— Да замолчи наконец! Какая муха тебя укусила?
— Ничего меня не укусило. Ладно, больше я с тобой не разговариваю, пока сам не попросишь.
— Как бы не так, — вполголоса отозвался из комнаты отец, но гремевшая кастрюлями мать этого не услышала.
Тишина, тишина. Наконец тишина. Девочка вздыхает с облегчением, закрывает глаза. Уснуть, уснуть! Вернуться туда.
Пронзительный голос:
— Может вы, ваше сиятельство, пошевелитесь и отнесете хоть что-нибудь из кухни к столу?
— Ага, заговорила…
И пошло снова. Громкие голоса в кухне, хлопанье шлепанцев по коридору, громыханье кастрюль и тарелок…
«Неужели им не остановиться? Разве тут заснешь? Поплыву дальше. Как найти его в огромном море?!»
— Кася, съешь, пожалуйста, ложечку супа. — Мама поставила у кровати тарелку с чем-то протертым, безвкусным.
— Опять суп, — поморщилась девочка.
— Пожалуйста, не капризничай, сама знаешь, нормально глотать ты не можешь. И не нервируй меня. Чего стоит мне твой папаша!
Девочка лениво шевелит ложкой в тарелке. Делает глоточки, с трудом преодолевая сопротивление гортани.
В соседней комнате весело звякают столовые приборы.
— Даже съедобные! — За едой отец всегда готов поострить.
Тишина, только отголоски обеда. «Может, хоть раз в жизни не будут ссориться? Засну!»
— Странное дело, когда я возвращалась из универсама, мне показалось, что я видела Войтовича в большом «фиате», в красном. А ведь у них сиренка.
— Была, да продали.
— Давно?
— Месяца два назад.
— И ты мне ничего не сказал?
— О чем тут говорить? Что кто-то дважды показал себя идиотом. Во-первых, купил сиренку, во-вторых — «Фиат-125». Ты знаешь, сколько он жрет бензина?
— Для тебя все идиоты, потому что ты один такой умный — лезешь в переполненный трамвай.
— Мое дело. А дурацких покупок делать не буду.
— Даже если будет на что…
— По-твоему, я должен надрываться на трех работах, как твой Войтович, лишь бы тебе вставить свою задницу в автомобиль? Не дождешься, дураков нет! Знал я таких, теперь цветочки нюхают снизу.
— А кто велит тебе надрываться? Зачем оригинальничать? Просто ты завидуешь, вот и все.
— Я? Завидую? Я?! — Забренчала отброшенная с силой вилка.
— Поосторожнее!
— Я завидую, я? Чему мне завидовать, ну чему? Этому ящику на колесах?
— Но на маленький «фиатик» ты копишь!
Кася зажала руками уши.
«Нет, никогда они не перестанут. Всегда что-нибудь найдется. Но я уже ничего не слышу. Меня здесь нет. Не хочу быть здесь. Подожди, дельфин, подожди, я сейчас приплыву».
— Где ты пропадала так долго, маленькая подруга?
— А, вот и ты… Как хорошо! Меня отозвали, утащили силой. Я не хотела.
— Ладно, не будем об этом.
— Мне и самой не хочется вспоминать, мне хочется слушать, как ты поешь.
— Пою… Не смущай меня.
— Прости, я не хотела… не думала…
— Ты заметила, что у нас все начинается с «не». Грустное начало. Погоди, погоди… Что у тебя с ногой? Наверно, сама не заметила, как расшиблась о скалу. Стой, я крикну черепаху.
Дельфин стал на хвост, и послышался протяжный зов:
— Черепаха, черепаха самая большая, сюда!
И вдруг, сверкая желтыми боками, появилась черепаха, большая, как бабушкина лохань.
— Садись, ух как прокатит! — весело уговаривал дельфин.
И они поплыли так быстро, что замелькали тени островов и кораблей. И было так тихо, так тихо, что девочка открыла рот — наглотаться впрок тишины.
— А теперь стой. Отдохни, друг черепаха, — проговорил дельфин. — Мы посетим музей. Вот, дорогая девочка, живые ископаемые, называются они мечехвосты.
— Знаю, знаю, это такие мисочки с ногами. Я видела в Гдыне, в аквариуме. О, погляди, один перевернулся на спину и мучается, перебирает лапками. Можно дотронуться до экспоната? Можно ему помочь?
— Можно, можно, ведь мы в море. Здесь, как известно, все наоборот.
— Знаешь, дельфин, я скажу тебе два слова на ухо, так, чтоб самая маленькая рыбка не услыхала: я ужасно не люблю музеев, в особенности где древности. Все такое скучное, а еще пиши про них интересные сочинения.
И они засмеялись тихо-тихо, так, чтоб даже самая маленькая рыбка…
— Давай поплывем на выставку цветов, — предложил дельфин.
— Да, да, к актиниям…
— Пожалуйста, в Актиниевку, уважаемое такси. Да ты не обижайся, дорогая черепаха: я пошутил.
Но черепаха, видимо, все-таки рассердилась, потому что помчала девочку круто вверх, да так, что та ударилась лицом о волну, а солнце жадно впилось ей в щеку.
— Ну, разумеется, суп остыл, а она опять дрыхнет, — с раздражением проговорила мать.
— Значит, не хочет есть, раз уснула, — попытался разрядить обстановку отец. — Кому охота есть при температуре?
— Тоже мне философ. Посидел бы лучше с ребенком да проследил, чем разводить ссоры.
