едатель, по вине почты женщина с ребенком получит квартиру на год позже. Ну на восемь месяцев, невелика разница! Ничего не можете сделать? Дорогой пан председатель… Знаете, как это произошло? Был список жильцов на этот корпус. Письмецо Вуйчицкой то ли было отослано, то ли нет… Позвольте уж мне докончить. Итак, документик к вам не поступил, вы этим моментально воспользовались и в список включили кого-то из следующего корпуса. Интересно, кого? Я не утверждаю, что это ваш знакомый, но у вас ведь, наверно, есть хоть небольшой персонал, а? Я не пугаю… Нет, пан председатель. Но я могу попросить проверить… Очень внимательно. Нет. Критическая статья, голос общественного мнения, народный контроль и разное другое… Будет проверено, кто, когда и почему оказался на месте Вуйчицкой под предлогом, что она не представила справку. Действительно ли на освободившееся место передвинулся первый из следующего списка или, может, кто-то другой. Ну и так далее… Да… Да… Да… Большое спасибо… Завтра около двенадцати, если позволите… Хорошо. Очень приятно было… Всего хорошего, пан председатель.
Он положил трубку, закурил сигарету и наполнил рюмки.
— Ну как? — спросила жена.
— Хорошо, что это небольшой кооператив, удалось припугнуть. Бывают среди этих председателей такие вельможи, что им и воевода не указ. Пообещал разобраться, но я уверен — сделает. Ох, что-то водка сегодня горькая!
— Не пей.
— Легко тебе говорить. Я еще только половину написал.
— Ну тогда пиши, пиши… Не буду тебе мешать. Только вот раковина…
Чтобы прочистить слив, потребовалось минут пятнадцать, потому что пришлось вывинтить патрубок и вытащить зацепом черный, вонючий комок.
— Спасибо, — сказала жена. — Можешь идти писать. Сними рубашку, а то… Посмотри-ка на рукава.
— Действительно, — сказал он, взглянув на рукава, где остались черные пятна. Он сменил рубашку, вернулся в кабинет, выпил еще одну рюмку и сел за машинку. Тут же зазвонил телефон.
— Сейчас, сейчас… Горит, что ли?
Он взял трубку.
— Да. Не надо, Владек! Не присылай. Ну, не написал еще… Обыкновенно, не успел и все. Как-то не клеится… Затор. Поставь на это место красивое фото. Памятник, восход солнца либо горный пейзаж. Только не зимний! Говорю тебе, старик, — затор. Отчет дадим послезавтра. Мне кто-нибудь звонил? Тьма? Прекрасно! Бася записывала? Порядок. Привет. До завтра! Буду прямо с утра.
Он отодвинул машинку на самый дальний край письменного стола и почувствовал себя счастливым. У двери прозвенел гонг, жена впустила почтальона.
— Приветствую вас, пан редактор, — поздоровался уважительно почтальон и стал расстегивать свою сумку.
— Здравствуйте, здравствуйте, пан Генек. Присаживайтесь. Выпьете рюмочку?
— С превеликим удовольствием… Пожалуйста, тут два заказных, вот извещение… Будьте добры, пан редактор, распишитесь… Вот тут. И тут еще, пожалуйста.
Славинский подписал. Они выпили.
— Тепловата водка, да?
— Тепловата, но по мне ничего, — ответил, поднимаясь, почтальон.
— Посидите еще немного, — ласково сказал Славинский, который в эту минуту готов был обнять весь мир, частицей которого сейчас несомненно являлся пан Генек. Зазвонил телефон.
— Славинский… Устроил Аллею заслуженных? Нет, нет… Очень рад и совсем не завидую, что ты, а не я… Когда? Завтра в три? Конечно, буду на похоронах. Добро. Пока.
— Кто-то умер? — спросил пан Генек.
— Ясное дело, раз хороним… Приятно побеседовать с вами. Ну, по второй?
Выпили по второй. Славинский впал в меланхолическое настроение с оттенком грусти.
— Неладно, неладно, пан Генек, — сказал он соответствующим этому настроению тоном. — Письма пропадают… Простые…
— Заказные тоже пропадают, — подтвердил пан Генек. — И бандероли. И телеграммы. И посылки. Но у меня — никогда.
— У вас никогда.
— Понабирали, пан редактор, на почту, прошу прощения, дерьма всякого или пенсионеров… Ползает такой по лестницам, адреса в голове не держит, бросит письмо не в тот ящик и конец…
— И конец! Ну, еще по одной.
Зазвонил телефон.
— Славинский… Ежи? Понимаю, что это ты… Перестань лаяться, идиот! Прекрати, слышишь? А впрочем, лайся, лайся… Еще… ну, еще… Гав, гав, гав!
Он положил трубку. Пан Генек вертелся на стуле, как бы в смущении.
— Пан редактор… Можно кое о чем вас спросить? Тут у меня такое дело…
— Слушаю, пан Генек, не стесняйтесь, — ободрил его Славинский.
— Мне полагается заменить велосипед… Уже год тому назад… Но у начальника нет лимита. На ремонт есть, а на замену — нет. А в моем велосипеде — вот, на котором езжу, — втулка на заднем колесе вышла из строя. Кручу, кручу, а он, велосипед, еле-еле тянет.
— Еле-еле, говорите? Так надо заменить!
— Уж что надо, то надо! Да на втулку в магазине чек не выписывают, только по безналичному… А бухгалтер не может по безналичному.
— Черт побери! — сказал Славинский. Ему очень хотелось помочь пану Генеку, но он знал, что чек и безналичный расчет — это все равно как небо и земля.
