А теперь картинка черного юмора. Пыточная вместе с Тюремной башней. То ли башня, то ли ворота, короче, мрачный монстр средневековья. Глубокие подземелья, толстые стены, тяжеленные цепи — юдоль осужденных, царство палача. Говорят, неподалеку от Лондона был трактир, приобретший невероятную популярность, едва кабатчиком там сделался палач его королевского величества. Такое в Гданьске было немыслимо. В городских книгах значилось, что не только разговор с палачом, но даже прикосновение к его одежде на улице предосудительно. Палач был лишен привилегий, не имел гражданских прав. Ему запрещалось занимать какие бы то ни было должности и полагалось носить постоянно черное одеяние, дабы каждый мог его узнать издалека и обойти стороной. В костеле палачу разрешали молиться лишь в отведенном ему месте, жить — только в Пыточной. Мы, однако, можем рассмотреть его вблизи. В готических стенах Пыточной сохранились деревянные двери эпохи Возрождения. Искусный резчик изобразил на них человека атлетического сложения, рослого, с суровым взглядом, с пучком розог в карающей длани. Порка была наиболее популярным видом экзекуции, а упомянутые нами двери вели к позорному столбу. Приговоры собирали вблизи Пыточной жаждущие зрелищ толпы народа. Наивысшая мера наказания часто вызывала протест, даже опасные мятежи, зато обыкновенные проступки карались под взрывы хохота. Не смешон ли был в самом деле стареющий горожанин, изобличенный в интрижке с молодой шинкаркой и осужденный за прелюбодеяние на долгое сидение верхом на деревянном осле? А вот наказание за перебранку, нарушившую серьезность коммерческих сделок. Горластых торговок сажали в полые дубовые колоды, замыкали на железные засовы, оставляя отверстия лишь для голов и рук. Колоды ставили друг против друга, предоставляя женщинам возможность продолжать спор, лишив их зато возможности вырывать друг у друга волосы, что, разумеется, еще больше их распаляло. Их диспуты — расхождения на нервной почве, как остроумно характеризовал это современный нам сатирик Вех-Вехецкий, — продолжались часами к вящему удовольствию любопытствующей аудитории. Не всё, одним словом, было в средневековье угрюмым.
Порадуемся, однако, что сегодня в Пыточной устраивают лишь художественные выставки и театрализованные вечера шекспировских сонетов.
Кто б мог подумать, что самая старая из гданьских башен — Угловая, от которой мы начали нашу прогулку, превратится со временем в пристанище молодых, станет Домом харцера.
Принимаясь за реставрацию столь большого комплекса архитектурных памятников, каким является Главный город, подумали и о нуждах сегодняшнего дня. Сформулирована программа, предусматривающая наиболее целесообразное использование исторических зданий и памятников в условиях современности. Вот перечень наиболее удачных объектов: археологический музей в Доме Родичей, морской музей в Журавле, Академия художеств в Арсенале, Морской институт в Золотом дворце, Союз архитекторов в подворье Святого Ежи и в Золотых воротах, Музей истории Гданьска в Ратуше Главного города. А также Дом харцера в Угловой башне. Дело, разумеется, не только в восстановлении, но и в адаптации. Рядом с Угловой башней приспособлены для нужд юного поколения два соседних объекта: Пивоваренная башня и башня Шульца, а также находящийся с ними рядом Городской двор, построенный в XVII веке Яном Страковским. Весь архитектурный ансамбль вместе с полукруглой дозорной башенкой восстановлен с величайшим уважением к древности, интерьеры зато полностью современные. Кинотеатр «Ватра», театр, столовая, гостиница, читальня, лекционные залы, мастерские, фото- и кинолаборатория, радиостанция — все для молодежи. Над домом реет флаг Гданьской Хоругви Союза польских харцеров, извещая ребят о том, что в этом доме они найдут друзей.
Перевод С. Свяцкого.
Мариацкая
На Мариацкой ощущаешь, что ты в Гданьске. На Мариацкой понимаешь, что архитектура — это искусство. На Мариацкой приобщаешься к красоте и живешь ею.
На одной из здешних террас вздыхала Деотима:
О Гданьск, прозрачными владеющий мирами,
О Гданьск, украшенный венками из гранита,
О Гданьск, ты в красоте явился перед нами:
Над изумрудного водой на галерее
Стоишь, глядишь, лицо ветрам открыто,
И под рукой твоей проходит с плеском вечность[35].
Здесь звучал восторженный голос Виктора Гомулицкого[36]:
А Гданьск? Прекрасней не бывало!
Я слышу к ночи в тишине
И песни звон, и звон бокала,
И поцелуи… И во мне,
О Гданьск, мой город, с тишиною
Любовь к тебе растет волною.
Здесь в порыве вдохновения кружил Юзеф Игнацы Крашевский[37].
Вот его исполненные вдохновения слова:
Гданьск — город удивительно живописный. Формы его причудливы, всюду ощущаешь полет фантазии. Улицы узкие. Значительную их часть занимают крыльца-террасы, через которые жители входят в дома. Как и украшения над дверями, они представляют собой одну из характерных деталей городского пейзажа. Открытая терраса как бы выбегает ступенями на середину улицы и превращается в своего рода прихожую под открытым небом, оригинально убранную. Такие террасы подле каждого дома. Все друг на друга похожи, и каждая по-своему неповторима. Миниатюрные статуи, барельефы, пилястры, балясины, дождевые трубы с декоративной отделкой, ваяние и ковка — вот что составляет их прелесть.
Вымощенная камнем, изваянная резцом, Мариацкая улица — самая готическая, самая ренессансная, самая барочная из всех гданьских улочек. Пятьдесят два нарядных дома в парадном строю. Шпалеры порталов, фасадов, фронтонов и террас, именуемых предпорожьями, преддверьями, а также пропилеями на греческий манер и просто вступилищами — на славянский лад.
На Мариацкой сохранилась атмосфера старого Гданьска. Вслушаемся, как они перекликаются друг с другом — голоса коренной гданьщанки Иоанны Шопенгауэр и коренной варшавянки Ядвиги Деотимы-Лущевской:
…Мы решили, — пишет Деотима, — в соответствии с местным обычаем провести вечер на улице. Перед каждым домом сооружена открытая терраса, как правило, столь обширная, что на ней можно поставить четыре стола и удобно расположиться более чем дюжине персон. Каждая терраса обнесена балюстрадой, выточенной из камня, достаточно высокой и вместе с тем настолько низкой, чтоб можно было разговаривать стоя во весь рост с людьми, находящимися на соседних террасах. Создавая балюстраду, резчик явил чудеса фантазии — здесь и причудливые цветы, и морские символы, все это вплетено, впаяно в каменное кружево балясин. Отдельные террасы соприкасаются друг с другом, образуя с каждой стороны улицы как бы одну обширную террасу. Это создает некий восточный колорит.
…Во времена моей юности, — это уже Иоанна Шопенгауэр из средины XVIII века, — на большом крыльце с непринужденностью, ныне нам несвойственной, как бы на улице, протекала значительная часть семейной жизни. Не знаю, с чем их сравнить, чтоб дать хоть приблизительное представление об этих пропилеях, благодаря которым северный город приобретает облик южного. Нельзя все-таки назвать их балконами. Это скорей обширные террасы… В наше время стремление переделать все на современный лад угрожает им гибелью. Уже исчезли росшие вблизи домов каштаны с их широкими кронами, дававшие тень и прохладу и сулившие утомленному трудами гданьщанину милое отдохновение в кругу семьи или беседу с облокотившимся на ближайшие перила соседом. А каким местом для детских забав были эти террасы! Как безопасно и как удобно! Под присмотром матери, которая тут же шила или вязала. В этом тихом месте, используя мало-мальски сносную погоду, мы проводили долгие часы отдохновения.
С конца XVIII века извращенная мода и пришедшая в город бедность начинают вытеснять с городских улиц столь характерные для Гданьска террасы, которые все чаще уступают место банальному тротуару и расширенным за их счет мостовым.
…Вечерами, — добавляет Деотима, — когда жители выносят под открытое небо лампы, когда их белесые шары отбрасывают свой млечный свет на искусственно устроенные рощи, на собравшихся за столом людей, на крапчатые раковины, в которых разложены изысканные дары моря, на хрусталь и фарфор, где дымится чай, а главное, на изваянные искусной рукой мастера фасады домов, город кажется волшебной декорацией, извлеченной из театра.
Не помогли ни предостережения Крашевского, говорившего, что Гданьск, теряя свое главное украшение, теряет и свое лицо, ни громы и молнии, которые метал Тарновский[38], заявлявший с горечью, что англичане, оценив достоинства террас, закупают их дюжинами, грузят на корабли и потом вставляют в качестве фрагментов в свои дворцы. Мало чему способствовали воспоминания Шопенгауэр, вздохи Деотимы, голоса многочисленных защитников красоты города. Террасы сохранились лишь кое-где; на Долгом Торге, на Пивной, на Широкой, но полностью их своеобразная двойная шпалера поражает нас нынче только на Мариацкой. И потому к ней с особой нежностью относятся все ценители Гданьска. Пиетет и любовь, помноженные на пережитое, вдохновили тех, кому довелось воскресить из военных развалин эту гданьскую улочку во всей ее красоте.
В восстановлении Мариацкой участвовали самые талантливые архитекторы и строители, а руководил работами Нестор польской архитектуры профессор Мариан Осинский — первый после освобождения декан архитектурного факультета Гданьского политехнического института. Возвращали домам рельефный их облик скульпторы такого масштаба, как Франчишек Душенько, Збигнев Эршковский, Ромуальд Фрейер, Зигмунт Кемпский, Зигфрид Корпальский, Альфонс Ласовский, Адам Смоляна, и вместе с ними целый коллектив мастеров-каменотесов. Один из них, Эдвард Стельмах, скажет потом про себя то, что думал каждый: «Я с радостью работал над камнем до изнеможения».