В какой-то момент у Ашады родился план. Она наверняка решилась на него не сразу, потому что слишком любила сына и супруга. Но желание вернуть то, что принадлежало роду Хагмор, оказалось сильнее. Желание достичь величия, которого не удалось снискать предкам. Ашада уступила ухаживаниям короля Бариана с одной целью – занять место королевы и вернуть роду корону. Корону, которую пообещал ей влюбленный монарх.
Но когда пришла пора выполнять обещание, Бариан Мейхарт вспомнил о жене и детях. И струсил. Ашада пришла к нему, сюда, в этот самый зал. Пришла и потребовала сдержать слово: оставить супругу и жениться на ней. Король отказал. Высмеял ее, назвав сумасшедшей пред всем двором. В ответ Ашада прокляла Нордвуд, посулив, что, покуда землями правит Мейхарт, королевство будет гнить и приходить в упадок. Но дальше произошло самое странное.
Ашада по какой-то причине поднялась на галерею над морем. Король нашел ее там. Между ними вновь вспыхнула ссора. Возможно, король знал, что Ашада была импери – полноправной хозяйкой Нордвуда, но его это не остановило. Вероятно, Ашада пригрозила, что расскажет обо всем лично королеве Триле, которая в те дни находилась с детьми в Архейме. И тогда король сбросил Ашаду с галереи. Она разбилась насмерть об острые скалы у подножья утеса. Тело оставалось там несколько дней, но после исчезло. Ни люди, ни прибой не могли достать его, но достало то самое проклятие, что в сердцах изрекла могущественная импери.
Ведьма восстала из мертвых и пришла в Архейм. Она убила королеву на глазах принца Кевендила и заняла город. Столица стала сердцем проклятия. Отсюда оно потекло во все стороны, незримо и неотвратимо. А неупокоенная ведьма принялась убивать жителей и обращать их в нежить. Она никуда не торопилась. Год за годом Нордвуд гнил, а скрытый в лесных дебрях Терновый Бастион набирал силу. Все, что проклятие отнимало у земель Мейхартов, перетекало в дом рода Хагмор.
Король пытался справиться с бедой своими силами. Нанимал магов. Но делал это скрытно, старался не привлекать лишнего внимания. Подумаешь, нежить. И не такое случается в маленьких королевствах.
Только вот против Ашады и ее чар ничего не помогало. И тогда прибегли к крайним мерам – стали искать для принца невесту-чародейку. Такую, что сможет дать отпор ведьме. А коли сгинет в бою, так и то не горе. Кто ее тут отыщет, в Нордвудских лесах?
Глава 4Хельбьёрн
– И тут, пап, появляюсь я. – Гвин саркастично скривила губы.
Дальше адептка опустила некоторые подробности. А еще сделала то, на что не могла решиться с самого возвращения в тронный зал Мейхартов: повернулась к мужу.
Кевендил сидел за столом по диагонали от супруги. Он смотрел на нее с таким замешательством, точно впервые видел. С глубочайшим удивлением и толикой брезгливости. Но в ответ Гвин ощущала лишь облегчение, что нет между ними симпатии, и помимо широкого дубового стола их разделяет целая бездна непонимания. Они абсолютно чужды друг другу. И в этом состояло некое преимущество. Когда речь зайдет о разводе, Кевендил не станет настаивать на том, чтобы непутевая жена, что влезла в их семейные тайны и очерняет венценосного отца, ушла прочь как можно скорее. Быть может, Кевендил и не заслуживал подобного. Но так было проще. Потому Гвин твердо решила, что поможет мужу возненавидеть себя.
– Выхожу за принца, отправляюсь в Архейм, где встречаю Ивроса, – продолжала она. – Иврос рассказывает мне о матери и обстоятельствах ее смерти, и вместе нам удается упокоить ведьму. А спустя несколько недель Ив обращается ко мне за помощью: его отец умирает. И я прихожу к их дому и вижу там… Кого бы вы думали? Ашаду Норлан. Не собственной персоной, разумеется. В образе Тени. Смерти, что явилась в ее облике за возлюбленным мужем. И Сархис Норлан на смертном одре зовет жену. Потому что любит и прощает. А она все эти годы, несмотря на свои ошибки, любит лишь его. И сына. Вероятнее всего, мой свекр о том узнал. И отсюда мы делаем вывод: у короля Бариана Мейхарта имелась уйма мотивов для убийства непокорной ведьмы. От знания, что она – импери, до понимания простой истины, что Ашада к нему ничего не чувствовала…
– Я не убивал Ашаду, – раздраженный голос короля прервал ее. – У меня никогда бы рука не поднялась, невзирая на секреты, что она хранила. Довольно обвинений.
Монарх говорил холодно. Он всей душой надеялся, что после упокоения нежити весь этот кошмар закончится. Но нет же. Все лишь усугубилось. Теперь вместо досужих сплетен у него за спиной его в открытую полоскали в его собственном доме. На глазах у сына. Да и кто? Приезжая зазнавшаяся колдунья!
– Хватит лжи! – Гвин вскочила с места, тряхнула головой. – Сколько можно отрицать? Вы отвели Ашаду на галерею над морем и сбросили вниз!
– Да как ты смеешь! – Бариан Мейхарт тоже встал. – Ашада была попросту безумна в своих заблуждениях. Так же, как и ты сейчас, девочка.
– Хватит отпираться! – не сдавалась адептка. – Я выведу вас на чистую воду, ваше величество, и заставлю заплатить за ее смерть!
