— Чего, например?
— Подобное влияние на ребенка может оказать вид трупа, изуродованного тлением. Я проверил эту возможность и убедился: покойники не пугают лорда Мартина. Но мысли о его собственной смерти повергают его в животный ужас. Он также страшится сильных людей, и вздрагивает при одном упоминании Темного Идо. Если будет мне позволено высказать одну мысль… Ходит слух, что в темнице Уэймара содержался один особенный узник. Погребенный заживо, он подвергался нечеловеческим страданиям и решился призвать на помощь Темного Идо. Отдав душу, узник получил в награду идову силу, с помощью которой вырвался на свободу…
— Это только легенда.
Голуэрс развел руками:
— Миледи, мы находимся в вашем замке, и только вам ведомо, какие из его легенд истинны, какие — ложны. Я лишь допустил, что, если узник действительно существовал и Мартин его видел — это могло нанести бедняге описанный мною ущерб.
— Как вы лечили его, сударь?
— Взгляните на мое назначение, миледи: я предписывал лишь снадобья против тревоги и страха. Они подействовали наилучшим образом, и я рекомендовал его милости графу повторять тот же курс каждые полгода.
У леди Ионы не осталось вопросов. Вернее, вопросов имелось множество и самых сложных, но лекарь не мог на них ответить.
— Благодарю вас, сударь. Возьмите это в оплату за беспокойство и простите, что потревожили вас.
Она дала лекарю десять эфесов, и тот ответил низким поклоном:
— Миледи, моя главная забота — здоровье лорда Мартина. При малейшем ухудшении зовите меня немедленно. Однако прошу вас учесть: его милость граф требовал, чтобы никто из замковой челяди не видел меня.
Сеймур напялил мешок ему на голову и выпроводил лекаря с греем за дверь. Однако сам остался и вперил в Иону холодный решительный взгляд.
— Я убью его. Сегодня же. Позвольте.
Она ужаснулась:
— Нет, Сеймур! Как вам только взбрело в голову?!
— Вы же слышали лекаря, миледи. Мартин не просто не исцелился — его даже не лечили! Ему давали снадобья от страха. От страха, миледи! — Сеймур захлебывался негодованием, сминал и комкал слова. — Лорд Великого Дома принимает порошочки от страха! За одно это его можно прирезать! Позор всему роду! Дворянин мучил и убивал женщин, и хочет оправдаться тем, что когда-то кого-то испугался? Что это, миледи? Как это возможно?!
Сеймур осекся, когда Иона запела тихим нежным голосом:
— Звездочка взойди, в глазки загляни, облачком укрой, спать ложись со мной…
Оборвав колыбельную, она долго молчала, глядя в черноту за окном.
— Сеймур, мне довелось… Я знаю, какова сила страха. Это могучее чувство, оно… способно изуродовать душу.
Воин стушевался:
— Да, миледи. Я не ставлю под сомнение, но… Мартин опасен! Он как бешеный пес. Неважно, отчего зверь взбесился — так или иначе, его нужно убить.
— Нет, Сеймур. Преступник должен встать перед судом, и в свое время это случится. До тех пор — следите за Мартином и не дайте ему натворить бед.
Он процедил:
— Да, миледи.
— Кайр…
— Да, миледи?
— Только следите. Не причиняйте никакого вреда.
— Так точно, — холодно отчеканил Сеймур и вышел прочь.
Иона не дала его упреку задеть себя. Виттор вновь проявил себя достойно: он сказал, что исцелил брата, и эти невероятные слова оказались правдой. Иона сделает ответный шаг и оставит преследование Мартина. Она доверится мужу, его мудрости и справедливости, и не будет сомневаться в его решении. Граф — верховный судья в своих землях. Долг жены — поддержать его без споров.
Когда Виттор вернулся, Иона склонила голову перед ним.
— Прости меня, любимый: я снова усомнилась в твоих словах. Я вызвала в замок лекаря, чтобы проверить, действительно ли Мартин исцелился. Это было скверно с моей стороны.
— Ты негодница!
— Я больше не допущу такого.
— Негодница, — повторил Виттор с игривостью.
Она опустилась на пол подле мужа, чтобы помочь ему снять обувь.
Меч — 3
6—14 мая 1775г. от Сошествия
Уэймар
Нет, Джо так и не зашел в трактир Одноглазого повидать цирюльника Гарри. Утром, вспомнив ночные посиделки, ощутил неловкость. Жалел, что разоткровенничался с чужаком — хоть и мало слов сказал, но ляпнул про агатовку, а это уже слишком. Жалел и о том, что вообще стал пить с этим Гарри: сначала ведь послал его к чертям, но потом размяк, язык распустил. Не по-мужски оно как-то. А больше прочего стыдился Джо своего нелепого сострадания к графу Виттору. Граф — лорд, не лучше остальных; нужно быть дураком, чтобs ему сочувствовать. Словом, Джо не пошел в трактир и выкинул цирюльника из головы.