— Да еще светоотражатель с заднего колеса стащили, — пожаловался почтальон. — Милиция может привязаться.
— Попробуем помочь делу, — сказал Славинский. — Еще по одной? Сигарету?
— Только по одной, пан редактор. Адресаты ждут.
— Вас зовут… Генрик… Фамилия?
— Влодарчик, пан редактор. Генрик Влодарчик из двадцать второго почтового отделения. Работаю там вот уже почти двадцать лет.
Славинский огляделся, ища авторучку, но сразу не нашел, так что он придвинул машинку и тут же после слов «…следует в большей, чем до сих пор, степени идти навстречу» напечатал имя и фамилию: «Генрик Влодарчик, велосипед, втулка, светоотражатель, двадцать лет стажа».
Они выпили еще по одной, и почтальон ушел.
— Пообедаешь? — спросила жена. — А когда Марек вернется?
— Через полчаса.
— Я подожду.
В прихожей раздался звонок. Жена снова впустила пана Генека.
— Уж извините, пан редактор, но тут эти, из дорожной милиции… А я прошу прощения, рюмашку опрокинул, как бы чего не вышло…
— Нет вопроса. Ясное дело — поставьте велосипед здесь, в прихожей. Завтра заберете.
— Большое спасибо, пан редактор, большое спасибо. Вот, видите, светоотражателя нет.
— И правда нет, — подтвердил Славинский.
Почтальон поблагодарил его еще раз и ушел, теперь совсем. Славинский вернулся к письменному столу и сел, подперев кулаком подбородок.
— Может, поспишь? — спросила жена. — Ты очень устал.
— Да, да… Но тут еще одно дело…
Он снял трубку, набрал номер.
— Говорит Славинский, из редакции «Слова», — медленно и, как ему казалось, с достоинством произнес он. — Можно начальника на два слова?.. Спасибо… Эдвард? Привет, это Петр. Обнимаю, дружище… Слушай, я по поводу велосипеда… Не смейся, не смейся. Один твой подчиненный из-за этого страдает. Чувствует себя обойденным, начнет еще, чего доброго, терять письма… Простые. Даже заказные… Втулка сносилась, светоотражатель выкрутили… Генрик Влодарчик из двадцать второго почтового отделения… Не знаешь? Мой почтальон, да, да… Ну, выпил немного, но не пьян ведь… Что ты говоришь? В самом деле? Настоящее «Пльзеньское»? Ну, ясно! Ясно! Хе-хе-хе… И что еще? Ну, видишь! Не знаю, как тебя благодарить… Конечно! Жду! Привет! Он положил трубку, закурил сигарету.
— Галина! Надень какое-нибудь платье понарядней, причешись, подкрасься! Сейчас придет Эдек.
— Какой Эдек? — спросила, не скрывая удивления, жена.
— Начальник Управления связи Ходура. Ты с ним знакома, мы были раз где-то на рождество в одной компании.
Галина не могла вспомнить, кто такой Эдек.
— Он получил сегодня дюжину «Пльзеньского», не знает, с кем распить. Заодно посмотрит велосипед пана Генека, убедится, что я не шучу. Да, знаешь, что еще? Он обещает установить у нас в квартире телекс. Здорово, правда?
— Здорово, — сказала жена и пошла надевать платье понарядней.
Перевод Р. Белло.
Точка зрения
В субботу разозлился я как дьявол, потому что уже без четверти час, переодеваться пора, а тут зовет меня мастер и говорит, что надо, мол, остаться, поскольку срочная работа есть. «Работа, — говорю, — всегда есть, а у меня нынче билет на бокс. Олека оставьте или Юзека, я и так прошлую субботу оставался, а две недели назад в воскресенье весь день корячился».
Мастер разоряться начал, а я как не слышу, потому что меня криком не возьмешь. Сполоснул руки в керосине, обтер концами и шагом марш в умывалку. Он за мной бежит и кричит, что, если не нравится, могу, мол, с понедельника другую работу искать. У меня от злости даже в глазах потемнело, слыханное ли дело, пять лет я у него горбатился, и вот из-за одной сверхурочной валяй на улицу. Ну и отвечаю, что быть посему, что даже не с понедельника, а с завтрашнего дня, поскольку Кравчик с Мелецкой давно уговаривал меня к нему перейти, а такая работенка всюду найдется, даже получше имеется.
Притормозил он, притих, придержал меня за локоть, папиросой угостил.
— Не дури, Леон, — говорит. — «Бьюик» один поправить надо. Ты или не ты у меня по подвеске король? Надо тяги рихтануть, поскольку клиент маленько стукнул машину. С тобой Метек останется бампер править. Кинь глаз на тормоза, поскольку подтекают, и баранка заедает, так что тоже глянь. Вон машина на площадке, ты только полюбуйся.
Если со мной по-доброму, я всегда пожалуйста, так что вышли мы на площадку. Оно и к лучшему, что сва́риться кончили, поскольку Кравчик с Мелецкой — прохиндей почище моего мастера, а уж если по правде, вовсе он не уговаривал меня место менять. Вышли за ворота — стоит тачка. Низкая, черная, стекла широченные, лак такой, что залюбуешься. Не тачка — картина, и чуть худо мне не стало, когда смотрю, а передний бампер слева вдавлен почти на самый скат. Пижона, который такие машины бьет, я бы месяц на одних сухарях держал. Хорошо еще, он чудом фару не побил, о таких фарах у нас и не мечтали.
— «Бьюик»-восьмерка восемьдесят второго года, — говорю, поскольку «Мотор» каждую неделю от доски до доски читаю и в иностранных марках разбираюсь.