Иона поняла, что слышит: хвастовство! Сеймур доволен, что одолел тринадцать человек. Ждет похвалы от миледи. Холодная тьма!
— Сколько из них уцелело?..
— Один подлец убежал. Кстати, вы его знаете: Гарри Хог, цирюльник графа.
— Вы убили двенадцать человек?!
— Не знаю в точности, — повел плечами Сеймур. — Четверо мертвы наверняка, об остальных не уверен. Я не тратил времени, чтобы добить их. Главной целью был Джоакин.
Гнев и стыд сдавили ей горло. Долго Иона не могла вымолвить и слова, хотя мучительно пыталась. В ней кипело и бурлило, ее переполняло, ее разрывало на части. Сеймур пялился на нее, как баран. Он будто силился понять, чем недовольна миледи. От его тупости Иона вскипала еще сильнее. Наконец, ее прорвало:
— Тьма! Тьма сожри! Предельно осторожно! Я это сказала! Я приказывала: предельно осторожно! Как вы могли?!
Кайр… улыбнулся. Да, правда, он сделал именно это: растянул губы в ухмылку! Он понял, наконец, чем недовольна миледи, и просиял:
— Простите, что не пояснил сразу. С пленником я был крайне осторожен, как вы и приказали. Он бросился на меня с искровым кинжалом, однако я вложил меч в ножны и сразился голыми руками. Путевец не получил ни единой раны. Только пришлось ударить его по затылку — возможно, это привело к сотрясению. Три дня — и будет как новенький.
— Вы были осторожны… с путевцем? Только с ним?!
— Согласно приказу, миледи.
Иона подумала, что перед нею — не человек, а глухой камень. В тщетной попытке докричаться до его души, она повысила голос:
— Сеймур, вы убили моих подданных! Честные горожане, ни в чем не повинные, пали от вашего меча!
— Вот тут вы ошибаетесь, миледи. Они первыми напали: цирюльник вырубил грея, а другой мужик пырнул меня в спину ножом. К счастью, я успел уклониться.
— Вы сказали, что грей вывел из строя Джоакина. Значит, грей уложил путевца, и лишь потом цирюльник уложил грея!
— Да, это верно.
— Значит, первым атаковал грей! С вашего согласия, очевидно!
— Миледи, он не атаковал. Только ударил путевца рукой и ногой, чтобы тот стал сговорчивей. Разве это атака?
Иона отвернулась, не в силах видеть самодовольное лицо кайра. Вздохнула. Вздохнула. Вздохнула глубоко, пытаясь вернуться к равновесию. Не выходило. Никак. Она любит мужа. Она любит этот город. Она ненавидит жестокость! Двенадцать человек!..
— Кайр, дайте ваш кинжал.
Он выхватил оружие, лихо подбросил, поймал за острие, подал Ионе рукоятью вперед.
Она поймала окровавленный угол его плаща. Проткнула материю кинжалом, отхватила широкую полосу. Сунула в руки удивленному кайру.
— Вы более не капитан моей стражи. Передайте командование кайру Ирвингу, примите обязанности рядового. Если причините вред еще одному мирному человеку — не убьете, а просто причините вред! — вы лишитесь плаща. Пусть этот лоскут служит напоминанием.
Сеймур потемнел. Лицо вытянулось, челюсть отпала.
— Миледи, но вы же приказали…
В этот миг распахнулась дверь. Граф Виттор окинул кабинет коротким взглядом — и бросил Сеймуру:
— Вон.
— Милорд, вы не…
— Вон! — прошипела Иона.
Сеймур ушел прочь, багровый от обиды.
Виттор обошел кабинет медленными шагами, по кругу осматривая жену — будто выбирая, с какой стороны начать избиение. Иона уронила голову.
— Прости меня…
— Шшш, — он поднес палец к губам.
— Я хочу сказать…
— Шшш! Душенька, сейчас говорю я.
Она умолкла. Виттор остановился у нее за спиной, Иона не посмела обернуться. Он заговорил ей в затылок:
— Когда я полюбил тебя, когда звал тебя замуж, я предложил тебе кое-что. Помнишь? Я сказал, что увезу тебя в края, где нет места насилию и жестокости. Я сказал, что ты больше не услышишь звон железа и стоны умирающих, что смерть станет нежеланною гостьей, а не хозяйкой в твоем доме. Помнишь, как я обещал избавить тебя от ужасов Первой Зимы?
— Да…
Муж закричал так резко, что она съежилась от испуга:
— Тогда какого черта ты привезла всю эту дрянь с собой?! Как ты смеешь убивать моих людей?!
— Я… прости меня…
— Молчи! Молчи, сожри тебя тьма! Ты хоть понимаешь, как мерзко поступила?! Ты привела смерть и ужас в мой дом — наш дом!
— Я не хотела… должно было иначе…
— Я приказал тебе молчать! — он схватил ее за волосы, готовый рвать и причинять боль. Иона затихла и замерла, не смея даже вздохнуть. Откинув ее голову назад, Виттор зашептал прямо в ухо: — А ты еще смела упрекать Мартина. Он убивал с туманным рассудком, ведомый болезнью… Но ты отлично понимала, что делаешь!
Он оттолкнул ее, Иона с трудом удержалась на ногах.
— Я думал, что ты другая. Думал, отличаешься от прочих северян. Но ты — достойное дитя своего рода. Ты их гордость! С-северная Принцесса…
Вряд ли чем-нибудь — клинком или огнем — он смог бы ранить ее больнее, чем этими словами.