В этот момент Гвин поняла две вещи.
Первое: она кричала. Повысила голос на короля. Неосознанно. Она стояла, уперевшись руками в холодную поверхность стола, и орала на растерявшегося монарха так, как прежде никогда и ни на кого кричать себе не позволяла. Ей хотелось выплеснуть на него весь свой гнев. С горечью она желала, чтобы Бариан Мейхарт захлебнулся отчаянием Ашады, болью Сархиса и одиночеством Ивроса. Пепел одной разрушенной семьи оседал на шатком благополучии другой.
Второе: мягкий гул нарастал в воздухе по мере того, как голос Гвин повышался. Сначала едва уловимо, но теперь – весьма ощутимо. От него завибрировала мебель, задрожала посуда, жалобно зазвенели канделябры и доспехи на стойках, а с потолочных балок посыпался мелкий мусор. И причиной не были чары самой Гвинейн, пусть даже и случайные. Это Иврос отзывался на ее слова. Адептка узнала его разлившуюся энергию безошибочно.
Колдун сидел, опустив голову, будто изучал свои колени. Темные волосы падали на лицо, скрывали его выражение. Он молчал. Никак не демонстрировал эмоций. За него это делала окружающая обстановка.
Гвин набрала в грудь побольше воздуха и выпалила, хоть теперь и чуть сдержаннее:
– Клянусь, я этого так не оставлю.
Большая ладонь Ивроса ласково легла на ее левую руку. Мягко сжала напряженные пальцы женщины.
– Не надо, Гвин. Он того не стоит, – хрипло произнес молодой лесник.
Тишина наполнила зал. Живая и плотная, как свежая патока. Замерли ожившая мебель и предметы утвари. Никакого звона. Никакого гула.
А потом раздался хлопок. За ним еще один. И еще.
Авериус Гарана неспешно аплодировал. Он с явным удовольствием покачал головой и изрек то, чего никто от него не ждал:
– Восхитительно.
Впрочем, восхищения эта картина больше ни у кого не вызвала.
Керика как-то странно улыбалась – недоброй хищной улыбкой, какой иной охотник встречает добычу.
Трое других чародеев смотрели с нескрываемым удивлением.
На лице короля застыл испуг. Бариан Мейхарт даже опустился на место.
А Кевендил… тихий и спокойный Кевендил буравил сердитым взглядом руку чужого мужчины, что сейчас сжимала ладонь его жены самым неподобающим образом. Этот взгляд обжигал. На щеках принца проступили розовые пятна.
Гвин села, игнорируя разгневанного супруга. Она уже открыла было рот, чтобы спросить мнения отца и выяснить, что именно его столь сильно восхитило. Но тут подал голос тот самый супруг, человек, о котором Гвинейн хотелось забыть как можно скорее, будто он был не наследником некогда желанного королевства, но каким-нибудь пьяным грузчиком в грязном порту.
– Прекращай этот фарс и успокойся. – Кевендил подался вперед. – Спешу напомнить, что ты все еще моя жена. И перед тобой – мой отец. Человек, которого ты должна уважать, а не осыпать голословными обвинениями. – Принц кивнул в сторону Ивроса. – А если этот твой… друг настраивает тебя против семьи и мужа, задумайся, действительно ли от тебе друг. Быть может, это просто его месть за мать, настоящие обстоятельства смерти которой ему неизвестны.
Иврос медленно убрал ладонь от пальцев Гвин. Скрестил руки на груди и гордо поднял подбородок. Он не сводил пристального взгляда с младшего Мейхарта. Но взгляд этот сквозил зимней стужей. К счастью для Кевендила, колдун понимал, когда его пытаются задеть за живое и к чему вела вся эта провокация.
Ее причина сидела подле Ивроса. Причина была бледна и измотана долгими бессонными ночами, изнурительными чарами и поисками ответов. Причину мучила судьба его матери. И колдун искренне был благодарен ей за это. Но более всего прочего он желал, чтобы именно ее прекратили изводить и отпустили отдохнуть, пусть даже под ненавистной крышей Мейхартов. Ив готов был согласиться и на такое, лишь бы Гвин смогла успокоиться и наконец выспаться как следует.
Молодой лесник был уверен, что никакие колкие замечания принца не смогут зацепить его. Но Кевендил все же нашел чем удивить собравшихся.
– Я не собираюсь отказываться от своей жены из-за невнятных недоразумений, – заявил наследник. А затем добавил несколько тише, точно сам себе не решался признаться, – И к тому же она может носить моего ребенка.
Прежде чем кто-то успел возразить или добавить что-либо, Керика Гарана, которая сидела справа от племянницы, без лишних церемоний взяла ее за руку. Чародейка молча пошарила пальцами по коже на тонком запястье. Нащупала там нечто, что заставило ее нахмуриться. Вероятно, ту самую побелевшую руну, что Иврос нашел у Гвин в Терновом Бастионе. Однако чародейка не проронила ни слова, лишь обменялась с племянницей взглядами. Без эмоций. Вернее, если они и были, истолковать их никто не смог.
– Гвин, ты выдвигаешь весьма резкое обвинение, – неожиданно заметил Крисмер ВарДейк, который все это время молча сидел за дальним концом стола и напряженно покусывал губы. – Речь не об обычном убийстве. Ты утверждаешь, что некий король убил некую чародейку. Если дело дойдет до Императора, простым семейным скандалом тут не отделаться. Ты ведь это понимаешь?