Вместо этого он отправился гулять по Уэймару. Воздух радовал теплом, солнце улыбалось с неба, и город — такой неуютный вчера — нынче казался вполне приятным местечком. Встречные прохожие приветствовали его, спрашивали: «Как дела?», и «Как здоровье?», и даже: «Куда идешь?» Сперва он недоумевал: я-то приезжий, что им до меня? Потом привык, стал отвечать, разговорился кое-с-кем. Узнал, что нынче для горожан счастливый день: солнце светит ясно, и ни клочка тумана. В Уэймаре такое бывает лишь глубокой зимою да жарким летом, а по весне это — чудо. Но уэймарцы, узнал он, приветливы не только солнечным днем, а любым: когда солнце — милы от радости, когда туман — от тоски. «Чудаки вы», — отвечал Джо, но скоро сам заразился общим настроением. Подумал: ведь правда, солнце светит, я живой, да при деньгах, — все обстоит вполне неплохо. Особенно то, что живой. Десять раз за год могло это состояние смениться на иное, совершенно противоположное, — но нет, жив! Еще и солнце светит!
Так что скоро, видя горничную, что опрокидывала ведро в придорожную канаву, и кучера, кормившего лошадь овсом прямо из мешка, и важную носатую гувернантку с двумя сорванцами, — Джо спрашивал их:
— Как ваши дела? Каково состояние здоровья? Куда направляетесь?
А некоторым даже сообщал:
— Я держу путь в портовую управу, осведомиться о прибытии моих друзей.
И получал в ответ:
— Желаем, чтобы ваши друзья причалили под вечер. В полдень на берегу слишком людно, немудрено потеряться.
Скоро он узнал, что портов в Уэймаре два, а еще один — за городом. Озерный — самый большой и шумный, в него приходят корабли отовсюду: из Южного Пути, Альмеры, Холливела, Закатного Берега. Чтобы не было хаоса, гавань поделена пирсами на заводи; на каждом пирсе башня с флагом нужной земли, так что все альмерцы становятся в одну заводь, путевцы — в другую, закатники — в третью. Озерные шхуны — пухлые, как поросята; палубы у них ровные и широкие, хоть хоровод води; моряки — веселые и с ленцой.
Второй порт — речной, в истоке Торрея. Там швартуются суда, пришедшие из Моря Льдов, из Нортвуда и Ориджина. Эти корабли сильно отличаются от озерных: борта высоки и прочны, как панцирь; на палубах стрелковые площадки, а то и баллисты; моряки — все хмурые бородачи в шлемах. Они привозят с Севера суровость да холод, потому уэймарцы не очень-то любят речной порт, заезжают туда лишь по необходимости: погрузить товар, выгрузить товар.
А третий порт, что за городом, — он и не порт вовсе, лишь старый маяк да развалины пирсов. Покинут был еще при деде нынешнего графа, пришел в запустение. Теперь там становятся только контрабандисты и прочие темные личности. Джо невольно вспомнил байку Гарри про торговцев костями, но скоро выкинул из головы.
Он направился, конечно, в озерный порт и без труда нашел управу, и за скромную плату получил сведения. Единственной сложностью было вспомнить отца и мать Луизы, и настоящее имя Весельчака. Нет, такие не прибывали в Уэймар, мне очень жаль. А вы их ждете? Давно ли? Посоветовать хорошую гостиницу?..
Джо пообедал в харчевне и снова пошел гулять. Чем дальше, тем больше радовал его Уэймар. Змеистые улочки, чуждые унылой прямоты, желтые домики с красными ставнями, аллеи в цвету, ленточки в гривах лошадей — все казалось воплощением скромного теплого уюта. Люди спешили по своим делам, но ухитрялись в суматохе не терять достоинства и оптимизма, находили силы для приветливой улыбки. Никто не носил оружия, кроме редких стражников; никто не кичился вензелями да гербами. Впервые в жизни Джоакин задумался: а ведь дворяне и воины — это малая часть людей. То бишь, не избранное меньшинство, как представлялось раньше, а просто — малость. Львиная доля народа никогда не берет в руки меча, живет простыми честными делами: строит дома, готовит харчи, торгует на рынках, шьет одежду, растит детей. И подумать — ведь как раз на таких людях стоит мир! Без них ходил бы Джо голодным и голым… А без дворян и воинов — что изменилось бы?
Дворянские игры, прежде казавшиеся такими славными, значимыми, теперь представились как будто рябью на воде. Волны легко заметить: они сверху, на виду, они суетятся, пенятся, бьются о берег. Но главная часть моря — это ж не волны, а тихая спокойная вода в глубине. Ей обычно и дела-то нет до поверхностных волнений. Исчезнет рябь — в глубине ничегошеньки не изменится. Но волны — вот смешные! — думают, будто они правят морем.
Так захватило Джоакина новое мировоззрение, что он пару часов обмозговывал его, проникая во все детали и подробности. Проходя мимо собора, подумал: все величественное на земле — храмы, дворцы, замки, мосты — носит имена Праматерей и лордов, но создано простыми руками. Минуя банковскую точку, осознал, сколь часто войны ведутся не за честь и справедливость, а просто ради денег. Деньги же созданы трудом простого люда, а дворяне высасывают их, как комары — кровь. Вид лампадной мастерской породил в Джоакине такую мысль: красивым и гордым словом «мастер» назовут только ремесленника. Никто не скажет: «мастер-лорд» или «мастер-дворянин». Выходит, лордское дело не требует мастерства, с ним справится и олух!
Правда, новый взгляд на мир сильно принижал значимость самого Джоакина. Но его тщеславие так съежилось под ударами судьбы, что уже не болело от унижения. Джо утешился мыслью, что простые воины, как он, все-таки нужны в мире: хотя бы затем, чтобы защищать людей от произвола дворян. Он сражался на стороне Салема, и Салем добился справедливости — а значит, Джо уже не зря прожил жизнь.