Обойдя спереди полуживую жертву, Виттор взял ее за подбородок, заглянул в глаза:
— Теперь позволяю говорить. Зачем тебе нужен Джоакин?
Она выкашляла:
— Эрвин просил меня…
— Дай письмо.
Иона безропотно раскрыла ящик, подала мужу ленту. Он прочел.
— Ни о чем не волнуйся… Все сохраню в тайне… Что — в тайне?
Она не смогла солгать.
— Светлую Сферу… Я рассказала брату…
— Вот как.
Виттор скомкал письмо, взвесил на руке, будто собираясь бросить в лицо Ионе… Уронил на пол.
— Вот, значит, как.
— Я сказала, что это… моя вина. Сказала, ты ради меня…
— Благородненько, — с явным презрением выплюнул Виттор.
Развернулся и зашагал к двери.
Иона бросилась следом. Если он выйдет таким, с такими мыслями о ней… Не вообразить ничего хуже!
— Постой, — она вцепилась в него, — ну постой же! Прости меня, умоляю! Я не хотела… Я приказала: очень осторожно. Но должна была понять, подумать, как кайры… Должна была пойти сама… Я виновата, любимый! Я виновата ужасно, непростительно… Но я так не хотела!
Он долго смотрел ей в глаза.
— Знаешь, чего я жду? Слез. Если б ты верила себе, ты б заплакала.
— Я не умею… — выдавила Иона. — Прости меня…
— Ты — ледышка. Северная дрянь.
— Я — северная дрянь, — прошептала она. — Я люблю тебя. Прости, если можешь…
— А сама ты можешь себя простить?
Иона покачала головой:
— Не могу.
Виттор едва заметно кивнул:
— Ладно… Я постараюсь.
Он сделал движение — едва коснулся ее волос, будто думая погладить. Но и это было много. Очень много.
Прежде, чем уйти, Виттор сказал:
— Твои кайры вернутся в Первую Зиму. Сейчас у нас гости, при них не стоит раздувать скандалы. Но едва Флеймы уедут — уедут и кайры.
* * *
Встреча гостей с графом Шейландом состоялась утром и прошла в самых радушных тонах. Виконт Сомерсет тепло поблагодарил графа за приглашение и за возможность стать посредником в важной дипломатической миссии. Леди Нексия призналась, что путешествие развеяло ее печали и спасло от хандры — граф будто чувствовал, как помочь ей. Виттор же высоко оценил, что гости бросили столичные развлечения ради поездки в унылый туманный Уэймар. Если кто-то в этом городе и стоит такой жертвы, то только Северная Принцесса. Гости от всей души согласились.
Затем обменялись подарками. Леди Ионе достался удивительный медальон с ликом Светлой Агаты работы надеждинских ювелиров, графу Виттору — изысканный мужской парфюм, столичная диковинка, едва вошедшая в моду. Граф же подарил Сомерсету искровую шпагу, а Нексии — редкой красоты игреневую кобылу.
— Красавица! — восхитилась Нексия. — Богиня мечты могла бы ездить на такой!
После завтрака и утреннего кофе граф Виттор повел с гостями беседу о делах. Они обсудили брак приарха Альмера со внучкой Фарвеев и последствия, из него вытекающие. Коснулись первых заседаний Палаты, суда над Менсоном, отравления Леди-во-Тьме. Разговор велся непринужденно, со светскою легкостью. Собеседники сыпали остротами и ни во что не углублялись сверх меры, а лишь намечали свое отношение к событиям — чтобы ни в коем случае не создать повода для спора.
Иона слушала их будто сквозь толщу воды. Лежала на дне грязного озера, придавленная глубиною, не слыша голосов, почти не видя людей сквозь илистую муть. Она ощущала себя больной, изломанной, разрушенной. Все давалось с трудом: движения, слова, мысли, дыхание. Не хотелось ни выздороветь, ни утешиться, ни чего-либо иного. Желание требует душевных сил, а их не было.
Память представляла собою черную пропасть. Ступить мыслями в события минувшей ночи — означало рухнуть вниз и без конца падать, падать в чувство собственной ничтожности. Иона не могла перешагнуть эту пропасть и подумать о чем-то более раннем. Минувшая ночь будто отсекла от нее всю предыдущую жизнь. Те, прежние годы больше не принадлежали ей.
А Виттор все продолжал болтать с гостями. Они говорили теперь о каком-то предложении приарха, его суть не оглашалась — а может, Иона просто упустила смысл. Предложение обсуждали с таким же беглым остроумием, как и все прочие темы. Кажется, оно забавляло собеседников — особенно всех веселила мысль, что такой ортодокс, как Галлард, мог породить новую идею. Виттор беззаботно шутил об этом, Нексия смеялась, прикрыв рот ладонью.
Удивление — вот первое чувство, возникшее в душе Ионы после катастрофы. Это чувство было чуть светлее мрака и чуть теплее льда, потому выделилось из темноты. Как Виттор может шутить? Нексия и Сомерсет не знали, что случилось ночью, а если бы и знали — это мало касалось бы их. Но Виттор способен шутить и смеяться — как?.. Ему хватило нескольких часов сна, чтобы преодолеть все?..
От этих мыслей Ионе сделалось только хуже. Она понимала, что долг истинного лорда — именно таков: скрывать при гостях любую печаль, не терять остроумия и трезвости ума. Виттор вел себя безукоризненно, и на его фоне Иона казалась себе еще более ничтожной. Не в силах больше терпеть, она сослалась на головную боль и попросилась удалиться. Виттор одарил ее теплой улыбкой: