Ступень за ступенью отвоевывало море пространство у сопротивляющихся «букашек», и вот уже не остаточные брызги покрывают сцену Ла Мьюсика блескучими каплями, а очередная — кажется, восьмая по счету — волна заливает поверхность сцены по щиколотки игроков. Хель танцует: босые ноги будто не замечают холодной воды, нужно что-то существеннее, чтобы сковать движения неистовой фурии.
Не только избыток влаги приносит волна: вместо опасных, но неразумных тварей следом за белой пенной шапкой в Ла Мьюсика вплывают нереиды. Зеленовласые девы морские прекрасны, но уровни — сто пятьдесят — прозрачно намекают, что всех сил Ненависти не хватит, чтоб одолеть пятерых красоток.
Вал играет быстрее, быстрее… за полетом пальцев над клавишами невозможно уследить. Звук обрывается на самой высокой ноте. Взмывает над сценой Хель: ее руки вскинуты, точно крылья, левая нога вспарывает водное полотно, и веером широким округ разлетаются хрустальные брызги. Танцовщица выгибается в прыжке, ступня соприкасается с затылком… После мгновений прыжка-полета девушка падает навзничь, как подкошенная.
Тишина после музыки опускается на зал филармонии, в ней слышны лишь капель и дыхание тех, кто на сцене. Бард нежно проводит по клавишам, и те откликаются: печалью и радостью, тоской близкого расставания и ясным, как летнее утро, трепетом от случившейся встречи.
Нереиды не нападают. Застыв в воде подле сцены пятью женственными статуями, морские девы начинают петь. Эта песнь — без слов. «Вокализ», — всплывает в памяти художницы словцо из арсенала соседа-музыканта.
«О-о-о-о-о», — в унисон тянут объемный звук нереиды, изгибают и плавят, и вместе с голосами дрожит и плавится душа каждого, кто слышит сплав музыки гениального демона с пением моря о пяти голосах.
Хель плавно подымается, теперь она плывет в танце, а все прочие — замерли, затаили дыхание. Воздушно-крылатая легкость танцовщицы, внеземная игра музыканта, огонь их сердец и песнь моря сошлись в нестерпимо прекрасной гармонии.
Сколько длилась она? И миг, и вечность…
А после на Ла Бьен обрушился Девятый вал.
Часть 4
Гнев моря пал на безмолвный город. Все звуки, что еще не угасли под напором яростных волн, сосредоточились в Ла Мьюсика. Сигнальная башня стояла разбитая, как сломанный зуб; огромную, почти в человеческий рост, металлическую доску — било, по коей ударяли молотом — унесло вглубь города. Теперь она торчала из разбитого окна ратуши, подобно тесаку мясника в большой мертвой туше.
Живые попрятались в укрытиях. Чайки умчали от опасности, куда глаза глядят. Город-порт молчал. Разве только вода постукивала обломками о стены — где целые, а где уже лежащие в руинах.
В Ла Мьюсика вода, цветом схожая с чернилами, ринулась напором столь мощным, что мало кто успел осознать близость финала. Лишь Вал встал с банкетки, опустил крышку рояля, будто это могло уберечь инструмент, поклонился. Хель смыло в пируэте. Вала — в полупоклоне. Остальных Лазурное море загребло, кто как был. Хэйт только и успела, что убрать перо и бумагу в инвентарь.
Тьма, давление и ощущение взглядов, которым мрак кромешный не помеха. Все это царапает даже не кожу — самую душу. Озноб, мандраж и… страшный прилив любопытства, вот что накрывает Хэйт с головой вместе с чернильной водою.
Кроме взглядов в темноте есть и голоса. Приглушенные, обезличенные, они доносятся сквозь толщу воды обрывками фраз.
«Отмечены пресноводными…»
«Друзья…»
«Невозможно…»
«Мельчают озерные…»
«Младшие голодны…»
«Он звучал, как море…»
«Песнь глубже голода…»
«Та, легкая, показала, зачем у них два длинных плавника…»
«Она так гладко плыла…»
«Голодны…»
«Добыча…»
«Съешьте одного без метки…»
«Мало. Мало. Мало!»
«Друзья. Не еда…»
— Тихо! Не журчать! — рвет тьму и многоголосье рокочущий гул.
Некто огромный и исполненный силы, непостижимой для Хэйт, обрывает галдеж. И выносит вердикт.
— Море дарует названным легкую смерть. Один — младшим. За него сказать некому? Он — корм.
Водные оковы не дают озвучить возражения… Хэйт очень хочет подбодрить Локи, извиниться, что втянули его в это мутное дело, возможно, даже себя предложить на роль корма вместо авантюриста… В знак дружбы, к тому же, она — лидер клана, ответственность, взаимовыручка…
Тьма сгущается, размывает ход мысли. Вспышка! По глазам бьет свет, обычный дневной свет, к которому приходится привыкать после чернильного мрака.
Когда Хэйт проморгалась, выяснилось, что забросило ее в круг воскрешения в Велегарде, причем вместе с Маськой. Остальных явно по другим кругам разбросало.
— Мась? — позвала подругу художница.
Гнома не откликнулась, со стеклянным взглядом продолжила глядеть прямо перед собой. Глава Ненависти осмотрелась: знакомая площадь, прямо тут когда-то (всего лишь месяцы игры назад, а по ощущениям — как в прошлой жизни) она расклеилась и ныла, что напарница из нее никакая, даже хилые гоблины рвут ее, аки тряпочку, и стоит ее, бесполезную, бросить.