— Так это я, по-твоему, развожу, я?..
— Опять начали… — прошептал ребенок.
— Что значит «начали»? — удивились родители, покрутили головами.
— Смеряй температуру. — Мать сует Касе под мышку холодный градусник.
А Кася очень не любит это прикосновение скользкого стекла к теплой коже.
— Папа, когда я буду здоровая, поедем в Гдыню смотреть аквариум?
— Мы ж там недавно были. Но раз хочешь, поедем.
— У тебя одни глупости в голове, только и норовишь вырваться из дому, — произносит женщина, обращаясь к мужу.
— Мама!
— Поезжайте, любуйтесь, чешите языками. Мне-то что… Посуду пора мыть. — И она вышла из комнаты.
— Если б там был дельфин… Настоящий живой дельфин, — мечтательно протянула Кася.
— С дельфинами сложно. Им нужен большой бассейн: такое маленькое море.
— Разве нельзя это море построить?
— В принципе можно, только очень дорого стоит. И потом быстро не построишь.
— Жаль! Я так люблю дельфинов!
— Любишь дельфинов?! Да ты что? Ты и в глаза живого дельфина не видела! Только по телевизору или в кино!
— Не только.
— А где?
— Не скажу.
— Ой, дочка, дочка, что ты болтаешь?! Дай-ка градусник. Тридцать восемь и семь. Немного упала! — крикнул он в сторону кухни.
— Ну и слава богу, — послышался сквозь шум воды голос матери. — Что ты там застрял, иди помоги вытереть посуду.
— Да у нас тут интересный разговор.
— Потом закончите. Хочешь отвертеться, а получается глупость.
— Пока, дельфинья подруга, пока! — Отец тяжело вздохнул и потащился словно на казнь.
— Что это так урчит?
— Это кит.
— Поплыли к киту, поплыли. Можно и без черепахи, раз обиделась, нога у меня почти зажила.
— Познакомься, это моя подруга.
— Очень приятно, — прогудел басом кит.
— Ого, какой огромный! Целая гора.
— Все меня так называют, даже скучно, — добродушно проурчал гигант.
— А не тесно тебе в море?
Кит и дельфин катались от смеха по волнам.
— Не смейтесь надо мной! Не смейтесь! — Девочка хотела топнуть ногой, но лишь вода забурлила вокруг.
— Верно, нечего смеяться, — отозвался дельфин. — Моя подруга прибыла сюда с суши, потому и заговорила про тесноту.
— Вот оно как, — заурчал кит, — в таком случае прошу прощения.
— Я тоже прошу прощения, — присоединился к нему дельфин. — Но скорее, скорее, до кораллов еще плыть да плыть.
И они двинулись в путь, через Медузово, где покачивались над ними большие прозрачные зонтики с фестонами по краям. Через Сардиново, где так блестели чешуйки, что рябило в глазах.
— Знаешь, дельфин, когда мы подплывали к Сардинову, я думала, что облако света упало в море, — сказала девочка, раздвигая рыбешку руками, словно колосья на пшеничном поле.
— Вон та тень под нами — это морская гора, на ней живут кораллы… — успел еще сказать дельфин.
В комнате темно, но сквозь стекла бьет с улицы синий свет ртутных ламп, и Кася видит, как вместе с родителями входит и медсестра. Рука отца притронулась к выключателю. Девочка зажмуривается изо всей силы, спасаясь от яркого света. А может, лучше притвориться, что спишь, может, они уйдут? Нет, ничего не получится. Звякнула коробочка медсестры. «Противный холодный денатурат», — думает девочка с отвращением.
— Ну-ну, дочка, не притворяйся. Вижу, что не спишь — жмуришь глаза. — Это голос мамы.
— Я ни капельки не притворяюсь. Я сплю.
Они смеются. Ничего не поделаешь, придется терпеть. Среди все того же щебетания о «храброй девочке» боль пронзает другую ягодицу.
Привычная суматоха в прихожей при выходе медсестры. А потом голос отца:
— Боже мой! Да ведь сейчас «Кобра»[63], надо включить телик.
— Я тоже хочу смотреть, — отзывается Кася.
— Еще чего! «Кобру» ей, видите ли, подавай! И это при температуре! Вот твоя школа, распустил ребенка!
— Послушай, Галинка, — вкрадчиво вставляет отец, — давай посмотрим спокойно.
«А ну вас с вашей „Коброй“ и с вашими ссорами в придачу. Вернусь в море, к дельфину, там тихо, просторно, там даже кит помещается. — Но ей долго-долго не заснуть. — Ну и что мне теперь делать? Я так здорово выспалась, что спать больше не хочется, а ведь кораллы совсем-совсем близко».
Наконец девочка засыпает. Но море уже не вернулось. Она в школе, и тощий Фредек дергает ее за косы. «Проклятые косы, единственные во всей школе! Я хочу проснуться, очень хочу. Наконец-то!»
В комнате сероватый сумрак, свет ртутных ламп бьет сквозь занавески. В телевизоре ожесточенная перебранка, слышится выстрел, кто-то пронзительно вскрикивает, кто-то ломится в дверь. И конец. «Вы смотрели…» Щелкает выключатель.
— Не спишь? — удивляется мама.
— Не могу.
— Может, оно и лучше, смеряем температуру.
Опять холодное прикосновение стекла. Родители комментируют «Кобру».
— Тридцать семь и пять, — с триумфом говорит мама. — Еще два укола и ангины как не бывало.