за два часа?
— Нет.
— Нет.
— Если пила всю ночь, то нет.
— Черный хлеб, чай с дубом и кофе сюда! Распорядитесь.
Леди Тальмир выглянула в коридор и отдала приказ слуге.
— Далее. Что в ее планах на сегодня?
Фрейлина перечислила дюжину пунктов.
— Теперь — только те, которые нельзя отменить.
— Посещение больной Леди-во-Тьме и заседание Палаты.
— Сколько ехать до особняка болотников?
— Около часа.
— Какие вопросы назначены на первую половину дня в Палате?
Ответом стала тишина.
— Тьма! Эмбера сюда.
Фрейлина качнула головой:
— Прошу вас, милорд. Баронет Эмбер — сплетник. Он раззвонит всему двору.
— Я запрещу ему.
— Тогда он раззвонит только своим любовницам, а те — всему двору.
— Вестового к баронету, пусть пришлет подробную повестку дня. И сразу — пусть переставит все важное как можно позже. Джемис, распорядитесь.
Кайр вышел. Эрвин повернулся к Шаттэрхенду:
— Капитан, пока она здесь, поите ее водой. Стошнит — поите снова. Через час внутри должно быть пусто, вы поняли меня? Затем грузите в карету и везите к болотникам. В дороге — чай и кофе попеременно, то одно, то второе. Карета — самая невзрачная, эскорт минимальный, никаких парадных мундиров. В дороге не делать остановок, при крайней нужде — только в безлюдных местах.
— Милорд, — отметила леди Тальмир, — при визите к королеве владычицу сопровождает свита.
— Сегодня обойдемся без свиты. Объясним так: ее заботливое величество не хочет тревожить хворую толпой людей. К Леди-во-Тьме войдет только она и вы.
— Да, милорд.
— Когда прибудете к особняку, найдите сквер неподалеку и дышите воздухом, пока она не вернет хоть часть здравого рассудка. Тогда ведите на прием к болотнице. Если говорить поменьше, слепая старуха ничего не заметит. Вы будете за ширмой, еще и в масках — таковы требования лекарей. С помощью Праматери Янмэй можно избежать позора. Тяните визит как можно дольше, пока Минерва не начнет говорить совершенно ясно. Тогда — в Палату.
— Да, милорд.
— Лордов Палаты беру на себя. Расскажу трагичную историю о том, как владычица рыдает у постели бабушки и не может выпустить руку умирающей. Когда Минерва, наконец, доберется в Палату, ее красные глаза и подавленный вид будут весьма уместны.
— Поняла, милорд.
Раздался стук в дверь. Принесли чай и кофе, Джемис с порога принял передачу, не пуская слуг внутрь.
Эрвин вздохнул:
— Приступайте к выполнению. Честь Короны — в ваших руках.
— Уйдите нак-конец… — простонала Мими, обернувшись к нему.
— С превеликим удовольствием.
Голос Короны от 12 мая 1775 года
Отсутствие ее величества Минервы жестоко омрачило первую половину нынешнего заседания. Лорды, сидящие на высоких стульях, были полны беспокойства и обменивались тревожными взглядами, ища того, кто объяснит им отсутствие владычицы. Тогда слово взял герцог Эрвин С. Д. Ориджин и сообщил, что ее величество покинула Палату по велению сердца. Ее величество не может вести хладные политические беседы, когда ее старшая родственница, королева Маделин, борется с безжалостной хворью. Ее величество Минерва наносит визит королеве Маделин и не покинет ее, пока лично не убедится, что лекари принимают все возможные меры для спасения драгоценной жизни королевы.
В послеобеденные часы ее величество Минерва прибыла в Палату и потрясла высоких лордов глубиною своей печали: глаза владычицы были красны от слез сострадания. Однако ее величество нашла в себе силы взойти на трибуну и оповестить лордов о здоровье королевы Дарквотера. Ее величество Маделин сделала один крохотный, но обнадеживающий шаг к выздоровлению: она обрела способность говорить свободно, не проваливаясь в беспамятство. В долгой беседе она поведала ее величеству Минерве историю своей юности и дала молодой владычице ряд ценных советов о правлении государством. Так трогательна была забота, проявленная королевой Маделин даже на смертном одре, что именно это и повергло ее величество Минерву в душевную печаль.