— Мась?
Хэйт подергала безучастную ко всему внешнему напарницу по тем местами славным, а местами гиблым приключениям за чувствительное — чернявый хвостик с малиновыми прядками.
— Твари, какие же они все твари, — абсолютно нехарактерно для себя выпалила Массакре; взгляд по-прежнему мутный, как грязное стекло.
Мимо проходили другие игроки: кто возрождался после неудачных схваток, кто просто топал по людной площади. Некоторые косились на сидящих на холодных камнях квартеронку и гномку.
Гнома в дорогущем (для своего уровня — едва ли не лучшем, если оставить за скобками эпик) снаряжении, с топориком из эргиума, оплетка рукояти из драконьей кожи, щит из чешуи бурого драколиска. Бронированным задом на камнях, ноги в разные стороны. С ней рядом на корточках дроу (на четверть) в простенькой тканой одежде (Хэйт для прогулки по приморскому городу не экипировала небесное разноцветье, обошлась неброской одежкой на замену). «Бедная» тормошит «богатую», наверное, со стороны смотрелось несуразно.
— Гады морские? — предположила Хэйт, так как малая забыла уточнить, кого она костерит не по-детски. — Надо написать Локи, спросить, как он, что с ним де…
— Знаешь же сказку о маленькой морской деве? — оборвала поток мысли гнома. — В нашей адаптации — Русалочка. Автор правил концовку, дева моря становилась девой ветра, мораль там со слезами и хорошими поступками… Не суть. Вот ТАКОЙ голос отобрали у девочки. Дали ноги, способности к танцу и невыносимую боль. Отрезанный язык и перманентные страдания за билет в мир людей. В котором, если ты хоть в чем-то отличаешься от социума — тебя не примут. ТАКОЙ голос за попытку стать… другой, обрести «бессмертную душу»? У малышки не было и шанса.
Конечно, художница читала «Русалочку». Правда, в ее книге история заканчивалась пеной морской, без каких-либо альтернативных дев ветра.
Мася шумно выдохнула, как если бы сидела не на открытой всем ветрам городской площади, а в душной потогонной парилке. Как будто силилась выпустить наружу то, что накипело. В зрачках вместо привычного искрящегося веселья — плеск темных волн, тоска, неприятие.
— На инаковость могут закрыть глаза, если у тебя есть власть или деньги, а лучше и то, и другое, — бесцветным голосом продолжила малая. — Или если на тебя распространит влияние тот, у кого имеется вышеперечисленное. Принц-покровитель женится, статус фаворитки немая танцовщица теряет, что делает свита? Те самые люди с «бессмертной душой», к которой стремится морская дева? Начинают вымещать обиду за милость венценосного красавчика, ее ж приблуда долго получала «ни за что». А она даже пожаловаться не может, язык-то отрезан. Как знать, может участь пены морской лучше, чем жизнь среди двуногих.
Переосмысление детской сказки настолько не вязалось с обычным поведением гномки, что Хэйт пару раз протерла глаза: точно ли все это ей не мерещится?
— А кто — твари? — когда приятельница замолчала, все же не удержалась от уточнения глава Ненависти. — Ведьма — да, а остальные?..
Спросила и поняла, что ответ очевиден. Прозрачен, как утренняя роса.
— Люди, — единственное слово пало тяжко, как огроменный камень с обрыва. — Мне нужно срочно увидеть Родьку. Тиснуть его крепко.
Гнома вскочила с мощеного покрытия. Руки с зажатыми кулачками изобразили плотное объятие, а после фигура гномы истаяла в воздухе. Маська явно отправилась приводить в исполнение угрозу.
Хэйт чуть было не последовала за подругой: не в смысле, тискать брата приятельницы, просто в реал, к одинокой попугайке. Остановил ее выставленный гномкой знак «равно» между тварями и людьми.
— Хотя бы узнаю, что да как там сейчас. Давно пора, — глава Ненависти распрямилась, отряхнулась и направилась в сторону портальных врат. — Демонов забороли, а вот совладали ли с разрухой — вопросительно.
Портал, нужный адептке тьмы, вел в степь. По дороге к портальным вратам глава Ненависти успела обменяться парой слов с Хель, Валом, Монком и Рэем. Они были в порядке, всех их раскидало по разным частям Тионэи. Ник Локи значился в списке участников Ненависти, как неактивный, серый. Игрок не онлайн. Парни тоже разбегались по своим реальным делам, танцовщица осталась на очередную тренировку.
Раз авантюрист вышел из Восхождения, спросить, что с ним делали обитатели Лазурного моря, не получится. Равно как и о самочувствии узнать. Пока что ясно — ничего хорошего. Гадать, насколько все плохо, в отсутствии Локи бессмысленно. Значит, лучше заняться тем, что доступно.
Вообще, визит в степь мог был состояться раньше, но то одно, то другое отвлекало. Принудительное купание вместо обзора достопримечательностей жемчужины Янтарного Взморья в чем-то даже пошло на пользу.
Накануне по другую сторону реальности Вал притащил «контрабанду» — еще не вышедший альбом их группы. Художнице в целом понравилось, Анютины глазки блестели от слез восторга. Но в памяти Хэйт из всего альбома отложилась всего одна песня, точнее, четыре строки под самый финал.